Наталья Старосельская - Кирилл Лавров
В том же 1959 году Товстоногов приступил к репетициям пьесы «Воспоминание о двух понедельниках» А. Миллера. Поначалу он отвел Кириллу Лаврову роль молодого рабочего Берта, а затем предложил ему сыграть Ларри — немолодого человека, отца семейства, обремененного многочисленными заботами, но не прекращающего думать о политическом устройстве страны и глубоко озадаченного размышлениями о ее судьбе. Товстоногов объяснил свое решение тем, что Лаврову пора подумать о будущем — артисту перевалило уже за тридцать и хотя при своей внешности и спортивной подготовке он долго еще мог играть молодых героев, Георгий Александрович справедливо рассудил: «Ларри — проба для будущего».
По свидетельствам очевидцев, Кирилл Лавров сыграл немолодого человека с теми же органикой и достоверностью, с какими играл молодых героев, — не было никакого надрыва, искусственного состаривания персонажа, шаркающей походки и дребезжания в голосе. Ларри Лаврова был серьезным и, как говорится, основательным мужчиной — рассудительным, жестковатым, думающим не только о хлебе насущном для своей семьи. Его возраст был, скорее, категорией психологической, глубинной — этого они с Товстоноговым добивались вполне сознательно.
А год спустя Лавров сыграл Сергея Серегина в пьесе «Иркутская история» А. Арбузова, роль, только на первый взгляд кажущуюся довольно простой и для артиста уже привычной. Честный, прямой, благородный человек, работающий с энтузиазмом и верой в светлое будущее, Сергей влюбляется в Вальку, Вальку-дешевку, как все называют эту девушку, и в прямом смысле слова раскрывает перед нею невиданные горизонты: какой должна и может быть любовь, какое счастье приносит материнство, как это замечательно — понимать друг друга с полуслова и верить друг другу во всем. Абсолютно положительный герой, которому к тому же суждено очень рано погибнуть, Сергей словно изнутри озаряет светом своей личности все действие — может быть, не настолько сильно и был он влюблен в Вальку, сколько жаждал перевоспитать ее, подарить обществу еще одного полноценного и сознательного строителя светлого завтра. Спектакль Г. А. Товстоногова был как будто пронизан надеждой — светлой надеждой на то, что люди станут лучше, чище, что сама жизнь изменится и отношения человеческие будут выше и в то же время проще, естественнее.
Мы склонны сегодня осуждать любые порывы советского времени, объясняя спектакли, фильмы, книги неискренностью или льстивостью их творцов, но так ли это? Конечно, всякое бывало в нашем прошлом — и льстили, и заискивали, и искали выгод, но ведь далеко не все и далеко не всегда. Люди верили — совсем не обязательно в коммунизм, который должен был обязательно воцариться в нашей стране. Люди верили в людей; в то, что, вступив в партию, можно улучшить ее на одного честного человека, а чем их будет больше, тем больше фальши уйдет из нашей жизни. Верили в то, что, помогая кому-то, ты делаешь этого человека выше, свободнее, чище. Верили в то, что название книги Юрия Германа «Я отвечаю за все!» — не пустые и звонкие слова, а девиз, путеводная звезда, которая непременно приведет страну к счастью, потому что, только будучи за все в ответе, можно строить новую жизнь.
Люди умели верить и хотели верить. Даже самые прозорливые и мудрые из них. Время было такое, и оно еще долго оставалось таким, доставшись отчасти и моему поколению… Не будем судить — попытаемся понять. Это гораздо сложнее, но без этого нельзя.
Роль Сергея Серегина была небольшой по объему, но чрезвычайно важной по значению — и для спектакля, и для Товстоногова, и для Лаврова. И следующей его работой в театре оказалась роль отнюдь не главная, скорее, эпизодическая — роль «короля прессы» Чарлза Говарда в спектакле «Четвертый» К. Симонова. Она была не менее важна для спектакля в целом, чем роль Сергея в «Иркутской истории».
Вот как вспоминал об этом спектакле Эмиль Яснец: «Узкая фигура Говарда словно стилет разрезает пространство жизни. Бесстрастно-окаменевшее лицо Говарда — лицо-маска. В его безынтонационном голосе, в резко-энергичной крутизне односложных „да“ и „нет“, постепенно спадающих до едва различимого шепота, — человек-автомат. Выхолощенный, лишенный капли тепла и капли живой крови… Он более мертв, чем те, кто являются из памяти Четвертого, — памяти прошедшей войны. Но Говард жив. Об этом говорит лишь одна — но какая! — деталь: в минуты крайнего удивления его „привинченная“ к туловищу голова, подобно улитке, медленно выползает из воротника-раковины. Гротескная подробность выдает присутствие живого начала в заведенном раз навсегда механизме.
