28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов
Что касается наших союзников, то именно в это время Черчилль дал фельдмаршалу Монтгомери свое печально знаменитое и теперь уже широко известное указание “тщательно собирать германское оружие и складывать так, чтобы его легче можно было снова раздать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось”».
Из Фленсбурга граф Шверин фон Крозиг, которому Карл Дёниц только что поручил возглавить правительство, обратился с воззванием к немецкому народу. Там были такие слова:
– На Востоке за «железным занавесом», скрытая от глаз всего мира, продолжается работа по разрушению, и она неуклонно движется вперед…
Почему-то принято считать, что авторство термина «железный занавес» принадлежит Уинстону Черчиллю, который обессмертил это словосочетание в своей знаменитой Фултонской речи в 1946 году. Как видим, у Черчилля были предшественники. Заметим, что и фон Крозиг не был оригинален. До него понятием «железный занавес» охотно оперировал Йозеф Геббельс.
Третьего мая выступление Шверина фон Крозига было полностью опубликовано в лондонской «Таймс».
Сталин 2 мая ответил на послание Черчилля от 27 апреля, поддержанное Трумэном, о процедуре оккупации Германии и Франции. Генсек хорошо понял общий замысел Черчилля, который желал оставить советские войска как можно дальше к востоку, и согласился лишь на координацию действий своего военного командования при соприкосновении с войсками союзников, проигнорировав все остальные предложения партнеров. Ответ ушел сразу и в Лондон, и в Вашингтон: «Советское Главнокомандование дало указание, чтобы при встрече советских войск с союзными войсками Советское Командование немедленно устанавливало связь с Командованием американских и английских войск и чтобы они по договоренности между собою: 1) определяли временную тактическую разграничительную линию и 2) принимали меры к подавлению в пределах своей временной разграничительной линии любого сопротивления немецких войск».
Затем Сталин ответил Черчиллю относительно безоговорочной капитуляции немцев в Италии: «Благодарю за информацию. У меня нет возражений против того, чтобы первое объявление о капитуляции немцев в Италии было сделано фельдмаршалом Александером».
У Черчилля день удался. Новости о капитуляции немцев в Италии посыпались к пяти вечера по среднеевропейскому времени. Последовало и официальное объявление фельдмаршала Александера. Вскоре по Би-би-си передали и заявление Черчилля в палате представителей по поводу капитуляции.
Британские войска входили в Триест. Тито на конфликт с англичанами не пошел. Во второй половине дня югославские войска установили связь с авангардом новозеландской 2-й дивизии западнее Монфальконе. Новозеландские войска генерала Фрейберга 2 мая вступили в Триест, приняли капитуляцию германского гарнизона и заняли район порта.
Вечером британский премьер ужинал в компании двух подруг довоенных лет – леди Джульет Дафф и Венеции Монтегю. Еще одним гостем был сэр Ноэль Коуард. Он позже вспоминал, как ближе к концу ужина, во время которого Черчилль пребывал в самом благодушном настроении, его и обеих леди внезапно поразила мысль, что они находятся в обществе человека, благодаря предвидению, мужеству и гениальности которого победоносно заканчивается эта война. «Эмоции захлестнули нас, – писал он. – Не обменявшись ни словом, но одновременно, словно долго репетировали, мы все втроем встали и выпили за здоровье мистера Черчилля».
В Вашингтоне Гарри Трумэн 2 мая начал консультации, продолжавшиеся и следующие два дня, которые «касались организационных вопросов, связанных с формированием Временного комитета (Interim Committee), призванного в обстановке абсолютной секретности вынести заключение по поводу использования атомной бомбы».
В эти же дни заместитель государственного секретаря Джозеф Грю и глава агентства по зарубежным экономическим вопросам Лео Кроули представили президенту предложения о прекращении помощи по ленд-лизу. Президента убеждали, что продолжение ленд-лиза после войны будет использовано СССР не столько для послевоенного восстановления экономики, сколько для наращивания вооружений и расширения советской сферы господства в Европе. Трумэн еще колебался с решением. Через неделю он его примет.
В Сан-Франциско продолжалась битва за будущую Организацию Объединенных Наций. В текст ее Устава, согласованный ранее в Думбартон-Оксе, который станет фундаментом всего международного права, советская делегация 2 мая внесла ряд поправок. Что примечательно, правозащитного свойства, которые затем были в большинстве своем одобрены.
Так в международном праве были зафиксированы принципы равноправия и самоопределения народов, уважения прав человека и основных свобод для всех, без различия расы, языка, религии и пола.
Мгновение 22
3 мая. Четверг
Радость со слезами на глазах
Утром 3 мая маршал Жуков вместе с комендантом Берлина генерал-полковником Берзариным, членами Военного совета 1-го Белорусского фронта Боковым и Телегиным осмотрели рейхстаг и место боев в центре города. «Сопровождал нас и давал пояснения сын Вильгельма Пика Артур Пик, воевавший во время войны в качестве офицера Красной Армии, – рассказывал Жуков. – Он хорошо знал Берлин, и это облегчило изучение условий, в которых приходилось драться нашим войскам.
Каждый шаг, каждый кусок земли, каждый камень здесь яснее всяких слов свидетельствовал, что на подступах к имперской канцелярии и рейхстагу, в самих этих зданиях борьба шла не на жизнь, а на смерть…
Колонны при входе в рейхстаг и стены были испещрены надписями наших воинов. В лаконичных фразах, в простых росписях солдат, офицеров и генералов чувствовалась их гордость за советских людей, за Советские Вооруженные Силы, за Родину, за ленинскую партию, за то, что, преодолев неимоверные трудности, они пришли в логово фашизма – в Берлин и в трудных сражениях одержали победу.
Поставили и мы свои подписи, по которым присутствовавшие там солдаты узнали нас и окружили плотным кольцом. Пришлось задержаться на часок и поговорить по душам. Было задано много вопросов. Солдаты спрашивали, когда можно будет вернуться домой, останутся ли войска для оккупации Германии, будем ли воевать с Японией и так далее».
Для победителей это была радость со слезами на глазах. Чувство безмерной радости, – что дошли, что выжили, что раздавили гадину, защитили Родину, – у многих солдат смешивалось с мыслями о разоренном доме, погибших близких, не доживших до этого дня боевых товарищах, неясном будущем. Молодой поэт Давид Самойлов записал в тот день в дневнике: «Сегодня говорят о полной капитуляции. Эти вести, будоражащие всех, не могут рассеять тяжелой тоски, охватившей меня. Кажется, можно свободно вздохнуть, кажется, скоро я буду независим, свободен делать все, что хочу.
Но и это не радует. Вся тоска этих дней, все опасности, ужасы, голод, подавленное самолюбие, вечное отречение от себя, от благ, от дела – все это выплыло из памяти и давит.
Где мои друзья и соратники? Где мои надежды? Мои стихи? Романы, трагедии?
