Наталья Старосельская - Кирилл Лавров
Разумеется, удовлетвориться этими работами Лавров не мог — главные его кинороли были впереди, до них (по крайней мере, до «Живых и мертвых») оставалось еще несколько лет, но театр дарил ощущение счастья от профессии, которая уже, словно журавль, вопреки поговорке, оказалась не в небе, а в руках. Благодаря Георгию Александровичу Товстоногову. Благодаря Большому драматическому театру с его неповторимой атмосферой, с его труппой, с его репертуаром.
Но, по словам дочери Кирилла Юрьевича, Марии, он не был уверен в себе — все равно постоянно мучился, переживал. Зная высокие требования Георгия Александровича Товстоногова, зная мастерство труппы, Лавров считал себя все еще учеником, подмастерьем. Он боялся каждой новой роли, сильно волновался перед каждым спектаклем. Так продолжалось, по словам Марии Кирилловны, едва ли не всю жизнь, что свидетельствует о высокой ответственности за дело, которому он служил…
В 1961 году репертуар Большого драматического театра пополнился пьесой «Океан» А. Штейна, в которой Кирилл Лавров сыграл молодого морского офицера Платонова, главную роль в спектакле.
Здесь он мог уже не мучиться «возрастными ограничениями» — Платонов был, в сущности, его ровесником, мало того, это было воплощение детской мечты Лаврова — морской офицер, капитан третьего ранга, покоритель морей и океанов, сильный мужчина.
В книге «О профессии режиссера» Г. А. Товстоногов писал об «Океане»: «Хотя действие ее (пьесы. — Н. С.) происходит в среде морских офицеров, проблемы, волнующие автора, относятся ко всей советской интеллигенции вообще. Конфликт пьесы типичен не только для армии и флота. Драматург не противопоставляет долг чувству. Для его героев выполнение долга перед Родиной есть выполнение долга перед другом. Вопреки классическим традициям драмы герой пьесы Платонов вовсе не раздираем противоречиями между общим и личным делом… Драматург предлагает иную, новую меру оценки поступков человека. Правда, сообщенная Куклиным в Москву, — сплетня, потому что она преследует не благородные интересы, а продиктована мелким чувством зависти. Ложь Платонова оборачивается смелым и благородным поступком, потому что она служит интересам дружбы, дела, народа».
Три друга — Платонов, Часовников и Куклин — связаны прочно и крепко с самой юности, с учебной скамьи. Но только Платонов не ошибся с выбором профессии: он влюблен в свое дело, в свой корабль, он вникает во все мелочи, во все тонкости флотского житья-бытья, а форму носит так, словно она дана ему с рождения. Иное — у его друзей: Часовников (Сергей Юрский) мучительно размышляет над тем, насколько необходим и незаменим для него, талантливого инженера, флот, а Куклин (Олег Басилашвили) совершает подлость, потому что выбор профессии оказался для него ошибкой, поправить которую слишком трудно. И лишь Платонов верен себе от первой до последней минуты, потому что твердо убежден в правильности своего выбора. Именно это ощущение делает его, может быть, излишне суховатым, жестковатым, лишенным яркой эмоциональности, но все это — и есть основные краски образа! Образа, сознательно выстроенного Товстоноговым и Лавровым на правде человеческого характера. Он может быть чересчур резок, откровенно неприятен, этот капитан третьего ранга, но он надежен и верен; он может брать на себя слишком многое, насильно решая судьбу Часовникова, но он остается живым и полнокровным нашим современником, человеком, чувствующим себя за все в ответе. Те формализм и казенщина, которые есть в его служебных буднях, не раздражают Платонова и ничуть не мешают ему — здесь Лавров многое заимствовал из своего собственного армейского опыта, когда не раз приходилось ему сталкиваться с ситуациями, в которых важнее всего не размышлять, а подчиняться приказу.
Юрий Рыбаков пишет в своей книге: «В работе над „Океаном“ Товстоногов полно и последовательно применил подход к пьесе как к „роману жизни“.
Реальные сложности жизни и характеров служили для режиссера важнейшим средством драматургического, конфликтного доказательства главных идей пьесы, утверждения идеала человека. Платонов (К. Лавров) не только боролся задруга, который решил оставить флот, не только выступал против неразумного решения, но утверждал новые, продиктованные временем идеалы человека и человеческого общежития. Оценке в спектакле подлежали не средства, а цели. Платонов говорил неправду, покрывая Часовникова (С. Юрский), а Куклин сообщал в рапорте чистейшую правду, но прав оказывался Платонов, ибо его цель была выше и благороднее, гражданственнее… Эти парадоксальные ситуации пьесы, приглушенные во многих постановках „Океана“, стали для Товстоногова главными, ибо через жизненную сложность подводил он Часовникова к истинному пониманию места и долга человека в мире».
