Наталья Старосельская - Виктор Авилов
О возрасте он размышлял довольно много. «Если говорить о старости… обидно, что я буду старый, я не смогу легко двигаться, легко дышать… — говорил он в неопубликованном интервью, которое состоялось на пороге его сорокалетия. — Я не смогу ласкать женщин… Я уже не смогу, я многое потеряю… Многое теряешь… Конечно, жаль, когда приходит старость. Но со старостью, я надеюсь, я стану мудрее, умнее, больше буду понимать по жизни. Хотя все-таки все равно печально… Мольера я могу играть до самой смерти, правильно? Конечно, сейчас еще пройдет, я не знаю, лет десять, может быть, я подойду и скажу: „Романыч, хватит мне уже Гамлета играть. Хватит, давай поставим ‘Короля Лира’… А в этом спектакле я могу играть Полония“. Нет, Гамлета, конечно, можно довольно долго еще играть. Но все-таки мне кажется, это уже плохо, когда пятидесятилетний старик выходит играть Гамлета. И Офелия ему под стать. Есть спектакли, в которых актер может существовать, но если даже говорить об исторической достоверности — Калигулу убили в двадцать девять лет. И просто стыдно в пятьдесят лет его играть! Хотя нет, Калигулу можно… А я, наверное, подхожу к тому возрасту, что мы скоро поставим „Короля Лира“…».
Почему бы не позволить себе пофантазировать и попытаться представить Виктора Авилова в роли короля Лира? Ведь Валерий Белякович работал над Шекспиром много — в репертуаре Театра на Юго-Западе были не только «Гамлет» и «Сон в летнюю ночь», но и «Ромео и Джульетта», «Укрощение строптивой», «Макбет»… Наверное, «Король Лир» был бы вполне уместен в афише, хотя в главной роли, скорее, представляется сам Валерий Белякович.
Но Лир Виктора Авилова, несомненно, был бы неожиданным и завораживающим. Достаточно представить себе, как мучительно и остро пережил бы он путь от королевского достоинства и безграничной власти до первых же унижений от дочерей, которые еще недавно клялись ему в вечной любви… Мне кажется даже, что я слышу хриплый отчаянный крик: «Дуй, ветер, дуй, пока не лопнут щеки!..» И потом… финал… мертвая Корделия на руках своего обезумевшего от горя отца… его глаза, от горя и ужаса кажущиеся еще больше… его спутанная, взмокшая от напряжения грива золотых волос…
Легко представить себе все, когда знаешь наизусть путь артиста и на протяжении десятилетий пытаешься разгадать его тайну, никакой разгадке не поддающуюся. И — невероятно мучительно представлять это, потому что вдруг срабатывает тот особый гипноз Виктора Авилова, под которым прошли долгие годы в этом зрительном зале, и испытываешь неподдельное волнение, дрожь, словно снова заглядываешь в его глаза, слышишь его голос.
С 2001 года Виктор Авилов начал регулярно работать с другими режиссерами. Измучившись от «безделья» в период болезни, ощущая в себе огромные нерастраченные силы, он остается в Театре на Юго-Западе на договоре, а на постоянную работу переходит в новый, только еще создаваемый театр «Киноспектакль» под руководством Олега Лещинера.
Этот театр был во многом необычным — здесь искали особого, органического сочетания кино и театра в возможности переходов с экрана на сцену и снова на экран. Сам Виктор Авилов говорил, что лучше всего было бы здесь поставить «Алису в стране чудес» Льюиса Кэрролла — тогда эти переходы из одной реальности в другую были бы особенно выразительными и зримыми. Но до «Алисы…» дело не дошло.
В январе 2004 года, давая интервью корреспонденту газеты «Полярный круг» (Якутия) Елене Раскиной, Виктор Авилов увлеченно рассказывал о своем новом театре: «Это совершенно новая форма театра. Люди из экрана выходят на сцену. Со сцены — на экран. Живой человек разговаривает с экраном. В общем, самые разнообразные трюки! „Киноспектакль“ — самый нестандартный театр в Москве. Да и, наверное, во всем СНГ».
Параллельно Авилов работает и с другими режиссерами в различных театральных проектах. В частности, играет у Игоря Китаева, недавнего артиста Театра на Юго-Западе, исполнявшего роль Мастера в спектакле «Мастер и Маргарита». Игорь занялся режиссурой и в 2001 году поставил в Независимом театральном проекте спектакль «Скамейка» Александра Гельмана, где Виктор Авилов сыграл героя.
