Рафаэль Сабатини - ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША
— Уже ухожу, де Бац. Хотелось бы расстаться иначе, но не судьба. Я сдержу удар в память о тебе. — Андре-Луи двинулся к двери. — Прощайте, Ла Гиш.
— Минуточку, Моро! — крикнул маркиз вдогонку. — Вы куда сейчас?
Но Андре-Луи не ответил. Он и сам не знал, куда идти. Закрыв дверь, он вышел, пошатываясь, в прихожую, снял с крючка плащ, надел шляпу и, взяв шпагу, спустился по лестнице.
Во внутреннем дворике его арестовали.
Как только Моро показался из дома, в ворота вошёл человек в тяжёлом плаще и круглой шляпе. За ним шагали два полицейских. Но и без эскорта в человеке невозможно было не узнать шпиона. Он преградил Андре-Луи дорогу и пристально всмотрелся ему в лицо.
— Ты здесь живёшь, гражданин? Твоё имя?
— Андре-Луи Моро, агент комитета общественной безопасности.
Однако упоминание грозного комитета незнакомца не смутило.
— Покажи свою карточку.
Андре-Луи протянул ему требуемое удостоверение, незнакомец взглянул на документ и кивнул своим спутникам.
— Ты-то мне и нужен. Вот ордер на арест. — Он помахал перед носом Моро какой-то бумажкой.
— В чём меня обвиняют? — справившись с секундным замешательством, осведомился Андре-Луи.
Человек в тяжёлом плаще, не удостоив арестованного ответом, повернулся спиной.
— Ведите за мной, — бросил он своим людям.
Андре-Луи больше ни о чём не спрашивал и не протестовал. Он не сомневался в причинах ареста. До Сен-Жюста дошли наконец известия из Блеранкура, и народный представитель ответил быстрым контрударом. А документы, которые в это время должны были бы находиться в руках Демулена и которыми Андре-Луи мог бы парализовать всякую активность Сен-Жюста, оправдание несанкционированной деятельности Моро в Блеранкуре, превратились в горку пепла, над которой, должно быть, всё ещё бушует наверху де Бац.
Ситуация, нелепая до слёз, — подумал Андре-Луи и рассмеялся. Его мир рухнул.
Арестованного провели через сады Тюильри, по набережной и Новому мосту к Консьержери. Здесь, в привратницкой, обыскали, но не нашли при нём ничего ценного или важного, кроме часов и нескольких ассигнаций на сумму около тысячи франков. Вещи вернули и повели по тёмным сводчатым коридорам, вымощенным каменными плитами. В конце концов Моро оказался в одиночной камере, где ему представилась возможность поразмышлять о внезапном и малоприятном конце своей удивительной карьеры.
Если Андре-Луи и размышлял о своей участи, то без страха. Боль, разъедавшая душу, привела его разум в такое оцепенение, что думать о конце можно было с полным безразличием. Андре-Луи казалось, что он уже умер.
Со странной отрешённостью вспоминал он всё, что сделал в Париже, начиная с того июньского утра, когда пали жирондисты. Сделанное не пробуждало в нём гордости. Он занимался довольно грязным делом. Если уж называть вещи своими именами, он использовал тактику агента-провокатора. Подлое занятие. Одно утешало — оно как нельзя лучше соответствовало подлости принца, агентом которого и был Моро. Слава богу, теперь всей этой грязи придёт конец. Андре-Луи уснёт вечным сном и будет наконец свободен. Он изо всех сил старался не думать об Алине — образ, рождаемый мыслями о ней, причинял ему невыносимые страдания.
Поздно ночью в замке загремел ключ, дверь распахнулась и в проёме возникли двое. Неверный свет фонаря выхватил из темноты лица незнакомцев. Первый сказал второму несколько слов и, войдя с фонарём в камеру, закрыл за собой дверь. Пройдя к грязному сосновому столу, он поставил фонарь, и Андре-Луи разглядел стройного, элегантного молодого человека с копной золотистых волос и лицом Антиноя. Вошедший с интересом посмотрел на неподвижного Андре-Луи большими, красивыми, добрыми глазами, и лицо его стало суровым. Это был Сен-Жюст.
— Стало быть, вот он, тот мошенник, что разыграл в Блеранкуре целую комедию? — проговорил он насмешливо.
В охваченной мраком душе Андре-Луи вспыхнула искорка былого Скарамуша.
— Да, комедиант я неплохой, вы согласны, мой дорогой шевалье?
Сен-Жюст нахмурился, раздосадованный таким обращением, но потом усмехнулся и покачал золотистой головой.
— Нет, в комедии вы недостаточно хороши. Надеюсь, в трагедии сыграете получше. Ваш выход — на площади Революции. Пьеса называется «Национальное варварство».
— Автор, я полагаю, стоит передо мной? Но, попомните, пройдёт совсем немного времени, и для вас тоже найдётся роль в другой пьесе, под названием «Справедливое возмездие, или Попался, который кусался».
Сен-Жюст не сводил с Андре-Луи цепкого взгляда.
— Вероятно, вы питаете иллюзию, будто вам дадут возможность выступить перед судом. И будто вы сумеете поведать миру о неких фактах, которые раскопали в Блеранкуре?
— А это иллюзия?
— Полная. Никакого суда не будет. Я уже отдал распоряжение. Произойдёт ошибка. Вас по чистой случайности включат в партию приговорённых, которых завтра отправят на гильотину. Ошибка — очень досадная ошибка — обнаружится слишком поздно. — Сен-Жюст замолчал, ожидая реакции на известие.
Андре-Луи безразлично пожал плечами.
— Какая разница?
— Думаете, я блефую?
— Не вижу, с какой ещё целью могли бы вы прийти сюда и развлекать меня этим разговором.
— А вам не приходит в голову, что я, возможно, хочу дать вам шанс?
— Я предполагал, что рано или поздно вы об этом заговорите. Сначала блеф, потом торговля.
— Да, торговля, если вам так угодно. Но никакого блефа. Вы похитили кое-какие бумаги у Тюйе в Блеранкуре.
— Да, украл, а также у Бонтампа. Вы ещё не слышали?
— Где они теперь?
— Вы хотите сказать, что не нашли их? Разве вы не обыскали мою квартиру?
— Не валяйте дурака, Моро. — Вкрадчивый до сих пор голос Сен-Жюста приобрёл жёсткость. — Конечно, квартиру обыскали. Я лично наблюдал за обыском.
— И писем не нашли? Какая досада! Любопытно, куда же они подевались?
— Мне тоже любопытно, — буркнул Сен-Жюст. — Моё любопытство настолько возбуждено, что я предлагаю вам жизнь и охранное свидетельство в обмен на сообщение о том, где они находятся.
— В обмен на сообщение?
— В обмен на письма — скажем так.
Андре-Луи ответил не сразу. Он задумчиво разглядывал народного представителя. За восхитительным самообладанием Сен-Жюста угадывалась нешуточная тревога.
— А! Это совсем другое дело. Боюсь, отдать вам эти письма не в моей власти.
— Если вы этого не сделаете, пропала ваша голова. До завтрашней казни осталось несколько часов.
— Значит, моей голове суждено пропасть. Ибо, как это ни прискорбно, я не могу отдать вам письма.
