Юрий Алянский - Театр в квадрате обстрела
— Дорогие товарищи! Может быть, на одной из ваших книжных полок стоит книга в мягкой голубой обложке, где на титульном листе напечатано: «Островский. Как закалялась сталь. Ленинград. Тысяча девятьсот сорок второй год», — неожиданно прозвучало по радио осенью 1980 года. — Эта книга, — продолжал голос в миллионах репродукторов, — могла бы занять почетное место в музее Николая Островского среди других экспонатов… Книга, изданная в блокадном Ленинграде, будет восприниматься как символ стойкости народа… Мы ждем ваших писем, товарищи!
И ленинградцы отозвались на призыв.
Первым пришло письмо от Галины Викторовны Курицыной, старшего инженера Управления Октябрьской железной дороги. Она писала: «Такая книга есть у нас дома, и я с радостью передам ее для музея».
Потом пришло письмо от Александра Михайловича Какодлина: «У меня есть нужная вам книга, сообщите, пожалуйста, куда ее переслать».
Те же слова — в письме ленинградки Бурденковой:
«…могу передать ее для музея».
Камилла Сергеевна Колесникова выражала в письме опасение, что она опоздала со своим предложением отдать книгу. Лидия Александровна Гурьева, участница боев за Ленинград, сожалела, что у ее экземпляра не сохранилась обложка. Готова была отдать свою книгу и Нина Дмитриевна Пуминова, хотя получила ее в 1943 году, в трампарке, где она работала, в награду за успешную комсомольскую деятельность.
«Произведение Николая Островского — первая серьезная книга, которую я прочел, — писал на радио Михаил Федорович Волкович. — В то время мне не было еще и десяти лет. С тех пор это моя любимая, настольная книга…»
Музей Николая Островского получил экземпляр книги от ленинградки Людмилы Алексеевны Никифоровой: едва прослушав первую из передач на эту тему (их транслировалось несколько), она пошла на почту и отправила в Сочи свою бандероль. Голодным ребенком блокадного Ленинграда купила она эту книгу в одном из киосков. Многие годы бережно хранила ее. И вот теперь сделала музею такой дорогой подарок.
А в Музей истории Ленинграда передан экземпляр, принадлежавший М. Ф. Волковичу.
Такова необычная история одной из многих книг, выпущенных в осажденном Ленинграде в дни войны.
Глава 11. Служба памяти
…И даже тем, кто все хотел бы сгладитьв зеркальной, робкой памяти людей,не дам забыть, как падал ленинградец,на желтый снег пустынных площадей.
Ольга Берггольц.Во дворе небольшого старого дома за Невской заставой, среди снежных сугробов, стояли две девочки, беленькая и черненькая. Они стояли навытяжку, прислушивались к протяжному, безостановочному гуду заводских и паровозных гудков и молчали. Они слушали, как страна оплакивала Ленина.
Когда траурные гудки умолкли и в морозном воздухе повисла оглушающая тишина, девочка с длинными светлыми косами сказала подруге:
— …Я вступлю в комсомол. Немедленно. Мне не хватает лет, но я упрошу… Бабушка против из-за бога, а мама — из-за мальчишек. Но я все равно вступлю… Я вступлю в комсомол и буду профессиональным революционером. Как Ленин.
Вернувшись домой, беленькая Ляля прошла на кухню и стала писать стихи о Ленине:
Как у нас гудки сегодня пели!Точно все заводывстали на колени.Ведь они теперь осиротели.Умер Ленин…Милый Ленин…
Отец отнес стихи на суконную фабрику, где заведовал амбулаторией. Через два дня их напечатали в стенной газете. Девочка долго стояла перед газетой, перечитывала свои первые опубликованные стихи, под которыми непривычно значилось ее полное имя — не Ляля, как звали ее дома, а Ольга Берггольц. И повторяла про себя:
«Я буду профессиональным революционером, я буду профессиональным революционером-поэтом. Я сравнюсь даже с рабкорами».
Она жила в большой комнате на шестом этаже — вместе с другими сотрудниками и обитателями Дома радио. Писала множество различных радиопередач, выступала у микрофона, читала свои стихи, читала так, как никогда не сумел бы актер: вкладывала в каждую строку острое, родившее ее чувство. В эти блокадные месяцы она жила как все. Как все — страдала и мужала. Как и у других, у нее опухали ноги и стыло от тоски сердце. Но эта слабая, хрупкая женщина оказалась для тысяч людей источником силы. Она стала блокадной музой Ленинграда — Ольга Берггольц, гражданка и поэт осажденного города.
