Герберт Уэллс - Собрание сочинений в 15 томах. Том 12
Полковник. Мне думается, вы даже не отдаете себе отчета, насколько это дело серьезно. Пока мы тут сидим и проводим время, эти двое сумасшедших, опасных для общества, собираются перевернуть мир — перевернуть все вверх дном. Уцелеет хоть что-нибудь? Я вас спрашиваю. Вы же знаете их планы, Григсби.
Григсби. Он погубит любое дело.
Бэмпфилд. Он погубит финансовую систему. Человеческое общество держится только на денежных отношениях, и если они будут нарушены, то полетит все.
Полковник. Он оставит страну безоружной перед любым врагом, какому вздумается совершить налет с воздуха. Этот жалкий продавец — самый опасный сумасшедший, какие когда-либо гуляли на свободе. Говорю вам, мистер Смитлз, законно это или нет, но вы должны его арестовать.
Старший инспектор. Разве что сделать попытку?.. Для местной полиции даже преступники на колесах — и то дело тяжелое, а тут предстоит столкнуться с преступником, который умеет творить чудеса. Это выше наших возможностей, предупреждаю вас, полковник.
Полковник (крупным планом, вид у него необычайно важный). Это выше ваших возможностей. Что ж, я тоже не против закона и порядка — в нормальных условиях. Но разве нормальными условиями это назовешь? Иногда приходится прибегать к решительным действиям, никуда не денешься. Иногда необходимо даже идти на риск и нарушать закон. Я не прошу вас, джентльмены, разделить со мною ответственность. Разве что позднее… (На лице полковника написана твердая решимость.) Эти люди — все равно что бешеные собаки. И с ними следует поступать, как с бешеными собаками. Чтобы спасти наш мир от их проклятых фокусов, все средства хороши. Когда человека доведут до крайности… доведут до крайности… Это считается смягчающим вину обстоятельством.
Он поворачивается и уходит, кинокамера следует за ним. Широкими шагами он пересекает холл и удаляется. Все словно замирают.
Первым подает признаки жизни Бэмпфилд. Он кивает Григсби медленно и понимающе. Затем оба глядят на старшего инспектора, который сохраняет загадочную сосредоточенность. Викарий делает вид, будто погружен в раздумье. Молодой спортсмен вытягивает шею, следя глазами за полковником.
Мы видим спину полковника, который смотрит на охотничье ружье, висящее на стене. Он осторожно снимает его и осматривает. Но ружье не годится. Нет. Нужна пуля, а не дробь. Он снимает военную винтовку. Подходит к шкафу и достает из ящика патроны. Когда он заряжает винтовку, резко щелкает затвор. Все это он проделывает, стоя спиной к зрителю. Затемнение.
15. Сомнения на пороге Золотого века
Прелестная лужайка, освещенная солнцем, близ Дьюинтона. Река. Ивы над бегущей водой, вдали дьюинтонская церковь, окруженная вязами.
Неторопливой походкой входят Мэйдиг и Фотэрингей. Мэйдиг впереди, он ведет разговор. Фотэрингей вынужден следовать за ним.
Мэйдиг. Какой восхитительный день! И подумать только, что это канун Новой эпохи для нашей земли! Мы на пороге величайших перемен, какие только знал мир. Нужда исчезнет, и повсюду воцарится Изобилие. Прощай Старое, да здравствует Новое… Знаете, мне почему-то хочется оттянуть немножко и Начало и Конец.
Они присаживаются на упавшее дерево.
Мэйдиг. Глупый старый мир, какой урок ты получишь!
Фотэрингей. Но мне все-таки желательно точнее представить себе, что мы собираемся делать. Ночь я провел в размышлениях. И мне еще не все ясно.
Мэйдиг. Мне тоже. Я вижу лишь огромное сверкающее зарево надежды.
Фотэрингей. Это хорошо. Но я должен творить чудеса по порядку — одно за другим.
Мэйдиг. Понимаю.
Фотэрингей. Ну вот хотя бы дать каждому доброе здоровье. Надеюсь, это не вызывает сомнений?
Мэйдиг. Конечно, нет! Отличное здоровье, избыток здоровья.
Фотэрингей. Так. Значит, все станут здоровыми. Но я надеюсь, что когда люди получат отличное здоровье, они не бросят работать?
Мэйдиг. Само собой, нет. Зачем? Но только трудиться они будут не по принуждению, а по доброй воле.
Фотэрингей. А что считается отличным здоровьем?
Мэйдиг. Это мы решим.
Фотэрингей. Врачи будут недовольны. Ведь это их дело — лечить нас. Им не понравится наше вмешательство.
Мэйдиг. Что вы говорите, мистер Фотэрингей, что вы говорите! Не убеждайте меня, будто врачей это не порадует — человечество, пышущее здоровьем.
