Мария Хмелик - В городе Сочи темные ночи (сборник)

С детства не выносил он вида крови. Сильно нервничая, Степаныч изучил свои вены на трясущейся руке, выдавил с трудом из упаковки одно лезвие, пригладил волосы и прямо в одежде плюхнулся в полную ванну.

И сразу же с воплем выскочил из нее.

Вода была ледяной.

Горячую воду по техническим причинам на несколько минут отключили водопроводчики.

Степаныча трясло от холода. Чтобы согреться, он вынул из шкафа одеяло, завернулся, побегал. Но быстро устал.

Сел на стул. Стул развалился под ним.

Степаныч бросился к кровати, попытался согреться там, но запутался в простынях.

Воя от отчаяния, он вытащил ремень из брюк, трясущимися пальцами кое-как сделал петлю, прицепил ремень к дверной ручке, сунул в петлю голову и повалился на пол.

Петля сжала горло, Степаныч захрипел, закашлял, раздался треск…

Полетели шурупы, дверная ручка оторвалась от двери и ударила Степаныча по голове…

Лена гуляла по парку. Среди деревьев она увидела гипсовую статую счастливой матери с ребенком, а за ней пруд.

Там, раскрывая свои огромные желтые клювы, плавали пеликаны.

Плакучие ивы полоскали в пруду свои ветки.

Влюбленные фотографировались на фоне статуи.

В кустах вечнозеленых растений шуршали фазаны.

Послышался резкий крик, Лена подняла голову: на верхушке ивы орал павлин. Лена не подозревала, что павлины способны летать.

Она вернулась на набережную. Почувствовав голод, пошла было в ближайший ресторан, но скандальная тетка-метрдотель ее не пустила, сказав, что закрыто на спецобслуживание.

В середине ресторана занят был один стол. Там человек восемь усатых мужчин поили коньяком одного велосипедиста, одетого в обтягивающие черные шорты и майку с номером, на голове у него красовалась шапочка с козырьком. По залу вокруг столиков ездил на гоночном велосипеде еще один усатый. Велосипедист следил, чтоб ему не испортили машину, на которой он завоевывал свои кубки, и весело чокался с угощавшими. Видно, хорошо было заплачено, потому что тетка-метрдотель никого не пускала и вынужденно, ненатурально хихикала, с испугом глядя, как идиот, оседлавший чужой велосипед, чудом не сшибал накрытые столы и вазы с цветами.

Велосипедная сборная страны готовилась к соревнованиям!

Лена поняла это, когда вышла из ресторана. На нее с горы понеслась туча велосипедистов, потных и сопящих, яростно крутивших педали, одетых почти так же, чуть-чуть хуже того, что сидел в ресторане.

Голодная Лена пошла гулять дальше, потому что поблизости больше ресторанов не было.

Она забрела на пирс, там было хорошо, шумели волны.

В конце пирса стоял и смотрел на морс человек, сунув руки в карманы полушубка, показавшегося Лене знакомым. Трикотажные тренировочные штаны некрасиво пузырились у него на коленях. На шее были синие пятна, будто человека недавно кто-то душил.

Лена постояла рядом, полюбовалась морем, потом осторожно покосилась на стоявшего рядом. Лицо его тоже было знакомым. Лена напряглась и узнала Степаныча.

— Здравствуйте, — обрадовалась она ему.

Степаныч не ответил.

— Вы меня не помните? Мы с вами квартирами меняться хотели… И еще вы колбасой с икрой накормить обещали…

— Я все деньги порвал и в помойку выбросил! — перебил Степаныч. — Ничего не знаю, ничего не помню! Вот справка из психдиспансера.

Он показал Лене бумажку, истертую на сгибах, и пошел в сторону берега.

Лену не огорчило, что знакомый ей человек не захотел признавать знакомство. Сколько раз так бывало с людьми более близкими. Главное, что сейчас здесь море шумит. Действительно, это успокаивает нервы… и вообще — хорошо… Непонятно только, что дальше делать и где ночевать… Пойти объявления почитать, что ли, не продает ли кто в этой местности дом… Ах да! Ведь в шесть часов под пальмой около театра ее ждать будут…

Степаныч резко остановился и пошел обратно.

Он все вдруг сразу вспомнил. Лена — это тот человек, который ему сейчас нужен. Это была та убогая дура, которой жених изменил с подругой. Она поймет его…

Одному совсем уж невыносимо сейчас, когда болит голова и шея, испорчены выходные брюки…

Присмотревшись к Лене. Степаныч увидел, что не такая уж она убогая, очень даже симпатичная. Значит, парень — козел попался…

— Слушай, а что ты делала, когда тебя жених бросил? — без предисловий спросил Степаныч.

