Георг Борн - Дон Карлос. Том 1
— Я пришел приготовить вас к последнему пути, а завтра, рано утром, приобщить святых тайн, генерал, — сказал он наконец, и таким равнодушным тоном, как будто говорил о самых обыкновенных вещах, но уж никак не о смерти. — Я останусь у вас всю эту ночь, хоть это и нелегко для меня, потому что я болезненный человек, но так повелевает мне святой долг!
Толстяк все продолжал сидеть, по-видимому, сильно утомившись ходьбой. Его лицо отличалось добродушием и очень красным носом.
Вино, стоявшее на столе рядом с подсвечником, казалось, больше всего его привлекало; он беспрестанно поглядывал на кувшин, как будто пытаясь по запаху оценить достоинство вина.
— Несмотря на свою слабость, я решился ехать с этим отрядом благочестивейшего короля Карла, чтобы напутствовать умирающих, — продолжал он. — Лучше было бы, если бы бунтовщиков не существовало, но если уж иначе не может быть, так они должны погибнуть, это их собственная воля!
Мануэль терпеливо выслушал его, не говоря ни слова. Он знал, что невозможно заставить патера изменить свое мнение. Мадридские инквизиторы повелевали всем служителям церкви на севере признать дона Карлоса королем и содействовать всеми силами его планам. Приказание это исполнялось со слепым повиновением.
—Раскайтесь и принесите покаяние перед смертью, — продолжал монах деловым тоном нараспев. —Вся сила в покаянии. Сохрани Бог предстать перед вечностью нераскаявшимся грешником! Да, сын мой, это ваша последняя ночь. Искупление близко! Смерть не должна пугать вас, потому что за вратами ее блаженство… но позвольте один вопрос, не выпьете ли немножко из этого кувшина? Тогда и я позволю себе сделать глоток. Ядолго шел по пыльной дороге, и у меня пересохло горло!
Монах придвинул к себе кувшин и с видимым удовольствием стал тянуть вино.
—Мы, люди, должны заботиться о подкреплении сил во время нашего земного странствия, —заговорил он снова, прищелкивая языком, —но вы завтра уже будете у цели его! Послушайте моего совета, раскайтесь! Вы согрешили, поднимая оружие на своего короля и повелителя, но раскаявшемуся грешнику прощаются все грехи, когда он искупает их смертью. Да, сын мой, я обязан возвращать грешников на путь истины, хотя это и очень мне трудно, силы мои слабы! — и монах снова поднес к губам тяжелый кувшин, довольно долго подкрепляя свои слабые силы, и основательно подкрепил их! Когда он поставил кувшин на стол, тот был наполовину пуст.
Мануэль, стоя поодаль, смотрел на него.
— Свет полон лжи и зла, — продолжал монах, — и потому часто приходится применять наказания. Много крови прольется, но это необходимо для примера! Людей поражает ослепление и безумие, они не хотят признать своего короля! Это-то и терзает мне душу, сынмой! Раскайтесь же и принесите покаяние!
Еще раз подкрепившись вином, монах уже не мог продолжать своих увещеваний, унего заплетался язык, и около полуночи ему уже хотелось спать.
—Видите, какой я хилый, —сказал он слабым голосом. — Если вам не нужна постель, я бы прилег на несколько часов, чтобы потом с обновленными силами приготовить вас к предстоящему последнему пути.
— Я не могу спать, — отвечал Мануэль.
Монах улегся, вздохнул, еще раз пожаловался на свою слабость и хилость и заснул.
Свечи догорали и понемногу потухли совсем. В замке царила глубокая ночь. Кругом было совершенно темно, все спало, под сводами комнаты Мануэля слышался только равномерный храп крепко спавшего монаха. Вино так разгорячило его, что он не только не накрылся одеялом, но откинул даже и свою рясу.
Мануэль думал об Инес, о завтрашней смерти —и глядел в темную ночь, окружавшую его со всех сторон.
Эта последняя его ночь наполовину прошла, а утром он будет расстрелян.
XIV. Салон дукезы
Сеньор Капучио и его супруга договорились с Сарой Кондоро насчет покупки их салона на улице Сиерво, и дукеза, наконец, купила его на деньги, полученные от Рикардо за найденного дукечито.
Она добилась своей цели и тотчас приступила к устройству заведения, еще не виданного в Мадриде. Прежде всего она сняла старую вывеску с надписью черными буквами и прибила новую, золоченую, на которой было написано: «Бальный салон дукезы».
Это было благозвучнее, нежели «Салон Капучио». Капучио — такое обыкновенное имя! Но «Салон дукезы» — совсем другое: сюда пойдет знать, этот салон много обещает!
Хитрой старухе, умеющей обделывать дела, удалось выгодно продать свою ночлежку, и она тотчас же приступила к отделке заведения, ничего не жалея на его убранство.
Между тем сеньор и сеньора Капучио осуществили свой план — уехали к себе на виллу, около Аранхуэса, чтобы наслаждаться полным спокойствием. Они не заботились больше о своих бальных залах, с помощью которых, да еще сводничества, составили себе изрядное состояние.
Что касается декоративного убранства салона, дукеза многое решала сама, припоминая виденное в былое время при дворе, она сама приглашала танцовщиц и певиц, слуг и служанок, выбирая непременно красивых.
Затем она занялась своим костюмом, чтобы выйти на сцену достойной хозяйкой, наняла метрдотеля, который должен был заправлять всем от ее имени, сама же она хотела оставаться только главной распорядительницей.
На открытие салона съехалось много знати. Дукеза достигла своей цели, спустя долгое время опять получила возможность вволю наслаждаться издавна любимым напитком — шампанским, конечно, только в торжественных случаях! Но эти торжественные случаи у нее почти не прекращались, и она блаженствовала.
Салон вызвал общие похвалы в высших кругах аристократии. Все восхищались его убранством.
Главный зал, где давались балы, был убран с восточным великолепием. Пунцовые с золотом обои покрывали стены, в которых сделаны были ниши, закрывавшиеся при желании портьерами. В промежутках между нишами били маленькие фонтанчики или львиные головы выбрасывали воду из пастей. С прекрасно расписанного потолка спускалось множество люстр, зеркала в глубине зала увеличивали его до бесконечности.
Внутренность каждой ниши была отделана пунцовым бархатом, там стояло несколько кресел. С потолка спускалась круглая лампа, а в стене был сделан звонок, чтобы вызывать прислугу.
С одной стороны зала, на галерее, помещался оркестр, а высокая дверь под этой галереей вела в стеклянный, или театральный, зал.
Если бальный зал можно было назвать верхом великолепия, то этот был поистине волшебным.
Нигде не видно было ни одной лампы, а между тем зал был залит морем света. С трех сторон стены обвивала искусственная зелень, с четвертой находилась сцена, предназначенная для танцовщиц и певиц. Верхнюю часть зала занимали ложи, богато украшенные тропическими растениями, потолок и стены были стеклянные, и, глядя сквозь них, гости дукезы переносились в какое-то царство фей. Тут горели мириады разноцветных огней и фонарей, качались высокие пальмы, на освещенных месяцем водах красовались цветы лотоса, и тенистые своды зелени уводили куда-то вдаль. Местами поднимались живописные группы скал и виднелись каменные гроты, освещенные красными и зелеными огнями. Раздвижные двери, искусно устроенные в зелени по углам залы, вели в другие комнаты меньших размеров и отдельные маленькие кабинеты, устроенные со всевозможным комфортом; всякий мог найти здесь то, чего желал и что ему нравилось.
