Львиное сердце. Под стенами Акры - Пенман Шэрон

Король от подобного натиска опешил. Но ярость напомнила о себе.

— Не понимаю, о чем ты, Джоанна, — процедил он. — Да и временем не располагаю.

— Я твоего времени не требую, Ричард. Но вот жене своей ты уделять его обязан. Она тебя по нескольку дней кряду не видит! Отдаешь ли ты себе отчет, чего ей стоило приехать сюда? А потом ты отсылаешь ее прочь, словно...

— Пожелай я сегодня быть с женщиной, мне достаточно будет щелкнуть пальцами. Но у меня есть дела поважнее.

— О да, мужчины всегда так говорят! Ваши «дела» куда весомее любых женских забот. Я знаю, что хочешь ты мне сказать: что в разгар войны у тебя нет возможности уделять внимание жене. Но с какой стати она-то оказалась в этом разгаре? Потому что ты ее сюда привез!

Ричард не привык, чтобы его призывали к ответу, и по самой меньшей мере был этим не слишком доволен.

— Учитывая обстоятельства, у меня не было выбора!

— Еще как был! Мы отплыли из Мессины в среду Страстной седмицы. Скажешь, ты не мог подождать еще четыре дня? Тогда ты женился бы на Беренгарии на Пасху, а затем отослал ее в свои домены под надежной охраной, как поступил с мамой. Вместо этого ты предпочел взять девушку с собой. Тому есть только два объяснения: либо ты потерял голову от любви и не желал расставаться с невестой, либо горел желанием, чтобы она как можно скорее понесла. Можно смело предположить, что головы ты не терял. Остается стремление без промедления обзавестись наследником. Это вполне разумно, потому как послужной список Джонни не внушает особой уверенности. Но Беренгария не в силах забеременеть без твоего участия, Ричард.

— Отношения между женой и мной тебя не касаются, Джоанна.

— Очень даже касаются! Именно ты попросил меня сопровождать ее, помнишь? Я исполнила твою просьбу и сошлась с девчонкой довольно близко за минувшие недели. Она выказала присутствие духа перед лицом настоящих опасностей и серьезных трудностей, и ни разу не пожаловалась. Даже теперь, я более чем уверена, Беренгария винит саму себя за твое дурное обхождение.

— Довольно. — Хотя голоса Ричард не повышал, слова сочились гневом. — Я выслушал тебя, но не имею больше времени на подобную чепуху. Прекрати вмешиваться, Джоанна, это понятно?

Они сердито смотрели друг на друга, потом женщина присела в насмешливом поклоне.

— Да, милорд король, я поняла. Позволишь мне удалиться?

Он раздраженно кивнул, словно отмахнулся, подумалось ей, словно от назойливой мухи. Вскинув подбородок, Джоанна вышла из шатра, не обернувшись.

Фрейлины ушли, но часть придворных рыцарей ждала, чтобы сопроводить госпожу в се собственный шатер. Морган тоже увязался следом, но, заметив выражение ее лица, не делал попыток заговорить, и они шли молча.

Джоанна злилась. Все это так нечестно. Ну почему, когда дело касается плотских вопросов, у мужчин так много власти, а у женщин так мало? Вопреки всем церковным проповедям о супружеском долге, для жены это шутка, не право, в чем Беренгарии пришлось убедиться сегодня. Каждый следующий месяц люди будут измерять глазами объем ее талии, и вскоре по миру разлетится слово, которого каждая королева страшится сильнее всего: «неплодная». Джоанна знала, как омрачало это обвинение жизнь матери с французским королем, хотя Алиенора и указывала на то, что нельзя взрастить урожай, не бросив в почву семени. Известно было ей и про то, что многие сицилийские подданные корят ее за неспособность дать Вильгельму другого сына и наследника. Она пыталась понять подчас, как следовало ей поступить: подослать наемников, чтобы те похитили Вильгельма на пути в его гарем? Беренгария хотя бы избавлена от этого унижения. Ей изменяют с войной, а не с соблазнительными сарацинскими рабынями.

Джоанна остановилась так резко, что Морган врезался в нее и едва не сбил с ног. Рыцарь рассыпался в извинениях, но кузина не слушала его. Боже правый! Это ведь мысли о Вильгельме, не о Ричарде? Да, брат был груб с Беренгарией, причинил ей боль, желая того или нет. Но оправдывает ли его резкость такую ярость? Задавая себе этот вопрос, она уже знала ответ: она перестаралась, ее гнев подпитывался воспоминаниями о пережитом в юные годы унижении. Возмущенная и растерянная, она загнала их так глубоко, что они вырвались на свободу только после смерти Вильгельма.