Лена помолчала, с интересом его рассматривая. Это был первый человек, который поинтересовался этим. Ее внутренним состоянием, так сказать.

— Ничего не делала, — честно сказала она. — Страдала.

— А как-нибудь отомстить или еще что-нибудь?

— Ну поехала, морду набила…

— А умереть тебе не хотелось?

— Хотелось, — призналась Лена.

— И что ты делала?

— Ничего.

— Ничего?.. — Степаныч вздохнул, глядя на Лену. Хорошее у нее лицо было. Доверчивое. Степаныч любил такие лица. — Ну ты извини, — пробормотал он. — Я и правда псих. Мне учебной гранатой по башке попали. И справка из психдиспансера, видишь, вот, настоящая… Я на учете с тех пор… А колбасу я вам приносил. И икру тоже. В дверь звонил, звонил. Не открывал никто…

— Спасибо, — сказала Лена.

— А ты есть хочешь?

— Хочу!

В грязной хинкальной, стоя перед высокими столами у большого окна с видом на море, Лена и Степаныч ели чебуреки, из которых брызгало горячее масло.

— Знаешь, сколько мне лет? — спросил вдруг Степаныч. — А, ладно, неважно… Я очень сильно люблю одного человека. Никого в жизни так не любил, — он вздохнул. — Жанна ее зовут… Если вещь никому не нужна, ее выбрасывают… Правильно я говорю?.. Вены хотел перерезать днем… Не получилось.

Лена перестала жевать и спросила деловито:

— Почему?

Степаныч молча пожал плечами.

— Ты что, умереть хочешь?

Степаныч кивнул.

— Ты не боишься?

— Чего? Смерти?

— Ну да… Вот был ты, и — раз! Ничего от тебя не осталось, кроме одежды.

— А душа? Душа же останется. С вами останется, С Жанной, с тобой, с сыном моим… И вообще, — Степаныч развел руками, имея в виду окружающий воздух, небо, — я прочитал недавно, что человеку одной жизни мало. В нем столько способностей, талантов… А мы их губим. Обстоятельства жизни губят все это…

— А я испугалась… Письмо написала ужасно грустное, чтоб все поняли, какого человека потеряли, газ открыла, голову в духовку засунула, а там грязно очень… Жиром все заляпано.

Лена замолчала, потому что Степаныч с нескрываемым восторгом смотрел на нее.

— Ты чего? — удивилась она.

— Гениально, — сказал он и вытер рукой забрызганное маслом лицо.

Купив в хозяйственном магазине кухонные газовые баллоны. Степаныч с Леной шли по улице. Многие частные дома в городе не были подключены к общей газовой сети, и Степанычу пришлось долго уговаривать и подкупать продавца, чтоб он вынес им из подсобки шесть баллонов, похожих на древние, среднего размера амфоры. Их, как и многого другого, не хватало на всех.

В хинкальной они выпили вина, и Лене стало совсем хорошо. Она тащила два баллона и весело думала о том, что, наверное, ей необходимо поверить в Бога. Несколько девушек ее возраста ушли в монастырь, и беседы с ними удивленных журналисток показывали по телевизору.

Лена удивлялась вместе с журналистками, не понимая, почему девушки сделали это: надели на головы эти черные платки и ушли ото всех.

Теперь она начала догадываться (так ей казалось, пока она несла баллоны с газом), вера в Бога была для монашек той силой, что не позволила смерти забрать их, помогла выкрутиться в тяжелое время. Наверное, вера поможет и ей, но как поверить? Что для этого нужно делать, Лена не знала…

— Ты права, — перебил ее мысли Степаныч, — письмо надо написать. Она прочтет своим внукам, и внуки поймут, какой человек ее любил… И днем это мне знак был. Я не мог уйти, не написав… А ты передашь письмо, хорошо?.. И все расскажешь…

Слишком много в жизни совпадений. Они не могли быть случайными. Раньше, мною лет назад, когда его любимая ждала его сына Борю, Степаныч верил, что во Вселенной есть какая-то сверхъестественная сила. Может быть, это был Бог. Хотя его существования поколение Степаныча не признавало.

Сейчас, держа четыре красных баллона которые оттягивали руки, Степаныч вдруг понял: нет веры — мы потеряны.

Все для нас потеряно…

Он чувствовал это, хотя не мог объяснить словами. Он знал: завтра его не будет. Что случится с его телом, он старался не думать — сразу мерещились какие-то гнусные розовые черви. Душа будет где-то…

А вот если 6 он верил?..

На краю смерти, вот как сейчас, когда нет никаких сил — ни душевных, ни физических, — если ни во что не верить, все для тебя кончается…