Наталья Старосельская - Кирилл Лавров
В очередной раз перевернула чья-то рука (Рока? Судьбы?) песочные часы, снова зашелестел в узкой щели песок, отмеряя время — одна за другой следовали роли мощные, яркие. И на киноэкране началась словно другая жизнь. Новая? Да нет, в том-то и трагический парадокс, что, как ни верти часы, время движется в одном-единственном направлении, и каждая песчинка запечатлевает в себе происшедшее и прошедшее, отмеряет свою долю жизни, прожитой раз и навсегда, набело. Черновика быть не может.
Да и не было никакого черновика. Была драма, которая не проходит бесследно. Но которая, вероятно, для чего-то нужна — хотя бы для того, чтобы последовал за нею взрыв той силы, что мы увидели в спектаклях последних лет, где Кирилл Лавров сыграл свои последние роли. И в фильмах последних лет.
Нет, он не отказался от себя — он по-прежнему остро чувствовал не только потребности зрителей, но и власть той темы, которая давно уже стала темой Кирилла Лаврова. И старался не отступать от ее нравственных очертаний, даже когда играл роли совершенно иного плана.
Я попытаюсь в этой книге пройти по пути Кирилла Юрьевича Лаврова, пути поиска и осознания себя, развития и углубления таланта человека не просто ослепительно яркого, наделенного, кажется, всем, чем только может одарить Господь, но и — что не менее важно! — личности, очень остро и глубоко ощущающей свой долг гражданина, неравнодушной к людским судьбам, к судьбе культуры в нашей стране, к жизни общества в целом. Человека, каких остается сегодня все меньше и меньше, потому что масштабы личности как-то усыхают и иссякают в эпоху потери национальной идеи. С этим трудно смириться, но, пожалуй, еще труднее что-то сделать. Поколение Кирилла Лаврова несло на своих плечах слишком много — ложного, истинного, необходимого, случайного. Но так или иначе, оно, поколение это, ощущало себя творцом, создателем…
В сущности, они были счастливыми людьми, если судить по гамбургскому счету.
Может быть, обращаясь к ним памятью все чаще, пристально всматриваясь в их порой изломанный, а порой и ровный жизненный и творческий путь, пытаясь различить и проанализировать все события с точки зрения нашего, сегодняшнего времени, мы сумеем что-то очень важное изменить и в себе, и в своей жизни, а там, глядишь, и в жизни своей страны?
Кто знает, но верить в это почему-то очень хочется…
Кирилл Лавров родился в 1925 году в Ленинграде в семье известного артиста Юрия Сергеевича Лаврова. Можно было бы предположить, что любовь к театру и желание самому выйти на подмостки он испытывал с младых ногтей, но это будет не совсем верно. Подобно большинству своих ровесников, Кирилл Лавров мечтал сначала стать моряком, а позже — летчиком. Если вспомнить время, на которое пришлись его детство и отрочество, — такой выбор представляется совершенно закономерным. В интервью Елене Горфункель Кирилл Юрьевич признавался: «Океан, море, дальние страны волновали меня сильно. Еще до войны, окончив седьмой класс, я подал документы в морской техникум. Хотел стать штурманом дальнего плавания. А еще до этого занимался в морском кружке Дворца пионеров. Но началась война, и все планы рухнули. Если бы не война, я бы в театре не был. Плавал бы себе по морям».
По некоторым другим свидетельствам, мечту о море сменила мечта о небе. И это тоже было вполне естественным: подвиги летчиков, покорявших просторы и неведомые прежде точки земного шара, романтика крыльев, подаренных человечеству прогрессом, разве могло это не притягивать к себе, подобно магниту, не только мальчишек, но и вообще молодых людей, искренне считавших, что только так можно принести наибольшую пользу своей стране накануне войны, предчувствием которой уже дышал мир? Так что, моряком или летчиком собирался он стать, не столь важно — важно вот это ощущение себя в огромном пространстве моря или неба, желание преодолевать, бороться со стихией и — побеждать…
А потом война началась. И как многие его ровесники, Кирилл Лавров рвался на фронт, искренне желая защищать свое Отечество. В 1943 году он ушел добровольцем, но в действующую армию не попал — оказался в Астраханском техническом авиационном военном училище. Закончив училище в год окончания войны, Лавров был отправлен на Курильские острова, где прослужил пять лет. В одном из интервью Кирилл Юрьевич вспоминал: «В армии увлекся театральной самодеятельностью. Театр был отдушиной, потому что служилось тяжело. Полгода полной изоляции. Пролив Лаперуза замерзал, его забивало льдами, пароходы не ходили, самолеты не летали. Авиация тогда была без радаров и прочих современных штук, летать через Охотское море боялись. Как завозили зимний запас продуктов, так и тянули до лета. Остров, где я служил, назывался Итуруп. Мы входили в авиационную дивизию. Зимой нас заносило снегом с головой и с крышей. Лесоматериалов для строительства не было, всякая доска завозилась с Большой земли. А жили мы в землянках, построенных еще пленными американцами. Полетов никаких быть не могло, но самолеты мы готовили тщательно. Последнее время я был техником звена. Фактически занимал офицерскую должность и получал приличные деньги, будучи всегда сержантом. Меня уговаривали остаться в армии, окончить курсы повышения квалификации и получить офицерское звание. Но это значило, что в армии я должен остаться навсегда, а это меня не устраивало. Я хотел только в театр и ждал демобилизации».