Фотэрингей. И я еще должен вам объяснять? Да у врачей тогда не останется ничего, кроме разыгравшегося аппетита!
Мэйдиг прикидывается возмущенным.
Фотэрингей. Но ведь все так оно и есть. Люди привыкли жить по заведенному порядку. Об этом и говорили мистер Григсби и мистер Бэмпфилд. Если мы раздадим им кучу денег и всего прочего, ведь для них получится все равно что выиграть, не участвуя в игре, Что же тогда им останется ДЕЛАТЬ?
Мэйдиг. О, у них будет уйма дел, уйма!
Фотэрингей. Каких?
Мэйдиг. Ну! Мы можем так организовать все — и собственность, и производство, и торговлю, и денежные отношения, — что будет уйма дел.
Фотэрингей. Да, но мы еще не условились, как этого добиться.
Мэйдиг. Ну, это мелочи. Что же касается проблемы праздности — она уже ставилась перед учеными, изобретателями, рационализаторами и прочими. Проблема не новая. Вы с вашими чудесами лишь немного ускоряете события, вот и все. Научный прогресс давно предостерегает нас. Что людям делать, говорите? Стремиться к счастью, наслаждаться искусством, творить!
Фотэрингей. Вот когда вспомнишь полковника. И вы уверены, мистер Мэйдиг, что люди — обыкновенные люди — так уж захотят заниматься творчеством и прочим?
Мэйдиг. Мы должны заставить их хотеть.
Фотэрингей. Но вот тут-то моя власть и кончается. Я не могу влиять на волю людей; я уже пробовал. Я могу перевернуть их вверх ногами, могу в мгновение ока перебросить их в Сан-Франциско, излечивать их от болезней, наделять богатством, но люди остаются людьми.
Мэйдиг. Человеческая личность остается верна себе.
Фотэрингей. Ну, будь по-вашему.
Мэйдиг. Но ведь вы можете воздействовать на них и косвенно. Более здоровые люди и чувствуют себя более счастливыми. Чем людям легче живется, тем они добрей. Они делаются только лучше, если их не раздражать и не притеснять.
Фотэрингей. Да. В какой-то мере. В какой-то мере это так. Но разве тогда не возникнут новые желания? У меня вот появились неудержимые желания, мистер Мэйдиг. И от сознания обретенной власти они только растут.
Мэйдиг. О, мой юный друг! Как часто приходилось мне слышать подобные признания от молодых людей в расцвете их сил! Знаю. Понимаю. У всех нас бывают сильные желания. Даже у меня…
По лицу Мэйдига видно, что на него нахлынули воспоминания.
Фотэрингей. При чем тут вы! Я говорю о себе.
Мэйдиг. Уверяю вас, вы ничем не отличаетесь от других.
Фотэрингей. Вот именно. В этом-то вся и беда. Если все похожи на меня…
Мэйдиг. Нашими желаниями должна руководить чистая любовь.
Фотэрингей. Я испытал чистую любовь.
Мэйдиг. И что же?
Фотэрингей. Этого мало. Она, эта девушка, Мэгги Хупер, и посоветовала мне обратиться к вам.
Мэйдиг. Я знаю ее. Хорошая, скромная и благоразумная девушка.
Фотэрингей. Да. И я нежно люблю ее. Все так. Но та девушка… тот тип девушек, какой вызывает во мне желание, совсем другой.
Он встает.
Мэйдиг. Ну-ну! Кипение страсти. Вы должны обуздать свои желания.
Фотэрингей. Почему же должен? Я желаю девушку по имени Эйде Прайс. Мэгги пришивает мне пуговицы и штопает носки. Она очень мила, когда пришивает пуговицы или штопает носки. Но в Эйде Прайс есть, что называется, «пойди сюда…»
Мэйдиг (тоже встает и принимает позу проповедника). Старо, как мир. Боритесь с искушением. Вашим девизом должно быть Служение Людям.
Фотэрингей. Почему должно быть? Почему Служение Людям? Почему я должен делать людей здоровыми и красивыми, а сам ничего не получать взамен? Почему я должен уступить Биллу Стоукеру, будь он неладен?
Мэйдиг. Дорогой друг!
Фотэрингей. Большинство людей скажут вам то же самое! И моя Сила — она даст мне свободу. А все эти чудеса со Скоростью, Изобилием и Исцелением они дадут свободу и другим людям. Соблазн — вот что нас влечет.
16. На сцену выступает Смерть
Те же лица.
Раздается выстрел. Резкий свист пули. С головы Фотэрингея слетает шляпа, он подносит к раненой голове руку. С изумлением глядит на испачканные кровью пальцы. Вторая пуля сбивает ветку над самой его головой.
