Привык я утром двигать горизонт, или Гениальность не порок, а лишь повод для знакомства. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть III - Владимир Буев
подобно гирлянде,
А теперь расплелись и упали на дно.
Оттого-то над нами тяжёлые воды,
А над ними – бессильного солнца зрачок.
Время летних дождей, самой лучшей погоды,
Когда всё так нечаянно и горячо.
Чтобы так и казалось, нам нужно расстаться –
Пусть подольше продлится невинный обман,
И никто не увидит сырых декораций,
И того, кто за сценой стучит в барабан!
3.
Ты устала, я тоже устал,
Новый день не несёт исцеленья.
Помутился июльский кристалл,
Жизнь крошится, как будто печенье.
Не стряхнуть эти крошки в ладонь,
Не скормить их на улицах птицам.
Что ещё? Угасает огонь,
Перевёрнута наша страница.
Посвежей-то метафоры нет?
Ничего уже нет, дорогая!
Только августовский полусвет,
Но и он догорит, полагаю.
4.
Мы виделись – давно. Блистающая даль
Ударит по глазам, но слёзы не прольются.
А может, всё не так – ведь за окном февраль.
Сметая со стола, зима разбила блюдце.
Осколок ледяной, пронзающий зрачок,
Напомнит о твоей забаве и привычке –
Сосульки обрывать, потом, собрав пучок,
Ломать их по одной, как я ломаю спички.
Не этим ли огнём зажжён весенний свет,
Которым ты и я по-разному довольны:
Ты – не сказала «да», я – не услышал «нет».
Мы виделись давно… И никому не больно!
Владимир Буев
1.
Заляжем-ка давай неважно где с тобой.
И оторвёмся так, как будто сто Бастилий
однажды пали, ведь волной очередной
тебя влечёт ко мне без всяческих насилий.
Пускай в сырой листве, пусть мокрой будешь ты,
Хоть будет взор уткнут мой в землю, твой – на небо.
Ведь главное – душа, грядущее, мечты.
И вера заодно. Да, Вера – тоже скрепа.
Весною я такой. Не бойся, не проси.
Мы Веру прогонять в леса и степь не станем.
Втроём – ништяк. Ведь я – король, а две ферзи
свободы придают: коль рядом, ураганим.
2.
Испугать нас с тобою грозой невозможно.
Мы отваги полны, как окрестность – воды.
По тебе я с утра, словно по бездорожью,
Неустанно гоняю. Твоей борозды
До краёв не наполнит тропический ливень –
Иссушить и палящему солнцу не смочь.
Как бы ни́ был вынослив я и креативен,
Ночь, пожалуй, уже не смогу превозмочь.
Я романтик и ночью обследую небо.
Пусть подольше продлится невинный обман.
Если лечит поэта простое плацебо,
Барабан пусть заменит собою орган.
3.
Эх, была ни была! Полетим
В никуда. Вот июль уж в забвенье.
Мы как птицы над морем кружи́м.
Наслаждение? Нет же! Мученье!
Всё несвеже и затхло кругом.
Ты ведь знаешь, моя дорогая,
Что мы тоже когда-то помрём?
Потому я и не умолкаю.
И про август тебе расскажу,
И про свет, что сгорит без остатка.
В миражи и тебя погружу,
И себя. Не умею быть кратким.
4.
Давай грустить вдвоём. Вдвоём легка печаль.
Давить из глаз слезу сегодня я не буду.
А ты дави давай, ведь за окном февраль.
Зима, спеша от нас, нещадно бьёт посуду.
Убыток и разор. Осколки на полу.
А может, не февраль, а ты посуду била?
Приду к тебе домой, с собой бензопилу
На случай прихватив, как ты меня учила.
Я спичку запалю. Подумав, потушу.
Я лучше коробок весь спичек разломаю.
…Я понял, что с тобой нет места барышу.
А да иль нет – плевать. Я ночью угадаю.
Молодым – молодое!
Михаил Гундарин
СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД
Паулю Госсену
I
Над твоим теремком разноцветный дым.
В сенках шею сломаешь, да словишь кайф.
Ключевая фраза здесь: молодым
Молодое. Для рифмы добавим rifle.
Все одеты в ружья, любой – патрон.
Тот, кто в облаке, вправе спустить курок.
Невозможное брызжет со всех сторон,
Невозможнее – между строк.
Нынче вспомнить об этом – как будто тень
Свою сдать в химчистку. Ей страшно там,
Износившейся, как ремень
Упомянутых джинсов, что тоже – хлам.
