Ворон - Эдгар Аллан По
Не знал он, что за силой одержим,
Когда владело исступленье им.
2
Что это было? То ли наважденье
От чар луны в глухой полночный час?
То ль краткий миг внезапного прозренья,
Что раскрывает больше тайн для нас,
Чем древние оккультные ученья?
То ль просто мысль, что в плоть не облеклась,
Но, как роса траву в начале лета,
Живит рассудок, несмотря на это?
3
Как вид того, что любишь всей душой,
Ленивые зрачки нам расширяет,
Иной предмет, в который день-деньской
Любой из нас привычно взор вперяет,
В нежданном свете предстает порой
И глубиной своею изумляет.
Лишь звон разбитой арфы душу так
Пронзает. – Это символ, это знак
4
Того, что нам сулят миры другие
И в красоте дает провидеть тут
Создатель лишь таким сердцам, какие —
Не будь ее, – от неба отпадут,
Поскольку бой в себе они, слепые,
Не с верою, но с божеством ведут,
Чтобы себя, его низринув с трона,
Венчать своей же страстью, как короной.
A Dream[29]
In visions of the dark night
I have dreamed of joy departed —
But a waking dream of life and light
Hath left me broken-hearted.
Ah! what is not a dream by day
To him whose eyes are cast
On things around him with a ray
Turned back upon the past?
That holy dream – that holy dream,
While all the world were chiding,
Hath cheered me as a lovely beam
A lonely spirit guiding.
What though that light, thro’ storm and night,
So trembled from afar —
What could there be more purely bright
In Truth’s day-star?
Сон
Я радости ушедшей след
Ищу в виденьях ночью —
Мне сердце разбивают свет
И сон, что зрю воочью.
И впрямь – не сон ли все тому,
Чей взор по окоему
Скользит, но видит только тьму
И обращен к былому?
О сон святой! – тот сон святой
Мне в жизни безысходной
Воистину горит звездой,
Звездою путеводной.
Не знаю, чьи в глухой ночи
Лучи блистают ясно, —
Но разве Истины лучи
Так ярки и прекрасны?
«The happiest day – the happiest hour…»[30]
The happiest day – the happiest hour
My sear’d and blighted heart hath known,
The highest hope of pride, and power,
I feel hath flown.
Of power! said I? Yes! such I ween
But they have vanish’d long alas!
The visions of my youth have been —
But let them pass.
And, pride, what have I now with thee?
Another brow may ev’n inherit
The venom thou hast pour’d on me —
Be still my spirit.
The happiest day – the happiest hour
Mine eyes shall see – have ever seen
The brightest glance of pride and power
I feel – have been:
But were that hope of pride and power
Now offer’d, with the pain
Ev’n then I felt – that brightest hour
I would not live again:
For on its wing was dark alloy
And as it flutter’d – fell
An essence – powerful to destroy
A soul that knew it well.
«Счастливый день! Счастливый час!..»
Счастливый день! Счастливый час!
И я был горд и ослеплен!
Но дух мой сир и слаб мой глас —
Растаял сон!
Познал я сил своих расцвет,
Свой молодой и смелый пыл,
Но юных лет давно уж нет —
Я их забыл.
И гордость я вотще познал —
Пускай другим венки дарит, —
Еще жестокий яд похвал
В душе горит.
Счастливый день! Счастливый час!
Ты не обман мечты пустой —
Ты мне сиял, но ты погас,
Мираж златой.
Когда бы гордость, блеск и власть
Я мог бы снова обрести,
Не стало б силы боль и страсть
Опять снести.
Я помню – в мощи этих крыл
Слились огонь и мрак —
В самом уж взлете этом был
Паденья вещий знак.
The Lake: To…[31]
In spring of youth it was my lot
To haunt of the wide world a spot
The which I could not love the less —
So lovely was the loneliness
Of a wild lake, with black rock bound,
And the tall pines that towered around.
But when the Night had thrown her pall
Upon that spot, as upon all,
And the mystic wind went by
Murmuring in melody —
Then – ah, then, I would awake
To the terror of the lone lake.
Yet that terror was not fright,
But a tremulous delight —
A feeling not the jewelled mine
Could teach or bribe me to define
Nor Love – although the Love were thine.
Death was in that poisonous wave,
And in its gulf a fitting grave
For him who thence could solace bring
To his lone
