Наталья Старосельская - Виктор Авилов
Сегодня, спустя годы после его ухода, я думаю, что он не смог бы сыграть эту роль, не найдя внутреннего оправдания своему персонажу. Сама эстетика Театра на Юго-Западе, которую Виктор Авилов впитал с младых ногтей и на всю жизнь, диктовала ему невозможность финального мрака и ужаса! По-особому чувствуя людей, поверяя все своей чрезвычайно развитой интуицией, он искренне считал, что роман Патрика Зюскинда оставляет возможность для такого и именно такого финала — раскаяние страшного человека, выросшего и живущего вне норм морали, должно особенно сильно подействовать на зрителя. И когда я вспоминаю этот финал сегодня, я уже не горячусь и не сетую, а думаю о том, что, наверное, Виктор был в чем-то прав…
У режиссера Вадима Тухватуллина он сыграл в 2003 году Правителя в спектакле по пьесе Гр. Горина «Забыть Герострата!..», но ни спектакль, ни работа Виктора Авилова событием не стали, несмотря на то, что Виктор очень серьезно отнесся к этой пьесе, когда-то чрезвычайно репертуарной, а сегодня возвращающейся на театральные подмостки лишь время от времени. Он видел в произведении Григория Горина невымышленную силу предупреждения всем, кто жаждет славы любой ценой, кто не останавливается ни перед какими моральными запретами во имя того, чтобы имя свое сохранить в веках. Сыгранный им Правитель — человек слабый, бесхарактерный и в принципе глубоко равнодушный ко всему, что не касается его личного комфорта. Роль, в общем-то, для Авилова «мелковатая», но он честно пытался наполнить ее философским содержанием, что удалось лишь частично…
Знал ли он о том, что жизнь его стремительно катится к концу? Ощущал ли это? И может быть, именно потому и старался играть как можно больше, у самых разных режиссеров, хотя твердо знал, что его режиссер лишь один — Валерий Белякович. Но Белякович в это время был слишком увлечен своими молодыми артистами, он прививал им эстетику Театра на Юго-Западе, вероятно, считая, что его «старики» все и так умеют, а потому поймут его…
Глава пятая ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ
Восьмого августа 2003 года Виктору Авилову исполнилось 50 лет. Ему хотелось чего-то необычного, и приятель, владелец яхт-клуба, предложил весьма оригинальную программу. Юбилей отмечали шумно, весело: на теплоходе, где Авилов собрал не только своих юго-западных коллег, но и тех, с кем свела его жизнь на киносъемках, на радио и телевидении, а заканчивался праздник в яхт-клубе.
Виктор Васильевич буквально утопал в букетах цветов и дарах… Дочери, Аня и Оля, подарили ему большой фотопортрет — Авилов в роли графа Монте-Кристо, Валерий Белякович преподнес от театра две очень красивые японские маски с золотым напылением. О Викторе Васильевиче говорили много добрых слов, конечно, шутили, припоминали всякие забавные случаи из его актерской жизни…
Хотя не все получилось так, как было задумано. В театрах начался период отпусков, даже из Театра на Юго-Западе были не все. Поэтому родной театр устроил в начале сезона свое празднование — для Авилова сыграли «Встречу с песней»…
Это был период, когда Виктор Авилов немного отошел от театра — он играл теперь здесь всего несколько ролей, много работал в антрепризах и разного рода театральных проектах. Может быть, в какую-то минуту ему показалось, что Юго-Запад уже перестал быть единственным и незаменимым домом. Но после юбилея, кажется, он понял: нет, дом — родной, любимый, все-таки здесь, и только здесь. И, по словам Валерия Беляковича, снова началось «сближение» Виктора Васильевича Авилова с «родными палестинами»…
Собственно говоря, он так и не успел стать Виктором Васильевичем, оставшись для всех — близких и далеких — Витей, Виктором. Разумеется, когда возникала необходимость официальных обращений, его именовали, как положено (хотя и в интервью чаще всего называли на «ты» и по имени, так ему больше нравилось, он ощущал себя комфортнее и, может быть, моложе именно в таком общении). Но в жизни он был и так и ушел из нее с именем. Только с именем, означающим «победитель».
Он и был победителем — судьбы, которая, может быть, готовила его изначально к иному поприщу, искушала не раз и не раз обманывала. Но в конечном счете он стал управлять ею, создав себя сам…
И хотя Лариса Авилова говорила о его предчувствии скорого ухода, Галина Галкина вспоминает: «Ощущал ли он свою болезнь? На самом деле, мне кажется, что он всегда думал, что будет жить очень долго. Не думал, не рассчитывал сгореть. У него были периоды, совершенно выброшенные из жизни. Но в последние года три Витя как будто проснулся. И началась сумасшедшая работа. Тоже — сродни запою. Начал срочно наверстывать упущенное. В надежде на то, что войдет в колею… Хотел работать. И точно не собирался умирать… Все время смотрел вперед и, похоже, думал, что к пропасти подойдет, а потом у него вырастут крылья и он всегда улетит. Не мог этого не делать. Энергетика другая. Градус другой».
