Елена Клещенко - Наследники Фауста

Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова, ни даже закричать. Это было уж чересчур.

— Ты обыграла меня. Я не сомневался, что пройдет месяц, от силы два, и ты будешь должна прибегнуть к моей помощи. Однако ты выкрутилась так ловко, что я сам не смог бы лучше!.. Эй, что случилось?

Я не могла оторвать от него глаз. Исчадие преисподней, получеловек и полудракон, покрытый серой тусклой чешуей, плоское рыло с узкой беззубой пастью, которая шевелилась, как человеческие губы, тварь без какой-либо одежды, прикрывающей чресла… Тут мне пришло на ум, что в дальней комнате спит Иоганнес под присмотром Труды, и оцепенение спало. Ничего не было под рукой, но я сдернула покрывало со скамьи и замахнулась им, как на грязную кошку:

— Убирайся, ты, дрянь! Пошел вон!

Я нисколько не задумывалась о том, с какой стати адская тварь должна меня послушаться. Мне было довольно, что ЭТО не смеет находиться поблизости от моего сына. И тварь в самом деле — я хорошо это помню — поднялась со стула и отступила.

— Пошел! Ну!

Чешуйчатые губы усмехнулись.

— Ох ты, а я и не сразу понял, стою и гадаю: чем прогневил… Сними очки, дура. Сними, говорю, хоть ради твоей любознательности!

Я подняла очки на лоб.

Мой старый приятель по прозвищу Дядюшка, немолодой смуглый господин, одетый богато, хотя и несколько старомодно, глядел на меня, опершись локтем на спинку стула и укоризненно покачивал головой.

Снова взглянула сквозь стекла. Адская тварь безобразно скривила пасть.

— Ну конечно, очки. Стекло из мастерской твоего папеньки, одаренного всяческими способностями. Как ты догадалась их взять с собой?

— Никак не догадалась, — глупо ответила я. Нет, сниму очки. Лучше лживый морок, чем неприглядная истина.

— Ну ясно, ясно. Делаем наобум, а выходит хитрость — это у вас семейное. О чем бишь я говорил? Да, что недооценил тебя. Воистину так. Ты будешь со мной разговаривать? Ни о чем не хочешь спросить?

— Где Кристоф?

— Бог его знает. Я не видал его без малого год и видеть не желаю.

— Что было, когда вы встретились?

— Он победил меня. А я победил его.

— Что это значит?

— Он отнял у меня залог твоего отца и ничего не дал взамен. Ничего не дал, я говорю, можешь мне верить! Но надо тебе знать, что я, если уж падаю, даром не встаю. Я отомстил ему.

— Каким образом?

— Предал его в руки врага. Думаю, ты знаешь об этом кое-что.

— Хауф?

— Да. Сколько веревочке ни виться…

— Ты рассказал ему, что Кристоф спас моего отца, — я не спрашивала, а утверждала.

— Рассказал.

Он еще ухмылялся!

— А хитер твой батюшка, хитер! Как провел меня! И в тот раз, и в другой, теперь. Так искренне я горевал, носил траур, а он надо мной посмеялся — ты знаешь и об этом. Ну, хоть за тот раз я сквитался, не с ним, так с твоим супругом, не сам, так через господина Хауфа. Хельмуту, право слово, тогда пришлось горше, чем мне, так уж он не упустил случая.

Он засмеялся, а мое сердце облилось кровью. Нет же, плакать не буду.

— Так чего же ты хочешь от меня — после этого?

Нечистый с удобством развалился на жесткой скамье и взглянул на меня в упор.

— Ничего, как и прежде. Как и прежде — только узнать, не хочешь ли ты чего-нибудь от меня. Иного, такого, чего я не предложил бы ни девице, ни женщине Марии, — он особенно выделил последние слова..

— Кто ж я, по твоему? Пусть огорчу тебя, — я улыбнулась, как улыбнулся бы мой муж (только не плакать), — но мужчины из меня не получилось год назад, не получится и впредь!

— Ты не женщина, но ты и не мужчина. Ты нашего десятка.

— Демон?

— Дух. Ты не дочь земли. Да, не усмехайся, Марихен, ты носишь очки и нянчишь своего сына, но ты не человек. Такие иногда родятся среди вас. Разве ты не доказываешь каждым своим словом и делом, что тебе не нужен никто? Ты можешь идти своим путем без учителя, без друзей, без мужа и без ребенка тоже, хоть ты будешь кричать на меня и утверждать обратное. Потому тебе и отвратительны всякая бескорыстная помощь и привязанность, что твое существо отвергает цепи, которые приковывают тебя к миру, — из чего бы они ни были сделаны. Я был неправ в прошлый раз. Ты не горда, ты просто одинока по природе своей. Гораздо более одинока, чем любой младенец, брошенный на чужом крылечке. Этим ты похожа на меня и на всех подобных мне. Я больше не предложу тебе помощи, я предложу тебе силу.

— Какого рода силу?

— Просто — силу, — Дядюшка обезоруживающе улыбнулся. — Силу, чтобы делать, что сочтешь нужным. Ни приказов, ни советов, ни ученичества, ни иной зависимости — просто силу. Как ею распорядиться, решишь сама. Ибо я вижу, что сила тебе пригодится.

Все это начинало надоедать.

— Ты полагаешь, мой одинокий дух скорее примет нечто из твоих рук, чем от людей? Из рук предателя?.. — Проклятого и трижды проклятого, хотела я сказать, но горло перехватило.

— Мария, Мария, — он укоризненно покачал головой. — Если б не я, встретилась бы ты с Вагнером? Родила бы ему ребеночка? Говорил ли я тебе, что и твой батюшка всегда и во всем винил черта, без разницы, потворствовал ли я его желаниям или поступал наперекор? Ну да ладно, я не о том сейчас. Оставь на мгновение обиды и послушай меня.

Дядюшка нагнулся вперед и уперся локтями в колени.

— Я сам оставил обиды, ибо не хочу, чтобы род Фауста прервался. То, что демонам ведомо будущее, для тебя новость?

— Если это так, демоны ловко притворяются несведущими.

— Ты права, ты права, — он добродушно рассмеялся. — Мы знаем не все и не о каждом, как не можем знать о каждом из сотен тысяч обитателей земли и в настоящем. Не о каждом, но обо всех знать нехитро.

— Обо всех?

— Ну вот, к слову, обо всех немцах… Костры. Костры, Мария. На них женщины — и мужчины тоже, но женщин больше. Молодые и старые, красавицы и дурнушки, простолюдинки и княжны, католички и лютеранки, полоумные дурочки и знающие три языка образованные девы — все будут названы ведьмами. Нынешние костры померкнут перед теми, которые загорятся в твои поздние лета, как меркнет свечка перед пожаром! На смену бедняге Хельмуту придут сотни, один усердней другого! Вашей сестры сгинет столько, сколько не на всякой войне гибнет мужчин — впрочем, о войнах не буду… Одни будут винить остывание солнца и неурожаи, что озлобят людей, другие — раздоры, вызванные верой, но ясно одно: не ты будешь среди тех, кто вне подозрений. Одинокая, упрямая, умная, имеющая деньги, обожающая единственного сына — вот сколько слабых мест! Сейчас довольно доноса от соседки, чтобы ты отправилась в застенок, тогда хватит недоброго слова, брошенного мимоходом… Ты не расспрашивала своего мужа о том, каково там? Знаешь, что такое кресло ведьмы? Ведьмина колыбель? Что такое железный рак? Знаешь, как женщины теряют разум от боли и наговаривают на собственных детей?