Нередко пишут, что Ольга Берггольц как поэт родилась 22 июня сорок первого года. Это неверно. Переход от «мирных» стихов и рассказов для детей, кстати, всегда с глубокой, «взрослой» моралью, переход на новую творческую «скорость» произошел у поэта еще до войны, когда родилось предчувствие надвигавшегося поединка с фашизмом — оно отразилось и в ее дневниках и стихах тех лет.
В самые первые дни войны Ольга Берггольц пришла на радио и уверенно заняла свое место у микрофона.
«В голосе Берггольц было, однако, нечто совершенно особенное, что мгновенно выделяло его среди всех других, несмотря на ее собственное полнейшее нежелание как-то выделяться, — пишет в своих воспоминаниях о поэте Алексей Павловский. — Тождество между жизнью и речью, между поведением и интонацией — вот что сразу захватывало и благодарно запоминалось сердцем слушателя.
Ее голос приковывал к себе внимание, как я теперь понимаю, именно интонацией, еще прежде прямого смысла сказанных ею слов, интонацией доверительной и мужественной, пробивавшейся из сумрака боли к свету надежды…»
Когда радио говорило в тишине долгих блокадных вечеров голосом Берггольц, люди жадно вслушивались в простые человеческие слова:
— Я берегу себя, родная.Не бойся, очень берегу:я город наш обороняюсо всеми вместе, как могу…
В самый разгар первой блокадной зимы, в предновогоднем выступлении по радио, Берггольц сказала:
— …И будет вновь в Ленинграде и тепло, и светло, и даже… весело. И может быть, товарищи, мы увидим наш сегодняшний хлебный паек, этот бедный, черный кусочек хлеба, в витрине какого-нибудь музея…
Кусочек блокадного хлеба действительно хранится в витрине музея, чтобы мы и наши дети ничего не забыли.
Еще перед войной Ольга Берггольц стала пропагандистом на заводе «Электросила». Она не забывала отроческой клятвы. Теперь, живя и работая в радиокомитете, оставаясь пропагандистом на «Электросиле», которая находилась уже во фронтовой зоне, Ольга Федоровна бывала и на других предприятиях, в том числе на обувной фабрике «Пролетарская победа». Она читала там Ленина и Толстого. Поверяла только что написанные стихи.
Однажды работницы с «Пролетарской победы» увидели, что их любимый пропагандист пришел к ним пешком по осенней слякоти в сбитых туфлях, которые едва не разваливались на ходу. На фабрике сшили Ольге Федоровне русские сапожки и первые в ее жизни лакированные туфли на толстом, модном тогда каблуке и с перфорацией на носке.
— Сапожки неплохие, — говорили пришедшие в Дом радио женщины, — а вот за туфли просим прощения: перфорация получилась некачественная.
Работы в радиокомитете было много, самой разнообразной и всегда срочной. Берггольц писала стихи — это была лирика, публицистика, сатира, — писала очерки и фельетоны в прозе о городских и мировых событиях. В радиокомитет приходили люди и, задыхаясь от волнения, горя, негодования, требовали слова у микрофона — и Берггольц помогала им найти нужные, убедительные слова. Как-то она села писать передачу-листовку: «Немецкий солдат, ты мерзнешь и голодаешь в своих окопах под Ленинградом… Но вспомни только, как еще недавно было уютно у тебя под рождество дома. Вспомни, как зажигалась елка и трещали дрова в печке…» И вдруг она подумала, что все это правда, что в холодных окопах под Ленинградом сидят немцы, люди, которые по чьему-то приказу осаждают чужой им город. Она понимала, что эти люди — враги, оккупанты. Но кто вдохновлял их на преступления?.. Постепенно возник образ Третьего, тупой и страшный облик фашизма, несущего голод, убийства, смерть. «И если ты не повернешь своих пушек против Гитлера, немецкий солдат, ты не уйдешь из-под Ленинграда живым». Так заканчивалась передача-листовка.
А когда Ольга Федоровна принесла перевести ее на немецкий, она узнала, что умирает от голода австриец-антифашист переводчик Фриц… Его удалось спасти. Он переводил почти все передачи Берггольц для немцев, в том числе — и ту, что называлась «Берлин пал».
Удивительным событием в жизни осажденного города стало появление на свет нескольких небольших литературных сборников под названием «Балтфлот смеется». Мало кто знает, что душой одной из этих маленьких, очень тоненьких книжечек стала Ольга Берггольц.
