Антология - Поэзия Латинской Америки
Апрель-водяной хмель
Время, когда сердце хотело б скакать разутым,как у девочки, грудь вырастает у дерева,а нас охватывает страсть писать наши вещиласточкиными перьями.
Эти лужи — будто бокалы с чистой водою,ее взмах крыла или травинка морщинит,и как синий прилив этот воздух стеклянный,где лодочка насекомого медленно стынет.
Вода с удовольствием сандальями шлепает,москиты просеивают молчанье природы,и воробьи подбирают клювом жемчужинухорошей погоды.
Портрет испанца Сант-Яго Карреры
Глаза за нами следуют, блистая,из-под бровей, как хищных два зверька,и в них мерцает нежность золотаяпод отблеском смертельного клинка.
Луна и зеркало — броня простая —сраженья отражали, как река;и о любви и храбрости сухаяи длинная нам говорит рука.
Друг вице-короля и капитан Кастильи,индейцев защищал он шпагой боевой,но в жизни, прожитой в колониальном стиле,
стал эшафот последнею главой,и клетку целый день по площади носилис его отрубленною головой.
Вечнозеленый Кито
Идет на пользу свежесть горных кряжейпоющим пленникам-колоколам,индейцам с овощами для продажи,дрова несущим на спине ослам.
На лицах кротость, благодушье даже,хотя б спешили люди по делам,и башни светлые стоят на страже:надменность с благородством пополам.
Здесь солнце доброе, как хлеб горячий,струится жидким золотом, покане хлынет дождь иль ночь его не спрячет.
Под сенью дождевого колпакамечтает Кито, что плывет к удаче,что он — ковчег, а море — облака.
Хуан Безнебесный
Зовусь Хуан, Хуан любой. Я — жительземли, вернее, пленник я с пеленок,тень в платье, прах бродячий, прародитель,я тот же, что и все, — Хуан Ягненок.
Моя рука любую вещь освоит —толкать ли колесо, тушить пожары;она мне служит, чтоб цветок построитьи повернуть ключи земного шара.
Я распахал удел свой в чистом небе,где проходили облака любые, —он приносил полет, и мирный жребий,и брызги неба — росы голубые.
Мое именье — меж межей пространство —голубизну повсюду отражало;сияло мне маиса постоянство,мне стадо облаков принадлежало.
Моими пекарями были птицы,а день был житницей с открытым входом,где радость, расцветая, колосится,где Запад созревает огородом.
И вот пришли торговцы зеркалами,охотники на ангелов с винтовкойи выменяли облачное пламямое на бусы, дым и голодовку.
Убийцы лебедей и свинопасы,чеканщики фальшивых слов унылораскрали звездные мои запасы,и, как морозом, сор луной схватило.
я потерял свой хутор синий, милый,и высь, и новь, и свет, что сам посеял;мои небесные поля — могилы,в пустом пространстве ветер их развеял.
План золота зари уж мне неведом,зовусь Хуан Лишенный даже клети,и не роса, червяк мне стал соседом, —я потерял сокровище столетий!
Лишь синий груз, как раньше, давит плечи,теперь он — купол ледяной, отвесный.Хуан, всемирный инвалид, без речи,я — безземельный, я и — безнебесный.
Одиночество городов
Не зная своего номера,Окруженный стенами и границами.Под каторжной луной,с привязанной к щиколодке вечной тенью.
Живые границы встаютна расстоянии одного шага от моих шагов.
Нет севера, нет запада, нет юга и востока,есть только размноженное одиночество,одиночество, разделенное на число людей.Бег времени по часовой арене,трамваев сияющая пуповина,церкви с атлетическими плечами,стены, читающие по складам два-три цветныхслова, — все это сделано из одинокого вещества.
Образ одиночества:каменщик, поющий на лесах,неподвижная небесная лужа.Образы одиночества:пассажир, погрузившийся в газету,лакей, прячущий портрет на груди.
как та, которую мы учили в школе.Треугольник, яйцо, кубическая сахарная головапросветили нас на празднике форм.Только потом появилась окружность:первая женщина и первая луна.
Где было ты, одиночество,что я не знал тебя до двадцатилетнего возраста?В поездах, в зеркалах и на фотографияхты всегда рядом со мною.
Крестьяне не так одиноки,потому что составляют одно с землею.Деревья — их дети,смену времен года они чувствуют собственным телом,и примером им служат жития святых маленьких животных.
Это одиночество питается книгами,прогулками, роялями и осколками толпы,городами и небесами, завоеванными машинами,листами пены,разворачивающимися до границ моря.Все изобретено.Но нет ничего, что могло бы освободить нас от одиночества.
Карты хранят тайну чердаков.Слезы сделаны для того, чтобы их выкурить в трубке.Старались похоронить одиночество в гитаре.Известно, что оно проходит по неоплаченным квартирам,что оно торгует платьем самоубийци что оно опутывает посланья, бегущие по телеграфной проволоке.
Безымянный район
В моем районе группами стоят дома и скоти сыплют кучи из мешков серебряным маисом град;свои витрины открывает, запирает небо вдруг,и тыквы спят тяжелым сном вдоль всех дорог;а из пещеры фальшивомонетчика бежит поток;на муле утренние овощи в село спешат;все насекомые с таблицы умножения спаслись,и воздух беспрерывно фрукты щупает рукой.
В моем районе держат все цветына маленьких ладошках или в сжатых кулачкахэссенцию молчания земли.И водопад так ловко прячет зеркала свои,и гонит он толпой своих овечек водяных,как стадо, сквозь овраг.
В моем районе с лошадьми соседи говорят,подковы подражают голосу колоколов,предупреждают жабы, стоя на часах,когда бегом проходит на ходулях дождь.Звучит небесный, в красках весь, орган,колени преклоняет перед ним ячмень,а горизонт склоняющийся — это вол,который медленно разжевывает даль.
Современная история
С шести утра просыпается дыми без перерыва показывает рукой направление ветра.
Скамейки консервируют замороженный сон бродяг,витрины магазинов берут улицу в плени продают ее вместе с фруктами, бутылками и морскими ракушками.Дети делают сложение из хлебов и звезд на своих траурных аспидных досках,и автомобили несутся, не зная,что камень на крутом повороте ждет знака судьбы.
Словесный пулемет,пишущая машинка, стреляет по невидимому часовому звоночку.Наковальни делят на части звонкий сон подков,а швейные машинки ускоряют сердцебиение незамужних женщинсреди крутящегося прибоя материй.
Вечер увозит большой узел солнца в трамвае.
Безработные смотрят на небо, как на корзину с яблоками.
Полки́ холодарассеивают группы нищих и бродяг.
Продавец рыбы, продавцы газети человек, который размалывает небо на своей шарманке,подают друг другу руки в час ужинав клоаках и под мышками у мостов,где отбросы изображают сади консервные банки высовывают язык.Их тени растут выше островерхих черепичных крыши мало-помалу покрывают город, дороги и ближние поля,пока не задушат в своей груди образ вселенной.
Чертеж человека
