Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев
– Здравствуй, госпожа.
– Здравствуй. Ты разве был на пиру?
– Да, был.
– Я тебя не видела.
Очень тихо подойдя к двери, Роксана резко её открыла. За дверью не было никого. Прислушавшись, египтянка снова её захлопнула и надвинула на неё дубовый засов. Затем она повернулась опять к Лешку.
– Не думай, что я боюсь. Мне бояться нечего. Я пришла сюда умереть.
– Что ты говоришь? – прошептал дружинник, – может ли быть такое?
– А что ты хотел услышать? Что я хочу связать с тобою свою судьбу до самого гроба? После того, как это не вышло со Святославом, а прежде – с Богом?
– Роксана! Я…
– Я знаю, кто ты, – холодно и громко молвила египтянка, – а вот теперь подумай, кто я!
На последнем слове голос её сорвался, как человек, наступивший на ледяную кромку обрыва. Внезапно прильнув к груди ещё большего, чем она, страдальца, наложница Святослава громко заплакала.
– Тише, тише, – пробормотал Лешко, оказавшись вынужденным заняться делом, хуже которого не придумаешь – оправданием перед любимой женщиной человека, который был любим ею и заставлял её мучиться, – он ведь пьян! Он не понимает, что делает.
Но Роксана не унималась. Она шептала проклятия и глотала горькие слёзы. Неловко, скованно обнимая вздрагивающее тело прекраснейшей из цариц, Лешко повторял:
– Роксана, не плачь! Он пьян!
– Но она трезва! – скулила Роксана, сжимая пальцами плечи воина, – и она никогда не посмела бы говорить со мной таким тоном, если бы сомневалась, что он её защитит, что он уже променял меня на неё! И он доказал, что именно так и обстоит дело! Он меня предал, он никогда меня не любил! Любовь не проходит так! Не проходит!
– Именно так она и проходит, – тихо сказал дружинник. Роксана всхлипнула, а потом неожиданно подняла на него мокрые глаза. Они так сияли, будто бы в них отражались не огоньки восковых свечей, а звёздные небеса.
– И твоя, Лешко? Твоя любовь тоже сгинет?
– Моя пропадёт не раньше, чем я умру. И ты это знаешь. Она сильнее меня. И она сильнее богов. Я просил богов её у меня забрать – так просил, что камень бы сжалился надо мной! Неужели боги черствее камня? Нет, этого быть не может. Моя любовь к тебе не подвластна ни им, ни времени! Она вечна.
– Ты лжёшь, Лешко, лжёшь! Если бы я стала принадлежать тебе и только тебе, ушла бы твоя любовь! Она бы ушла навеки! И без следа!
– Не раньше, чем я умру, – повторил Лешко.
– А я говорю, ты врёшь! Но мне уже всё равно.
С внезапной свирепостью оттолкнув его, она начала развязывать пояс и ленточки своего персидского платья. Пальцы её дрожали. Лешко за ней наблюдал, и её глаза казались ему уже не живыми. Из них тянулся такой тяжёлый и такой жуткий могильный холод, что у него возникло желание убежать.
– Помоги же мне! – крикнула Роксана, разодрав палец туго затянутой лентой, – раздень меня! Полностью раздень!
– Хорошо, – ответил Лешко, пытаясь представить Роксану голой. Ему это удалось, и он вновь ополоумел. Кинувшись к ней, он начал срывать с неё платье клочьями, раздирая венецианскую ткань. Прочное сукно жалобно и громко трещало.
– Именно так! – радостно воскликнула египтянка, вскинув над головою тонкие руки. Они задели тюрбан, и она решила не расставаться с ним до конца. Свои башмачки оставила она в зале, чтоб легче было бежать, если вдруг придётся. Задняя стена комнаты была вся целиком сделана из досок. Одна из них имела отверстие от сучка. Лешко уже нёс голую Роксану к кровати, когда она закричала, обвив руками шею несчастного:
– Стой, Лешко! Погоди! Я должна сказать тебе кое-что.
Дружинник остановился. Их глаза встретились, и Лешко уже ощутил не холод могилы, а жар геенны.
– Что ты мне хочешь сказать?
– Хочу попросить прощения! Если ты не сможешь меня простить за то, что сейчас случится, мне будет слишком тоскливо там!
– Что сейчас случится?
– Сюда войдёт Святослав! Он здесь, он за дверью! Это ловушка! Нам из неё не выбраться!
Лешко вскинул свою чубатую голову. В тот же миг дверь с треском и грохотом распахнулась от сокрушительного удара ногой. Засов отлетел к противоположной стене. Вошёл Святослав. Калокир, Рагдай, ещё полдюжины воинов и слуга со связкой ключей остались за дверью. Глаза Лешка потемнели. Поставив на пол Роксану, он с быстротой птичьего крыла выхватил из ножен дамасский меч и бросился на того, кого она обожала сильнее жизни и ненавидела больше смерти.
Часть третья
Синий Дунай
Глава первая
Однажды вечером, в конце мая 967 года, на постоялом дворе близ Константинополя, а точнее – в одной из комнат, сидели за небольшим столом молодая женщина и мужчина лет тридцати пяти. Они ели жареных куропаток и пили кипрское вино. Никто не прислуживал этим двум богато одетым людям, ибо они нуждались в уединении. Голоса прислуги и постояльцев из других комнат, а также запахи из конюшни не раздражали их, потому что грубая обстановка обоим была привычна. Неудивительно – женщина была дочерью содержателя кабака и только в семнадцать лет сделалась царицей Восточной Римской Империи, а её сотрапезник давно прослыл распутным бродягой и дуэлистом. Он был племянником василевса Никифора, то есть мужа императрицы. Звали его Иоанн Цимисхий.
На Феофано был длинный плащ с капюшоном. Последний, если она его надевала, делал её лицо трудноузнаваемым. Тем не менее, все свои драгоценности – в том числе и золотой обруч, носимый на голове, царица сняла. После второй чаши Цимисхий с явной иронией заявил, что без побрякушек прекрасная Феофано напоминает святую мученицу Татьяну, образ которой висит в соборе святой Софии.
– Только сейчас? – спросила императрица, сгрызая с косточки куропатки хрящик, – а в спальне?
– Конечно, когда кричишь, – сказал Иоанн. Царица расхохоталась. Надо сказать, что трапеза шла под её пространные монологи, которые делались тем пространнее, чем хитрее и искромётнее становились её глаза от вина. Цимисхий глядел в окно. Он видел закат в белых облаках над розовыми холмистыми далями и большую дорогу, ведущую на восток. По ней двигались торговые караваны. Крики погонщиков, осыпавших яростными ударами лошадей, верблюдов и мулов, были для любознательной Феофано порой небезынтересны. Приглядываясь к погонщикам и купцам сквозь облака пыли, она старалась определить, из какой страны идёт данный караван.
– Как ты полагаешь, кто мог вчера подслушать наш разговор? – спросил Иоанн, чтоб не дать царице снова заговорить о глупостях.
– Кто угодно, – произнесла Феофано, сделав глоток вина, – будто ты не знаешь, что логофет наводнил дворец своими шпионами! Я бы не удивилась, если бы выяснилось, что