Что ж, можно назвать Кирилла Лаврова счастливчиком — ведь первая его мечта, детская и юношеская, осуществилась или почти осуществилась. По крайней мере, он познал, может быть, не столько романтику профессии, сколько ее тяготы на пути к воспарению в высоту. Это, как правило, оказывается полезным: откладывается в «копилку» необходимый опыт, так или иначе помогающий формированию личности. В данном случае — настоящего мужчины, умеющего нести ответственность за свое дело.
«Я отвечаю за все» — название романа Юрия Германа, во многом знакового для нескольких поколений в нашей некогда самой читающей стране в мире, становилось сутью и смыслом существования там, на острове Итуруп, в землянке, занесенной снегом…
И там же родилась следующая мечта, которой суждено было стать пожизненной, воплощенной и поистине судьбоносной. Вот об этой судьбе и попытаюсь я рассказать на страницах книги, посвященной Кириллу Юрьевичу Лаврову. Судьбе, у которой, словно у медали, было две стороны. Одна — сверкающая, воспринимаемая многими как исключительно почести, слава, востребованность, любовь властей предержащих и любовь просто зрителей, что совсем не так часто совпадает, сплошное сияние значков лауреата, депутата, вполне удавшаяся карьера.
Но была и другая сторона у этой медали: ощущение одиночества в своей актерской среде, чувство, что проходят мимо интереснейшие роли, потому что негоже Кириллу Лаврову играть людей смутной биографии и судьбы, муки от невозможности помочь чем-то конкретным, когда к тебе, депутату, обращаются чуть ли не по триста человек на дню, и главное — творческие муки большого артиста, чувствующего, что многие его роли мельче его собственной личности. Да, они могли быть остро современны, отвечать гражданским убеждениям и устремлениям Лаврова, но… творчески, актерски он жаждал иного уровня, иной глубины. Такие роли пришли к нему только в последние два десятилетия, после значительного перерыва, если измерять судьбу теми немыслимыми высотами, что были взяты Кириллом Лавровым в творческом союзе с Георгием Александровичем Товстоноговым.
В одном из некрологов, появившихся сразу же после ухода Кирилла Юрьевича Лаврова, было написано: «Фраза „умер Кирилл Лавров“ звучит странно и воспринимается как некая нелепость или дурная шутка… Когда умирают такие люди, невозможно избавиться от ощущения, что место, которое они занимали в истории и жизни нашей страны, так и останется навсегда пустым. Потому что их просто некем заменить».
Да, это было ощущение на редкость единое и очень горькое. Истинное.
…В октябре 2009 года мы с моей питерской подругой каким-то образом забрели в ту часть Петроградской стороны, которую я знаю плохо. Пообедав в кафе, должны были расстаться до вечера — у нее были дела, а я могла позволить себе праздно побродить по моему любимому городу. Выйдя из кафе, увидела поблизости храм. Прочитала название — «Князь-Владимирский». Я редко захожу в незнакомые храмы, у меня в Питере есть свои, где я ощущаю все то, что и положено чувствовать человеку в храме. Но тут почему-то решила зайти. Поставила свечки, заказала панихиду и остановилась в углу, не в силах сразу уйти. Что-то снисходило в душу, что-то происходило во мне… А что — понять так и не смогла. До тех пор, пока не прочитала интервью Марии Лавровой: «Крестилась я уже в 16 лет. Еще советская власть была в полной силе… В Князь-Владимире меня крестили, и крестная у меня была замечательная: она помогала мне по-настоящему к вере приходить… Она же и родителей моих к церкви приучала: водила их как-то на Пасхальную службу в Князь-Владимир… А с той службы папа с мамой вернулись такие светлые, приподнятые…»
