И я там был - Этуш Владимир Абрамович
Ильинский закончил выступление и под жидкие аплодисменты сошел с эстрады. Никто его больше не встречал. За пределами номера миссия сопровождающих была окончена. И где тут выход? — непонятно. Ильинский долго болтался по огромному залу в надежде отыскать для себя какое-либо пристанище. Наконец, кто-то окликнул его: «Игорь Владимирович!» Он увидел два-три знакомых лица и подошел к столику. Навстречу поднялись певицы из Большого театра Барсова и Шпиллер. Ильинский поздоровался с ними и вдруг увидел справа от себя протянутую руку с бокалом и услышал за спиной хрипловатый, с едва заметным грузинским акцентом, голос: «Здравствуйте, товарищ Барсова! Здравствуйте, товарищ Шпиллер!» Барсова ответила: «Здравствуйте, Иосиф Виссарионович! С праздником!»
«Я как стоял, — рассказывал Ильинский, — так и остался стоять, боясь пошевелиться». Сталин сделал несколько замечаний по поводу туалета Шпиллер. А Барсова, желая помочь Ильинскому выйти из создавшегося положения, представила его Сталину: «Иосиф Виссарионович, вы разве не узнали? Это Игорь Владимирович Ильинский! Он только что замечательно сыграл бюрократа Бывалова в фильме «Волга-Волга»». Сталин протянул бокал в сторону Ильинского, у которого в ту же секунду, неизвестно откуда, оказался в руках точно такой же, и сказал: «Вы — бюрократ, и я — бюрократ! Так давайте выпьем за искоренение этого вредного явления!»
А на следующий день Игорю Ильинскому вручили орден Ленина.
После «Старого знакомого» я снялся в фильме «Миссия в Кабуле», о съемках которого рассказал в предыдущей главе. Потом было еще несколько эпизодов у разных режиссеров, в том числе в фильмах «Двенадцать стульев» и «Иван Васильевич меняет профессию».
И наконец, я испытал особые ощущения, когда работал на съемочной площадке вместе с детьми в киноленте «Приключения Буратино». Меня пригласили на роль Карабаса-Барабаса. Горький говорил, что для детей надо писать так же, как и для взрослых, только еще лучше. С полным правом это можно отнести и к актерам. Дети-партнеры не терпят никакой фальши, и правда общения с ними должна быть безукоризненной. Я это сразу почувствовал на репетициях.
Натурные съемки проходили в Ялте, а павильонные — в Минске. Когда я приехал в Ялту, то застал уже сложившуюся кинематографическую команду детей, за которыми приглядывали сопровождающие их родные, в основном, дедушки и бабушки.
Среди них был один господин из Львова. Его восьмилетний внук играл Артемона. Да и все дети были примерно этого возраста. Что интересно, этот мальчик каждое утро просил у дедушки рубль. Из воспитательных соображений дедушка не спрашивал, для чего внуку деньги. А потом выяснилось, что мальчик тратил их на цветы, которые каждый день на съемках преподносил девочке, игравшей Мальвину.
Эта девочка тоже была интересным созданием. Когда я знакомился с детьми, они сидели в машине. «Мальвина» опустила длинные ресницы и, выдержав паузу, чтобы взгляд ее не пропал даром, — широко распахнула свои огромные небесного цвета глазки. Это было похоже на вполне сознательное кокетство взрослой женщины.
Остальные дети ничем особо примечательным не отличались, хотя все они были обаятельны обаянием ребенка. Но каждый имел свой характер и задавал немало хлопот сопровождающим их родственникам.
Спустя годы, на встрече, связанной с юбилеем фильма, я увидел улыбчивого Диму, сыгравшего Буратино. Тот прелестный мальчик превратился в здорового взрослого парня. Он пытался соответствовать тому, что изображал в картине, но у него это не получалось — ушла детская непосредственность.
Помимо кино я много работал на телевидении. И начинал я тогда, когда не было этих огромных корпусов, не было Останкинской башни. Все телевидение располагалось на Шаболовке в скромном здании с одним павильоном, с одной телекамерой. Ничего не монтировалось, не записывалось. Все снималось одним куском в прямом эфире.
