Путь инквизитора. Том 1. Том 2 - Борис Вячеславович Конофальский
— Я все помню, дядя, — заверил его Бруно, покосившись на госпожу Ланге. — Я буду с невестой ласков, какая бы она ни оказалась.
— Прекрасно. Снимите эту одежду, чтобы не пачкать, и пять дней, пока не поедем на встречу, не надевайте ее. Кстати, как там Ланн, что говорят в нем?
— О, генерал! — воскликнул Габелькнат. — Весь город только и говорит о вас, нас с господином Бруно каждый день приглашали на ужины, все хотят о вас слышать. И вашу племянницу, госпожу Агнес, тоже встречали на приемах, ее там все очень уважают. Все разговоры лишь о том, что мы побили горцев! — Молодой человек рассказывал это с нескрываемой гордостью, ведь он оказался причастен к успеху, он тоже был там. — Все удивлены: вы в одно лето и побили мужиков, и принудили к миру упрямых горцев. Все о вас твердят, но почему-то в церквах за вас молебнов не устраивали.
Волков улыбался, слушая его, но улыбка была ненастоящей, это чтобы не волновать их: и Бруно, и Бригитт, и Габелькната, и всех других. Он-то как раз знал, почему в его честь в церквах Ланна не проводилось молебнов. Он знал, что не мир между ним и горцами требовался архиепископу, архиепископу как раз нужна была война. Вот и не было молебнов. Казалось Волкову, и небезосновательно, что прошлой любезности меж ним и курфюрстом Ланна и Фринланда уже не будет. Да, теперь мир с сеньором, с герцогом Ребенрее, был ему еще более необходим.
⠀⠀
⠀⠀
Глава 44
⠀⠀
Волков выехал, едва рассвело, чтобы побыстрее прибыть в Мален. Ему было очень нужно повидаться с графиней. Брунхильда же ждала его у Кёршнеров, куда кавалер и приехал утром. Еще с порога сам Дитмар Кёршнер сообщил, что графиня еще почивает, а потом похвалился, что делегация к герцогу собрана, собралось ехать даже больше людей, чем предполагалось изначально, и сам Гайзенберг, бургомистр города, согласился возглавить делегацию.
Купец еще раз спросил кавалера: может, и ему поехать к герцогу? На что Волков опять сказал, что этого делать не нужно. И пусть господа, как только будут готовы, отправляются, чтобы не тянули. Кёршнер обещал ускорить дело.
Почивает графиня? Нечего. Люди уже давно с заутрени пришли. Волков пошел в ее покои и без всяких церемоний толкнул дверь, которая была не заперта, и застал неприятную картину. Тот самый паж, что был при Брунхильде, еще когда она в замке Маленов жила со старым мужем, кавалер даже имени его не помнил, валялся на кровати графини. Развалился в удовольствие, и лишь внезапное появление кавалера его потревожило.
«Его нужно было зарезать давно, еще как нашел его на кровати графини в первый раз», — отметил Волков.
Сама графиня в широких домашних одеждах, уже с заметным животом, сидела перед зеркалом. Даже с животом, даже только что с постели, даже заметно располневшая, она все еще была прекрасна. Волосы цвета соломы распущены по плечам, но уже причесаны, плечи под прозрачной тканью видны. Смотрела Брунхильда на кавалера с каким-то высокомерием, с бабьим вызовом и улыбалась.
А Волкову мальчишка покоя не давал. Отчего-то этот паж злил генерала. Он схватил негодяя за ногу, стащил с кровати и в шею вытолкал из покоев под возмущенное попискивание графини.
— Интересно, а что тебе говорит герцог по поводу этого сопляка? — спросил кавалер, запирая дверь на засов.
— И вам доброго утра, братец, — не очень-то ласково отвечала графиня, отворачиваясь от зеркала и поворачиваясь к нему. Да еще и выговаривала: — Уж ваша грубость завсегда впереди вас следует. Уже господин давно, а ведете себя как солдафон. Тонкости в вас нет, вежливости не учены вы.
— Есть во мне тонкость, и вежливости учен. — Он подошел к ней, наклонился, поцеловал в лоб, а она, не вставая, обняла его, прижалась щекой к его животу, крепко прижалась.
И тут как будто пахнуло на него воспоминаниями еще не такими и давними. Вспомнил он ее бедра, сладость ее губ. Жаль, что сейчас было не до того, кавалер только положил руку на ее подросшее чрево и спросил:
— Когда тебе рожать?
— После Рождества.
— Рожать будешь уже в своем поместье.
— Спасибо вам, братец, — легкомысленно отвечала красавица, снова поворачиваясь к зеркалу. И продолжала говорить, разглядывая свое отражение: — Но рожать я думаю в своих покоях при дворе. Герцога надолго оставлять нельзя, вокруг много хищных жаб, которые мое место занять попытаются.
Он была так хороша, что Волкову не хотелось отходить от нее, хотелось дышать ее запахами. Не хотелось отводить взгляда, но генерал все-таки стал искать глазами маленькую кровать, а не найдя, спросил:
— Ты моего племянника не взяла с собой, что ли?
— К чему ему дорога, он с кормилицей и с двумя няньками остался. Жив он и здоров. Слава Богу, молюсь за него каждый день. — А сама на Волкова через зеркало смотрит и румяна открывает.
А кавалер слушал ее и снова стал живот ее трогать, отойти от нее не мог, а потом и на грудь перешел, грудь у графини тяжелая, а Брунхильда, кажется, и не против, чтобы он ее трогал. И тут до генерала мысль дошла, как булавкой кольнула, и он спросил у нее ошарашенно:
— Ты что, дрянь, никак зельем Агнес намазалась?
И графиня засмеялась.
— Ах ты, шалава! — Он схватил ее за волосы, повернул к себе и заглянул в глаза.
А Брунхильда глядела на него своими прекрасными глазами и продолжала смеяться, весело ей, распутной, и признается еще нагло:
— Да вот… решила попробовать на вас. Видно, и на вас, братец, Агнескино зелье работает.
Шея у нее белая, ее зубами искусать хочется, а с плеч ее прекрасных свалилась ткань прозрачная, и губы ее были рядом — вот они, целуйте, кавалер, сколько хочется. Он и поцеловал, как тут было удержаться, а сам рукой полез красавице под округлившийся уже живот, а она и не против — трогайте, господин генерал, где вам хочется. Ну и тут он, уже не сдерживая себя, схватил Брунхильду в охапку, поволок к постели, уложил на спину на самый край. А она вовсе и не против того, улыбалась томно, подбирала полы одежд да сгибала ноги в коленях, разводя их в стороны, открывая свое самое ценное для его глаз, предлагая ему: берите, дорогой братец, пользуйтесь, мой генерал, сколько хотите. И при этом еще шептала:
— Хочу, чтобы как в былые времена… чтобы как тогда было…
⠀⠀
Он сидел на