II
Если вправду над нами пустой эфир,
Сохраняющий всё ледяной архив,
Не портвейн он по плотности, но кефир,
И попавший в него поневоле жив.
Хочешь встретиться с телом, погрязшим здесь –
Спиритический, что ли, купи трельяж.
Перед тем, как увидеть, используй смесь –
Обнаружишь одну из своих пропаж
Похудевшей на дюжину килограмм.
Имена не важны, ибо случай прост –
Ты выходишь из рамок, а он – из рам,
Беспокойный юноша в полный рост.
III
«Каково во льдах?» «Да пошёл ты на х.,
Провисевший жизнь чебурашкин мех».
Этот правильный голос в любых мирах
Вразумляет заблудших всех,
Возвращает сюда, где накрытый стол
И компания за столом
Будет петь о том, кто себя нашёл
И не думает о другом.
Но я вновь о времени главных книг,
Повидавших всё небольших квартир.
Где герои прикусывали язык,
Мы – ловили в сеть, рифмовали мир
IV
В полутёмных подъездах. Ты помнишь, нет,
Говоривших «да» в неурочный час?
Милицейский патруль или прошлых лет
Саблезубая сволочь настигла нас.
Я об этом писал много раз подряд,
Снегом слов набивая привычный рот.
А сегодня, оглядываясь назад,
Говорю, что пора вперёд.
Только новое вправе так тратить речь
И выплескивать лишнюю кровь из ран.
На халяву данного – не беречь,
Под любую ночь подставлять стакан.
V
Было музыкой, музыкой, стало тьмой,
Золотого похмелья четвёртым днём.
Так давай ещё по одной,
Отправляясь своим путём.
Расходясь по своим путям,
Уточнишь ты – и вправду так.
Возвращайся к своим гостям,
Объясняй им и этот знак.
Он в последнем автобусе, носом в снег,
В новогоднем безумии городском,
Где случайный старится человек
В вечность, думал, в ночь, оказалось – в дом.
Владимир Буев
I
Молодым – молодое! И так всегда!
Что же де́дам нам делать? Опять почёт?
Где везде дорога (хоть иногда)?
Тут для рифмы: потомок опять пошлёт.
Все патроны в помятых джинсах – хлам!
Холостые – им лишь в облака стрелять.
Разбежались патроны по небесам.
Тут так рифмою хочется всех пронять!
Но не буду. Итак, разноцветный дым
Над твоим теремком. Пацану то в кайф.
Как же молод я, парни, а молодым
Не сбежать тут никак от рифмы rifle.
II
Я живу поневоле, попав в кефир.
А хотелось портвейна на посошок.
Выбрал верно я свой ориентир.
А для рифмы к кефиру – творожок.
Накурись и почуешь: как входят в раж
Обе сущности: тело, а с ним – душа.
Осторожнее! Выйдут они в тираж,
Коль без меры. Тут рифму проела ржа.
Поль Гоген или Пауль Госсен? Вдвоём
Фантастически выбились из среды.
Мы обоих пошлём… или нет! Призовём!
Рифма тут в самый раз: призовём куды?
III
Рифмовать мы умели мир всегда.
И поныне рифмуем, коль есть коньяк.
Нам любой позавидует тамада.
Вот и рифма: до смерти всё будет так.
И хорошая закусь нужна во льдах.
Посиделки – не то, если нет еды.
Без вина и еды – это жизнь впотьмах:
Ни туды, ни сюды, как и без воды.
А поели и выпили, почитать
Мы горазды и классиков, и фигню.
В состоянии этом рифмовать
Мы и сами способны… тут я стемню.
IV
Я с подъездом могу разговор вести.
Все подъезды, как выпью, мои друзья.
Мы – поэты! А всем остальным – ползти!
Впрочем, ползал и я от пития.
Милицейский патруль меня хватал,
Отбирал у меня коньяк с вином.
Нас, поэтов, застенок не сломал.
Возвращались в подъезды мы вновь бегом.
Из подъездов на небо легко взлетать
И с любою ночью поговорить.
Где стакан? Без него тяжело дышать.
И без рифмы ни дня не могу прожить.
V
Мы, поэты, думаем рифмами.
Мы рифмуем всё, что в мозги влетит.
Наша жизнь несчастная с цифрами
Не сложилась. Рифма зато рулит.
А уж коль напьёмся мы вдрабадан,
И башка́ми небо пробьём насквозь,
Не один сумеем в стихах роман
Написать на пару и даже врозь.
Носом роем землю и пашем снег.
Даже пол в квартире смогли вспахать.
Слава богу, дома, нашли ночлег.
А для рифмы
