Симона Вилар - Ассасин
– И чем скорее, тем лучше, – добавил он. – За всеми этими спорами мы никогда не доберемся до Иерусалима.
Тут вмешался отмалчивавшийся до сих пор молодой граф Генрих Шампанский. Он сказал, что раз у мусульман принято продавать своих невольников в рабство, то и они могли бы продать пленных сарацин в неволю.
– И где вы видели у нас рынки рабов? – резко заметил магистр Госпиталя Гарнье. – Или вы забыли, что наша Церковь выступает против рабства? В христианских странах на рабство смотрят как на гнусность и зло. Если мы начнем торговать пленниками, то уподобимся неверным с их лжепророком.
Генрих еще какой-то миг колебался. Он был против резни. Но раз выхода нет… Вздохнув, он тоже присовокупил свой голос к тем, кто признал, что пленников придется казнить.
Оставался только Конрад Монферратский.
– Мне противно то, на что вы решаетесь. Когда я договаривался о сдаче Акры, то не имел в виду, что мы устроим массовую казнь сдавшихся на нашу милость воинов.
– Не на нашу, маркиз, – заметил магистр де Сабле. – На милость своего султана, который обещал их выкупить. Но ныне, похоже, Саладин решил, что христианская милость надежнее его обещаний. И тем принудил нас поступить так, как нам остается, – избавиться от пленников.
– И все же я не желаю в этом участвовать! – не уступал Конрад. – Я просто умываю руки.
И он поднялся, чтобы уйти. Но голос Ричарда его задержал:
– Маркиз, вы сейчас ведете себя, как Понтий Пилат, снимая с себя всякую ответственность.
– Не смейте сравнивать меня с ним! – резко оглянулся Конрад.
Потом взгляд его скользнул по лицам собравшихся. Его глаза сочились ненавистью. Но он, как и иные, отказался взять на себя охрану и содержание пленных.
Просто ушел.
– Не слишком активная позиция, – заметил Бове. – Что ж, исходя из сложившейся ситуации, я вынужден буду присовокупить свой голос к большинству.
При этом всем своим видом он выражал неудовольствие и только кивнул, когда Балиан Ибелин со вздохом сказал, что у них еще есть надежда на то, что Саладин исполнит хотя бы часть обговоренных условий – передаст крестоносцам Животворящий Крест. Даже если не вернет пленных христиан…
До этого оставалось ждать всего один день. А пока следовало готовиться к казни. Ибо в честность Саладина присутствующие уже мало верили.
Глава 2
– Персик мой! – негромко произнес Мартин, похлопав коня по крутой холке.
Высокий саврасый жеребец фыркнул в ответ и стал бить копытом по земле в деннике, выражая радость от ласки хозяина.
Обычно Мартин не давал своим лошадям клички: они часто погибали в боях, а когда знаешь, как их зовут, пережить потерю еще тяжелее. Этого саврасого он тоже никак не называл – саврасый и все. Персиком – этой смешной кличкой – его нарекла Джоанна де Ринель, красивая молодая женщина, с которой Мартин одно время ехал по неспокойным землям Малой Азии. Однако вспоминать о самой Джоанне не хотелось. Она предала Мартина, выдала своему брату-тамплиеру, и Мартин лишь в последний миг избежал пленения… и гибели. Ибо такой человек, как маршал Уильям де Шампер, не оставил бы его в живых. Джоанна должна была это понимать. Но все же предала.
Так что прочь все мысли о ней! Она в прошлом.
Мартин тряхнул головой. Нет, он решительно не желал о ней больше думать. Хотя и называл коня, как и она, – Персиком. Глупое прозвище, какое могла измыслить только женщина. Но все же Мартин рад, что саврасый снова с ним. Еще до падения Акры он оставил коня в лагере крестоносцев и почти не вспоминал о нем. Другие дела, другие заботы: ему было поручено вывезти из осажденного города семейство своего друга и покровителя Ашера бен Соломона. Мартин справился с заданием, защитил и отправил из Акры еврейское семейство, но самому пришлось остаться, тогда как евреев взялись сопровождать его друзья – рыжий норвежец Эйрик и сарацинский воин Сабир. Мартин вполне мог положиться на них обоих. Самому же уехать не удалось, и он скрылся от разыскивающих его тамплиеров маршала де Шампера, поступив в услужение к королю Иерусалимскому Гвидо де Лузиньяну. Со временем он намеревался тайно скрыться. Ему, ловкому и умелому воину, ученику ассасинов, рыцарю без сюзерена и страны, опытному путнику, умевшему изменять внешность и побывавшему на своем веку во многих странах, это не составило бы труда. Особенно учитывая, что были люди, которые обязались дождаться его в Антиохии, чтобы отвезти к его невесте Руфи, дочери Ашера бен Соломона. Но все же он пока оставался в Акре.
Мартину самому не совсем была ясна причина этой задержки. Себе он пояснял, что просто выжидает удобного случая, в действительности же ему вдруг стало любопытно, как дальше пойдут дела у крестоносцев. Христовы рыцари уже отбили у султана огромную портовую крепость Акру и готовились к дальнейшему походу, собираясь отвоевать Иерусалим. Они жаждали реванша за свое былое поражение, в котором Мартин сыграл не последнюю роль.
Вина за гибель владений крестоносцев в Палестине давно томила его душу. Мартин прятал ее глубоко в себе, но успокоения это не приносило. И вот теперь он вдруг подумал, что может случиться невероятное и эти отряды отчаянных храбрецов крестоносцев сумеют вернуть свои утраченные владения. Он хотя бы посмотрит, как у них это получится. А потом уедет. Мартин не собирался задерживаться долго, только на время… Это было не совсем благоразумно, а для него и вовсе опасно. Но Мартин, будучи всю жизнь расчетливым и предусмотрительным, ныне ощущал, как в нем словно что-то сорвалось. Чувство, не подвластное разуму, удержало его в Акре.
Пока ему ничего не угрожало. Выдав себя за жителя Аскалона Мартина Фиц-Годфри, он неплохо устроился в свите Иерусалимского короля Гвидо. Более того, он был на хорошем счету, носил звание капитана, обучал новых рекрутов, получал плату и мог преспокойно оставаться в резиденции Лузиньянов, не опасаясь, что здесь его разыщут тамплиеры Уильяма де Шампера. Брат Гвидо, коннетабль Амори де Лузиньян, особо покровительствовал мнимому Фиц-Годфри, порой даже обсуждал с ним дальнейшие планы. Именно Амори обратил внимание на то, что у командира отряда Лузиньянов нет достойного коня, и даже сам отправился с ним подобрать лошадь. Коней павших крестоносцев продавали с торгов в Акре, и Амори не поскупился, предложив капитану своего отряда выбрать скакуна, какого тот пожелает. Мартин же не раздумывал, когда в шеренге выставленных на продажу лошадей заметил своего саврасого. Эта масть не считалась благородной у рыцарских коней: светло-рыжий, почти песочный, с более светлым брюхом, но темным окрасом на спине, конь имел проходящую по хребту темную полосу – так называемый «ремень», намек на диких предков коня. Да и темные ноги имели некоторую полосатость, а грива и хвост, почти черные в массе, перемежались с бурыми и даже светлыми прядями. И все же конь был хорош – сильный, поджарый, с изящной длинной головой и крутой холкой.