Моргана ее неподвижность и отстраненный, устремленный в себя взгляд напугали. Ему хватило ума промолчать и подождать развития событий. Его примеру последовали и иные рыцари. Джоанна напрочь забыла о присутствии посторонних. Резко развернувшись, королева направилась к шатру брата и очень обрадовалась, застав его еще одного, хотя и удивилась, почему Ричард не вернул приближенных после ее ухода. Король лежал, откинувшись на подушках, закрыв глаза, и впервые она заметила, насколько изможденным он выглядит. Это еще сильнее подстегнуло ощущение вины. При всех его заботах, ему не хватало только сражаться с призраками из ее прошлого.

— Ричард! — воскликнула она.

Веки его поднялись, а губы сложились в твердую узкую линию. Прежде, чем он успел выставить ее, королева заговорила:

— Я пришла с миром. Я по-прежнему считаю, что ты неправ, но моя вина еще больше. Я на самом деле вмешиваюсь, как ты и сказал, и очень раскаиваюсь.

Джоанна наполовину ожидала, что брат снова выбранит ее, ведь она дала ему серьезный повод для обиды. Или разыграет недоумение, заявив, что эта покладистая, скромная особа не может быть его своенравной, острой на язык сестрой. К ее отчаянию Ричард только кивнул, принимая извинения, и равнодушно пожал плечами. Ей не хотелось исповедоваться перед ним, рассказывать про сарацинских рабынь Вильгельма. Но если без этого не обойтись, то делать нечего. Джоанна села рядом.

— Ричард, мне искренне жаль. Ты гневаешься на меня?

— Нет, — промолвил он наконец. — В конце концов, ты ведь дочь своей матери.

Уловив тень улыбки, она улыбнулась в ответ.

— Я согласна позаискивать немного, если это тебя развлечет, — предложила молодая королева и чмокнула брата в щеку. И тут же отпрянула: — Ричард, ты весь пылаешь!

Не обращая внимания на его попытку отстраниться, Джоанна положила ему ладонь на лоб. Кожа была горячей и сухой, а в глазах с такого близкого расстояния был заметен лихорадочный блеск.

— Как давно ты болен? Жажда мучает? Есть можешь?

— Аппетита нет уже несколько дней, — признался король. — Да и спал скверно. Но это всего лишь лихорадка, ей тут болеют то и дело.

Но Джоанна уже вскочила. Ричард попытался ухватить ее за лодыжку, но промахнулся и нахмурился.

— Мне не нужен лекарь!

— Неправда! — воскликнула она. — Нужен!

Откинув полог шатра, она обратилась к кому-то, кого он не видел, веля привести главного лекаря, мастера Ральфа Безаса. Король с досадой откинулся на подушки, понимая, что его теперь ждет: простукивания, ощупывания, кровопускания; рой докторов, жена, сестра, друзья — все будут виться вокруг день и ночь, путаясь под ногами и вздрагивая всякий раз, вздумай ему просто чихнуть.

— Черт побери, женщина... — Ричард не договорил, потому как Джоанна обернулась, и на лице ее читался страх.

— Не стоит так переживать, — продолжил он уже более мягко. — Господь не привел бы меня под Акру лишь затем, чтобы я умер тут от лихорадки.

Сестра поспешно согласилась, сказав, что он, скорее всего, прав и что лихорадка тут — обычное дело. «Но это ведь Утремер, — подумалось ей. — Утремер, где лихорадка часто оказывается смертельной и люди умирают с пугающей легкостью, даже короли».

ГЛАВА III. Осада Акры

Французский король прятался от солнца под серклейей — конструкцией для защиты арбалетчиков, стреляющих по защитникам стен. До прибытия под Акру Филипп никогда не держал арбалета в руках, ведь благородным людям пользоваться им не подобало. К своему удивлению, он убедился, что в Утремере все иначе, и поскольку овладеть этим оружием было сравнительно несложно, стал брать уроки у Жака д’Авена, фламандского лорда, снискавшего за время осады немалую славу. Едва сарацин перегнулся через парапет, чтобы выкрикнуть оскорбление, Филипп и Гийом де Барре одновременно вскинули арбалеты и спустили тетивы. Воин скрылся из глаз.