Известная пьеса советских времен о случайной встрече мужчины и женщины обрела иной смысл в послеперестроечные годы; человеческое одиночество, человеческая тяга друг к другу, разрушение барьеров между самыми обыкновенными людьми, привыкшими ощущать себя «в клетках», — все это было живым, трепетным, затрагивало струны зрительских душ, взывая не только к сопереживанию, но и к урокам небоязни себя самого, своих чувств, своих слов. Как бы ни были далеки параллели, но на спектакле «Скамейка» нередко вспоминался спектакль Театра на Юго-Западе «Что случилось в зоопарке?» — и выстраивалась некая линия, которая осознанно ощущается, пожалуй, лишь филологами и критиками, чья профессия заключается в осмыслении произведений на фоне конкретного времени. А может быть, ощущение это возникало и от того, что режиссером спектакля был артист Юго-Запада… Зрители воспринимают все интуитивно, и, возможно, те из них, кто видел пьесу А. Гельмана в театре в другие времена, могли сопоставлять и анализировать, ностальгируя о жизни, которая так стремительно промелькнула, в сущности, оставив по себе довольно слабый след. Те же, кто впервые встречался с этим произведением, чувствовали в нем невымышленную современность и горьковатый привкус сегодняшнего, именно сегодняшнего человеческого одиночества и разобщенности.
Виктор Авилов играл в этом спектакле спокойно, почти безэмоционально, и именно от этого возникало непроходящее чувство тревоги за человеческую судьбу — столь хрупкую, беззащитную. Для критиков эта работа осталась фактически незамеченной. Для самого Авилова она была чрезвычайно важна именно той обновленной природой внутреннего существования, которую он обнаружил в себе, будучи уже опытным и, можно сказать, маститым артистом.
Год спустя, в 2002 году, он создал при театре «Киноспектакль» свою актерскую школу. Не от бахвальства, не от повышенной самооценки — потому что понял: ему есть чем поделиться, чему научить молодых, начинающих артистов. И сыграл в спектакле Олега Лещинера «Про хоббитов, или Туда и обратно» две роли — Предводителя гоблинов и Дракона Рыжий Смог.
В этом же году он сыграл свою последнюю великую роль…
В театре «Арт-Хаус» режиссер Вадим Тухватуллин начал работать над спектаклем по известному роману Патрика Зюскинда «Парфюмер». Не было вопросов, кто может сыграть страшную, мистическую роль парфюмера Гренуя — человека, собирающего запахи и создающего прекрасные духи, не способного остановиться ни перед чем, включая убийство.
Когда этот роман был опубликован в журнале «Иностранная литература» и все мы взахлеб читали его, в обсуждениях самых разных людей возникало имя Виктора Авилова как единственного артиста, способного воплотить этот образ, если бы кто-то решился перенести роман на театральные подмостки. И действительно, со своей инфернальной внешностью, с богатыми оттенками своего хриплого голоса, со всей своей необычной фактурой он, казалось, был самой судьбой предназначен для этой роли. Не было сомнений и у Вадима Тухватуллина, он пригласил Авилова в свой спектакль.
В этом случае Виктор Авилов повел себя несколько необычно — он вмешивался в инсценировку, уточняя те моменты, которые казались ему особенно важными для характеристики своего персонажа, постоянно что-то менял, ни в коей мере не умаляя авторитет режиссера, но с высоты своего уже завоеванного положения советуя, рекомендуя, порой и настаивая… Авилов работал не только над текстом и мизансценами, он впервые попробовал себя как хореограф, придумав и поставив для своего Гренуя два очень сложных и интересных танца.
…В этом довольно спорном спектакле Виктор Авилов был, как всегда, завораживающим — казалось, он нес в себе философский объем всего романа Патрика Зюскинда, проигрывая в выразительных паузах и танцах все то, что оставалось за пределами инсценировки. Но одно вызывало серьезнейшее сомнение — финальное вознесение Гренуя. Он медленно взмывал в конце спектакля ввысь, словно действительно возносился в небеса, а значит — получал прощение…
После спектакля мы долго говорили с Виктором по телефону. Я, горячась, сетовала на неоправданность и даже некоторый цинизм подобного финала, а он столь же горячо отстаивал свою точку зрения, призывая меня вспомнить начало романа — рождение и младенчество Гренуя, закрытость от него всех моральных, нравственных законов. «Он раскаивается в финале, значит, получает прощение… Не судите да не судимы будете», — убеждал меня Виктор, но каждый из нас остался при своем мнении.
Сегодня, спустя годы после его ухода, я думаю, что он не смог бы сыграть эту роль, не найдя внутреннего оправдания своему персонажу. Сама эстетика Театра на Юго-Западе, которую Виктор Авилов впитал с младых ногтей и на всю жизнь, диктовала ему невозможность финального мрака и ужаса! По-особому чувствуя людей, поверяя все своей чрезвычайно развитой интуицией, он искренне считал, что роман Патрика Зюскинда оставляет возможность для такого и именно такого финала — раскаяние страшного человека, выросшего и живущего вне норм морали, должно особенно сильно подействовать на зрителя. И когда я вспоминаю этот финал сегодня, я уже не горячусь и не сетую, а думаю о том, что, наверное, Виктор был в чем-то прав…
