Георг Борн - Дон Карлос. Том 1
Хозяин рассчитывал, что старый замок, добровольно оставленный карлистам, будет сохранен от разрушения. Замок окружали вековые деревья парка, а невдалеке шла дорога в Ирану. Теперь по ней никто не ездил, кроме карлистских отрядов.
Здесь предстояло Мануэлю ожидать своего приговора и умереть преждевременной насильственной смертью!
Вооруженные с головы до ног карлисты привели его в замок с завязанными глазами. Там их ожидал еще третий.
— Ну что, Джулио? Как дела? — крикнули они ему,
подходя.
— Это вы, Педро и Фернандо? Все хорошо, — отвечал он, идя к ним навстречу. — Что это за птицу вы привезли?
— Его надо запереть там, наверху, — сказал Фернандо, — и мы втроем будем стеречь.
— О, да это генерал! — вскричал Джулио. — Я уже вижу по пестрым перьям. Ну, теперь конец его командованию, теперь мы командиры!
— Ха-ха-ха! — смеялся Педро. — Птица-то онемела, не поет!
— Говорил ты с кастеляном? — спросил Фернандо.
— Все устроил. Мы можем распоряжаться и верхним, и нижним этажами, — отвечал Джулио. — В доме много хлеба, вина и мяса, кастелян готов поделиться с нами, а в лесу — бездна дичи.
— Ну и прекрасно, — сказал Педро. — Ступайте, — прибавил он, повернув Мануэля за плечо и подтолкнув к порталу.
Там было совершенно тихо и пусто, так как кастелян поселился в маленькой комнатке нижнего этажа и не показывался оттуда.
— Где ключи от верхней комнаты? — спросил Фернандо у Джулио.
— Там, в двери, — отвечал последний.
— Отведите скорей пленника, заприте его хорошенько, да возвращайтесь, можем поиграть в карты. У меня еще есть несколько реалов, а пока в моем кошельке деньги, я играть не перестану.
— Позаботься о вине, пока мы отведем пленника, — сказал Педро, и Мануэля повели к узенькой каменной лестнице. На площадке перед лестницей, которая вела в верхний этаж, была неуклюжая, толстая дверь, что очень обрадовало карлистов. Они отворили ее и, пройдя наверх, ввели Мануэля в маленькую комнатку. Толстые стены и крепкий замок не позволяли и думать о бегстве отсюда.
В комнате был сводчатый потолок, как в монастырских кельях, кровать с одеялом, стол, несколько старых стульев и низенький шкаф. Свет поступал через небольшое окно. Эта комната производила мрачное, неприятное впечатление, как настоящая древняя тюрьма. Из окна, находившегося как раз под плоской крышей, виден был только кусочек голубого неба.
Бесчисленное множество пауков опутало своими тонкими сетями потолок, все углы и рамы окна, отчего в комнате казалось еще темнее, тем более что пленника привели сюда уже вечером.
Развязав ему глаза, карлисты вышли из комнаты, заперли ее на ключ и сошли вниз к ожидавшему их Джулио. Он уже приготовил вино и карты, и все трое начали играть, пить, ругаться, стучать кулаками и петь.
Мануэль стоял со сложенными на груди руками и неподвижно смотрел в одну точку. Лицо его было мрачно. При нем не было даже оружия, чтобы он мог покончить с жизнью! Это, впрочем, была бы не слишком почетная смерть. Подойдя к окну и сняв паутину, он посмотрел на вечернее небо, загоревшееся первыми звездами. Долго стоял он в глубокой задумчивости, и, наконец, сердце его стало биться спокойнее, хотя грудь по-прежнему тяжело вздымалась. Он решил безропотно перенести все, даже смерть, потому что погибнет за родину, а что лучше такой смерти?
Он не увидит больше Инес, прекрасная девушка останется одна на свете, эта мысль заставляла его страшно страдать! Инес потеряла отца, должна была уйти из отеческого дома, а теперь, с его смертью, лишится последней опоры и всех надежд в жизни. Конечно, патер Антонио готов для нее на любую жертву, но Мануэля она любила со всем жаром первой любви! Его смерть будет для нее сокрушительным ударом! Он не мог даже проститься с ней.
Единственный выход из замка выводил на открытую лесную поляну, где его тотчас настигли бы пули карлистов.
Мануэль молча глядел на звездное небо, мысленно прощаясь со своей любимой. Наконец сон начал одолевать его, он лег и заснул.
На другое утро Педро принес ему хлеб, воду и фрукты. Он ни слова не сказал пленнику и, казалось, еще не опомнился от вчерашней попойки или остался в проигрыше, это заметно было по налитым кровью глазам и черным кругам под ними.
Мануэль подкрепился. Теперь, при дневном свете, он мог лучше рассмотреть свою комнату, а открыв окно, рассмотрел, насколько было можно, и местоположение старого замка.
Он не знал, в каком направлении его вели, но догадывался, что находится недалеко от Логроньо, и твердо знал, что в этой местности сосредоточены главные силы дона Карлоса, так как иначе его не привели бы сюда.
В полдень Педро снова явился, принеся дичь, добытую его товарищами. Мануэль слышал их выстрелы, но приписал их начинавшемуся где-то сражению. Следующие два дня по очереди дежурили Джулио и Фернандо.
Дни проходили за днями в томительном однообразии. Пленнику уже делалось невыносимо, приговор дона Карлоса слишком долго заставлял себя ждать. Наконец однажды послышался топот лошадей, а затем громкие приказания. Немного погодя у его дверей раздались шаги и голоса.
— Отвори дверь, — раздался голос Тристани. Наступила наконец решительная минута! Карлист Педро, открыв дверь, встал на пороге с большим подсвечником в четыре свечи.
Вошел Изидор Тристани с двумя карлистскими офицерами. Мануэль с достоинством встретил их, стоя у окна.
— Мануэль Павиа де Албукерке, — начал Тристани, — я пришел объявить вам приговор! Его величество, всемилостивейший король Карл VII, приказал расстрелять вас завтра рано утром здесь, в лесу, как вождя бунтовщиков, идущих против него с оружием в руках. Следовательно, эта ночь будет для вас последней!
— Я готов умереть за родину, — отвечал Мануэль.
— Мы привели вам патера, который проведет эту ночь вместе с вами и приготовит вас к смерти, — продолжал Тристани и прибавил, обращаясь к Педро, — принеси сюда вина и свечей. Ступай!
Карлист ушел за офицерами, поставив на стол подсвечник.
Мануэль стоял неподвижно. Итак, судьба его решена! Он должен умереть. Смерть была ему не страшна, его мучила только мысль об Инес.
Вскоре ключ опять повернулся в замке, и вошедший карлист пропустил маленького, откормленного монаха, поставил на стол кувшин вина и вышел, заперев дверь.
Монах откинул капюшон и, взглянув на Мануэля, серьезно поклонился ему. У него было круглое лицо и скудный венчик коротких, темных волос вокруг гладко выбритой, огромной лысины. Он опустился на стул, тяжело дыша, — высокая лестница утомила его.
— Я пришел приготовить вас к последнему пути, а завтра, рано утром, приобщить святых тайн, генерал, — сказал он наконец, и таким равнодушным тоном, как будто говорил о самых обыкновенных вещах, но уж никак не о смерти. — Я останусь у вас всю эту ночь, хоть это и нелегко для меня, потому что я болезненный человек, но так повелевает мне святой долг!