Внезапность и острота наблюдений, сгущенных до какого-то пароксизма, — химера в облике человека — била как разряд электрошока. Лавров поразил воображение зрителей еще и тем, что ничего общего с предыдущими работами здесь не было, — совершенно новый пласт творческих возможностей. Никакой прозрачности, никаких акварелей! Жесткий контур, несколько выпуклых деталей — вот и все».
Роль Говарда высоко оценил Юрий Сергеевич Лавров, вообще к сыну чрезвычайно строгий и требовательный. После этой работы он сказал Кириллу: «Да, кажется, из тебя может что-то получиться». И Ольга Ивановна, увидев спектакль, поняла, что сын выбрал правильную, единственную для него дорогу. По воспоминаниям Натальи Александровны, она вернулась домой после спектакля, потрясенная увиденным и по-настоящему счастливая тем, как неожиданно и сильно раскрылся ее Кирилл в этой роли…
Две роли, сыгранные подряд — Сергей и Говард, — обозначили амплитуду дарования артиста, который был к тому времени молодым мужчиной в полном расцвете сил, обладающим индивидуальным творческим почерком, незаурядными личностными чертами, гибкой и подвижной актерской природой.
А после «Четвертого» — словно специально Георгий Александрович Товстоногов придумал для Лаврова такие американские горки! — Кирилл Юрьевич сыграл в спектакле «Гибель эскадры» А. Корнейчука матроса Палладу. Здесь перед зрителями предстал дуэт «неотразимых кавалеров всех портов нашей планеты и верных кочегаров революции» Фрегата и Паллады, сыгранных Сергеем Юрским и Кириллом Лавровым. Два дышащих юмором весельчака становились как будто отдельным концертным номером в спектакле — под гитарный перебор появлялись они на палубе, развлекая моряков песенками, танцами, шуточками. Они были разными, но неразделимыми, их главной задачей было доказать и показать, что революция — не только трудное и кровавое дело, но и по-своему веселое, радостное, потому что в ней и только в ней добываются свобода, равенство и счастье для всех. Для всех сразу!..
По складу своего характера Лавров был человеком очень веселым и смешливым, жаль, что ему довелось сыграть мало ролей, где эти «природные» черты могли бы раскрыться полно и ярко. Их отсутствие на сцене он старался порой реализовать в реальности. Вспоминал не раз один эпизод, относящийся уже к гораздо более поздним временам.
На сцене Большого драматического шел спектакль «Традиционный сбор». Лавров в нем занят не был, но однажды, оказавшись во время спектакля в театре, не удержался и выскочил на сцену в тот момент, когда Ефим Копелян, игравший в спектакле известного кинорежиссера, раздавал автографы. Смешавшись с толпой, Лавров подошел к Ефиму Захаровичу и попросил автограф — Копелян оторопел, а потом начал смеяться. Сцена «смазалась». Кирилла Юрьевича вызвали к Товстоногову, который жестко отчитал артиста, «а я стоял мокрый, красный и сгорал от стыда», — вспоминал Лавров…
После Говарда и Паллады, двух полярных ролей, Кирилл Лавров уверенно перешел из разряда учеников в разряд мастеров, проявив разнообразные способности, испытав себя в разных жанрах. И каждую новую роль Кирилл Лавров подвергал все более глубокому анализу — что было особенно дорого и важно для Георгия Александровича Товстоногова.
Благополучно складывалась его жизнь и в кино, хотя благополучие это было весьма относительным. Лаврова снимали много, но крупных, значительных работ в кинематографе пока не было — в основном эксплуатировали его обаяние, молодость, энергию. Но случайным эпизодическим лицом на «Ленфильме» Кирилл Лавров теперь не был, сыграв к 1961 году в таких фильмах, как «Медовый месяц» у Н. Кошеверовой (Кирилл, комсорг), «Дорогой бессмертия» у режиссера А. Читинского (Мирек), «В дни Октября» у С. Васильева (Вася), «Андрейка» режиссера Н. Лебедева (прапорщик Звонков), «Ссора в Лукашах» М. Руфа (Костя Ласточкин), «Домой» А. Абрамова (Федор), «Повесть о молодоженах» С. Сиделева (Летчик), «Третья, патетическая» И. Ермакова (Валерик)…
Разумеется, удовлетвориться этими работами Лавров не мог — главные его кинороли были впереди, до них (по крайней мере, до «Живых и мертвых») оставалось еще несколько лет, но театр дарил ощущение счастья от профессии, которая уже, словно журавль, вопреки поговорке, оказалась не в небе, а в руках. Благодаря Георгию Александровичу Товстоногову. Благодаря Большому драматическому театру с его неповторимой атмосферой, с его труппой, с его репертуаром.