В уже упоминавшемся буклете к 75-летию артиста читаем: «…Почти во всех театрах шла пьеса А. Штейна „Океан“. Но ни в одном спектакле не было такого Платонова, как в БДТ. Резкий, ершистый, прямолинейный, суховатый, он поначалу вызывал откровенно настороженное отношение зала. Лавров начисто лишал своего героя „милоты“, заданной положительности, подчеркивал трудность его характера. Этот Платонов был нисколько не озабочен тем, чтобы „произвести впечатление“, но был талантлив, надежен, честен. Он не боялся нарушить букву устава, чтобы спасти друга, не прятался за чужую спину, умел самостоятельно принимать ответственные решения и признавать свои ошибки. В нем воплощались черты нового поколения офицеров — в этом заключалась социальная узнаваемость Платонова; а внутреннее движение образа строилось на его человеческом преображении — он постепенно открывал для себя простые и бесконечно важные истины, становился мягче, тоньше, терпимее. В финале он обретал не просто всеобщую симпатию, а восхищение. Он оказывался подлинным героем».
Г. А. Товстоногов писал: «Пьеса „Океан“ есть бунт против всего догматического, формального и показного». Но не только это волновало режиссера — в самом начале 1960-х годов он всерьез задумывался о проблемах советской интеллигенции с ее комплексами дружбы, любви, чести и долга. И эти поистине драматические вопросы, связанные не только с идеологией, а едва ли не в первую очередь с формированием духовного мира личности, ставились Товстоноговым во главу угла. Для Георгия Александровича было невероятно важно уловить и воплотить тему людей, которые под влиянием экстремальной ситуации изменились, научившись видеть и слышать то, чего не видели и не слышали раньше. Научились чувствовать иначе…
Очень важными для Кирилла Лаврова в этом спектакле были своеобразные «зоны молчания». Эмиль Яснец справедливо говорил о том, что роль Платонова стала для артиста не просто удачей, но «скачком» профессионального мастерства. Та «закрытая» манера игры, которую высоко ценили в Лаврове самые разные критики, впервые проявила себя именно в спектакле «Океан», в частности, в сцене «На восьмом километре», у Маши Куклиной, которую Платонов продолжает в глубине души любить.
В этом эпизоде у Платонова наберется от силы несколько реплик — он молча наблюдает за происходящим, словно оценивая и переоценивая давно знакомых людей. Сплетенные пальцы рук, напряженная спина под офицерским кителем, бесстрастное лицо — и только глубоко в глазах боль. Боль от того, что эти люди предстали перед ним совсем иными, что отныне он никогда уже не сможет быть с ними таким, каким был, потому что внезапно, каким-то прояснившимся, словно промытым взглядом он увидел их изменившимися до неузнаваемости. И через свое молчание, через свою глубинную боль Кирилл Лавров заставлял нас с горечью и тоской осознать, что после этой вечеринки Платонов стал другим, совсем другим человеком…
Г. А. Товстоногов писал: «…Роль Платонова играет К. Лавров. Внешне он очень похож на тех современных молодых героев, которых ему не однажды приходилось играть в других спектаклях, и мы не пытались путем использования сложных компонентов грима как-то видоизменить его облик. И вместе с тем в спектакле „Океан“ артист предстал в совершенно новом качестве — человеком с неожиданным внутренним миром.
Перевоплощение — самый неуловимый этап в работе артиста, именно на этом этапе проявляется подсознательное в его творчестве. И задача режиссера подвести артиста к тому, чтобы этот процесс — от сознательного к бессознательному — совершался естественно».
Эти слова сказаны Георгием Александровичем Товстоноговым о Кирилле Лаврове — еще не слишком доверяющим себе самому, еще во многом сомневающимся, но режиссер, как явственно следует из этих слов, уже не сомневается в мастерстве, в способности к перевоплощению, в умении представать в совершенно новом качестве артиста, которого он несколько лет назад попросил отложить заявление об уходе. И попросил — совсем не зря, вновь явив всем свою мудрость и прозорливость.