Во всяком случае, весь последний год он работал так, словно чувствовал: времени больше нет! Пробует себя в режиссуре — в театре «Киноспектакль» ставит спектакль «Грешная деревня Далскабаты, или Забытый черт» по пьесе чешского драматурга Яна Дрды, руководит съемками видеоверсии спектакля «Мольер» в Театре на Юго-Западе, готовится к съемкам художественного фильма по пьесе Л. Жуховицкого «Последняя женщина сеньора Хуана»… Эта пьеса запала Виктору Авилову в душу с той поры, когда он играл ее на сцене Театра на Юго-Западе, и, вероятно, с возрастом он чувствовал ее все острее и тоньше, а потому снять фильм по этой пьесе стало его заветной мечтой.
Не знаю, была ли известна Виктору фраза из дневника Ф. М. Достоевского: «Что такое время? Время — не существует. Время есть отношение бытия к небытию». Но если эти слова и не были ему известны, они были ему, несомненно, ведомы; чем ближе оказывалось небытие, тем сильнее стремился он закрепить бытие — в своих планах, в своей неостановимой работе, в желании сделать как можно больше. Успеть… успеть… успеть…
Незадолго до смерти он проходил пробы в фильм о Всеволоде Мейерхольде на главную роль. Его рыжие волосы покрасили в черный цвет — лицо стало совершенно другое и действительно напоминающее великого режиссера. О результате проб ему так и не довелось узнать — звонок раздался в квартире на девятый день после ухода Виктора: «Здравствуйте, это из съемочной группы. Виктор Васильевич может приступить к съемкам…»
Вот он и стал Виктором Васильевичем, только поздно, очень поздно.
Последние месяцы жизни Виктора Авилова были изнуряюще тяжелыми. Фактически все началось весной. Виктор думал поначалу, что его снова беспокоит язва, но к врачам не ходил — считал, что сможет залечить ее сам. Потом пришли боли в позвоночнике: он успокаивал себя и Ларису словами о том, что его просквозило, что он надорвался… Это были уже не «звоночки», а набат, но Виктор предпочел ничего не знать, а работать, работать, работать.
Его друг Алексей Гущин вспоминает: «Весной мы просто ругаться начали. Когда он переодевался в гримерке — в спектакле „На дне“ у него костюмчик такой был: пиджак на голое тело — я увидел шишку на груди. Опухоль. Силком готов был к врачам отправить. Он, зная, что не отцеплюсь, пошел. Но один. Понимал он все. И не хотел, чтобы я с врачами переговорил напрямую. Правда, и врать не стал. Позвонил и отчитался: „Был у врачей. Сдал все анализы. Сказали, если из Израиля живой вернусь — будут лечить…“ Вроде, как дурацкую шутку пересказал. И укатил в Израиль на гастроли „Мастера и Маргариты“… А счет, как потом стало ясно, на дни уже шел… Последний год Витя с цепи сорвался — работал, как запойный. Ни от чего не отказывался».
Он и не мог ни от чего отказываться, понимая, что времени уже не осталось. А сколько еще было планов, сколько еще хотелось сделать!.. Да и работы ему предлагали такие, от которых отказываться — грех! Виктор Авилов слишком хорошо это понимал: например, маленький финальный монолог в спектакле «Куклы» стоил любых сил, потому что это была возможность сказать о самом больном и важном — о своем поколении и о себе, о том, что значил в их жизни этот театр, созданный не одним только Валерием Беляковичем, но всеми вместе, коллективной энергией, коллективным стремлением (пусть и не изначальным)… А кто лучше, чем он, мог сделать видеоверсию «Мольера» — без преувеличений, великого спектакля, в котором он сыграл свою великую роль? А кто мог снять «Последнюю женщину сеньора Хуана» так, как он, прочувствовавший и переживший во времени коллизии этой пьесы, немудреной, по сути, но в восприятии артиста Авилова поднявшейся с десятилетиями до уровня больших обобщений? Кто, если не я? — эти слова были девизом нашего поколения, может быть, последнего на Земле поколения неистребимых романтиков…
По свидетельству тех, кто наблюдал его близко в последние месяцы, Виктор держался не просто мужественно, а внутренне спокойно, словно готовился к тому самому переходу в иную реальность, о котором думал с детства, — сначала со страхом и слезами, потом на какое-то время переставал думать вообще, а потом начал относиться к этой неизбежности вполне философски, надеясь, что и там найдет себе дело по душе…