Если пьеса была большая, со множеством перемен, декорация выстраивалась по периметру павильона. Телекамера ездила вдоль декораций, а за ней ходили «кабельмены» — так красиво назывались «тетки» в рукавицах, переносившие вслед за камерой, по мере необходимости, телевизионный кабель. Свет тоже был несовершенен, и потому жара в студии всегда стояла африканская.
Со временем был отстроен второй павильон, усовершенствовалась техника, и снимать было намного легче. На телевидении было два штатных режиссера Б. П. Тамарин и С. П. Алексеев, бывший режиссер Малого театра. Потом ТВ благополучно вышло на цивилизованные просторы.
Такие телевизионные спектакли, как «Игра», «Доктор философии», «Цирк зажигает огни» и особенно «Голос» пользовались успехом у телезрителя.
Телевизионный моноспектакль «Голос» С. Ф. Гансовского поставила режиссер Ремизова. В сюжете рассказа Гансовского, взятого за основу спектакля, присутствует элемент фантастики. Портной Джулио Фератеро, благодаря договору, заключенному с какой-то таинственной силой, читай — чертом, становится обладателем голоса неземной красоты. По истечении срока договора он так же внезапно его теряет, как и получил. Но в нашем спектакле дело было не в чертовщине, а в самом человеке, которому было ниспослано своеобразное испытание талантом. Как он отнесется к нему? Хватит ли у него силы воли, темперамента, интеллекта, чтобы достойно воспользоваться этим, неожиданно свалившимся на голову подарком судьбы?
Как я уже говорил, тогда на телевидении материал не монтировали, снимали одним куском. И я почти все сорок пять минут был крупным планом наедине со зрителем. Поэтому мне надо было не сыграть, а прожить жизнь своего героя, чтобы исключить возможность появления фальши на экране. Судя по отзывам, это в какой-то степени удалось.
Очень много сил и времени я потратил и на концертную работу в Москве и на выездах в близлежащие города. У меня был специальный репертуар, который я подкреплял показом фрагментов из кинофильмов с моим участием. Именно в этой ситуации моей творческой занятости мне настоятельно стали предлагать ректорство в училище имени Щукина.
Глава двенадцатая
Дом актера. Конкурс чтецов. А. М. Эскин — глава Дома. М. А. Эскина — продолжатель дела своего отца. Активист Дома актера. Тематические вечера. Новогодние праздники. Л. О. Утесов. Руза. Щелыково. Валдай. А. И. Райкин. Р. Я. Плятт.
В России в памятное мне время, примерно с тридцатых годов, все общественные, самодеятельные объединения, так называемые клубы, где люди собирались, как говорится, по интересам, строились обычно по одной схеме. Хуже они были или лучше, не имело значения — прежде всего, ходить туда не хотелось.
Литературный кружок, спортивный кружок, кружок кройки и шитья, наконец, самодеятельность, как правило, ужасная! Танцевальная или хоровая — еще ничего. Но что касается театральной самодеятельности и всех ее разновидностей: драматического искусства, эстрадного — с точки зрения хорошего вкуса и профессиональных показателей — как раньше говорили, хоть святых выноси!
Так вот, ничего похожего не являл собою Дом актера под руководством Александра Моисеевича Эскина. Это было по-настоящему интеллигентное заведение со своей особой вольной атмосферой, со своей организационно-творческой программой, действительно интересующей большинство работников искусств. Ныне Дом актера возглавляет дочь Александра Моисеевича Маргарита Александровна, которая продолжает традиции отца в ведении дела и, думаю, во многом превзошла его, обнаружив незаурядный административный талант, прекрасный вкус и фантастические организаторские способности. И самое главное, все это держится на том, что она любит людей, любит актеров.
Впервые я попал в Дом актера в конце тридцатых годов. Шел конкурс чтецов, на котором председательствовали попеременно В. И. Качалов и И. М. Москвин. В конкурсе участвовали известные впоследствии чтецы-рассказчики Эммануил Каминка и Сергей Балашов. Среди конкурсантов была и моя одноклассница Ира Бабушкина. Так начиналось мое знакомство с этим благодатным Домом, которое не прекращается и поныне.
