Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929
С подлинным верно
Демьян Бедный.
VI Королевская шансонеткаЯ явилася сюда,Вот сюдаИ сюдаДля… вот этого… суда,Для суда,Да!
Посмотрите ж, наркомюст,Наркомюст,Наркомюст,
Что за ножки, что за бюст,Что за бюст,Бюст!
Содержанка короля,Короля,Короля,Я спою вам: тру-ля-ля,Тру-ля-ля,Ля!До-ре-ми! Ре-ми-фа-соль1Ми-фа-соль,Ми-фа-соль!
* * *Всем понятно, в чем тут соль?В чем тут соль?Соль!
VII Под хозяйское крылышкоВступив с Антантою в единый, тесный блокИ доброго от нас не чая хлебосольства,В Москве он разыскал уютный уголокВ лакейской конуре английского посольства.
VIII Прощай, Эмилия! Романc«Я ухожу! – жеманно ты сказала, –Пусть ангелы моих друзей спасут».И ты ушла торжественно из зала,Презревши наш, рабочий, «хамский» суд.
Молчали все, от изумленья немы,А я рыдал, почувствовав беду:«Ушла… ушла… И я лишился темы,Какой, увы, уж больше не найду!»
Твои слова звучали так напевно,Но вера им свелась у всех к нулю.И ты ушла, суду швырнувши гневно:«Я к своему вернуся королю!»
Потупившись, две глупеньких гризеткиТвой гардероб тащили впереди,И – злой символ! – три желтеньких розеткиУ всех троих дрожали на груди.
О три красы! О желтое созвездье!Презрев наш суд, идите же туда,Где в некий день настигнет вас возмездьеНе менее сурового суда!
Вот именно!*
«Здорово!» «Здорово!»Встретив эсера матерого,Какой-то наивный чудакСтал корить его так:«Послушай, дружище!Ведь я считаю, что эсеры чище,Чем принято о них говорить.Бросили б вы, милые, дурить.Вот я был на эсеровском процессе(Сужу, стало быть, не по ненавистной вам прессе),Так сам я слыхал, как один свидетельАттестовал антантовскую добродетель,От которой вы, эсеры, без ума.Антанта, задуши ее чума,Вас в восемнадцатом году на большевиков натравливала,А сама… кадетское министерство подготавливала!Обрадовалась бы Россия такому подарку?Революцию, стало быть, на смарку?Опять оседлать рабочего и мужика?»«Эх, – вздохнул эсер на слова чудака, –Гляжу я на тебя, дурака отпетого.Да почему ж ты думаешь, что мы были… против этого?»
В малом великое*
Коммунистическая ода30 июня 1922 г. комячейка ф-ки Гознак справляла торжественный выпуск учеников партшкол двух ступеней.
Из учеников особенно выделялся один рабочий-печатник 47 лет, обремененный большим семейством при очень тяжелом материальном положении, И. П. Константинов, который, проходя эти две школы как I, так и II ступени, был самым примерным и внимательным учеником, – он не пропустил ни одного дня занятий партшколы.
Общее собрание рабочих-коммунистов приветствовало этого ученика – рабочего от станка, который, посвящая себя занятиям политическими науками, не останавливается ни перед какими преградами.
В ответ на приветствие Константинов заявил: «Я рабочий, а рабочий при Советской власти должен знать, что он сам должен найти правильный путь в ученье и знании».
Рабочие, ученики партшколы, постановили тов. Константинова за его твердое стремление к знанию занести на красную доску.
День трудовой отбыв, усталый от натуги, Порою, может быть, больной – Не самогонкою хмельнойТы отравлял свои голодные досуги,Не в церковь тупо брел – глотать гнилой дурман,Не на базар спешил с продажной зажигалкой, Чтоб, сбыв ее, бумажкой жалкой Заштопать кое-где дырявый свой карман, – Презрев мещанские насмешки и уколы:«Туда ж, с мальчишками учиться, бородач!» – Ты шел к порогу новой школыДля разрешения неслыханных задач. Среди нехоженных, огромных Российских наших пустырей, Таких, как ты, невидных, скромныхНемало есть уже у нас богатырей.Рабочий рядовой, «товарищ Константинов», Сознаньем классовым могуч, Ты – исполин средь исполинов,В твоих руках – к победам нашим ключ. Всем меньшевистским злым кликушам,В решающие дни пошедшим с нами врозь,Всем чванным и гнилым интеллигентским душам,Презреньем кастовым отравленным насквозь,Всей эмигрантщине зверино-плотоядной,Парализованной, но все еще живой, –Какой угрозою убийственно-наглядной Является культурный подвиг твой!К серпу и молоту прибавив силу знанья,Ты, у врагов кому иного нет названья,Как «обнаглевший хам», «разнузданный вандал»,К серпу и молоту прибавив силу знанья,Все наши замыслы, все наши упованья,Все наши общие труды и начинанья Ты укрепил и оправдал,Ты, в ком, свершая путь великого страданья, «Как солнце в малой капле вод»,Отобразил себя рабочий наш народ!
За этой линией*
(Основной припев)Я опоздал с моею сказкой.«Гааги» нету. Не беда.Ведь мы гаагскою развязкойНе обольщались никогда.Так суждено уж – прогореть ей,Чтоб – через сколько там недель? –На конференции на третьейПродолжить ту же канитель. А может, песенкой иноюНачнет лиса нас угощать?Блокадой новой иль войноюОпять попробует стращать?Ну что же, мы себе на плечиВрагов не думаем сажать.Красноармейцы, вашей «речи»Не стану я опережать!Скажу лишь то, что непреложно:Мы уступаем, сколько можно,Но если нас биржевикиНачнут пугать – серьезно? ложно? –Мы твердо скажем: «Осторожно!За этой линией – штыки!!»
Пугало*
(Надпись на памятнике Александру III в Ленинграде)Мой сын и мой отец при жизни казнены,А я пожал удел посмертного бесславья:Торчу здесь пугалом чугунным для страны,Навеки сбросившей ярмо самодержавья.
Предпоследний самодержец всероссийский
Александр III.
Юной гвардии*
Время темное, глухое…И забитость и нужда…Ой, ты, времечко лихое,Мои юные года!
Перед кем лишь мне, парнишке,Не случалось спину гнуть?К честным людям, к умной книжкеСам протаптывал я путь.
Темь: Не видно: ров иль кочка?Друг навстречу или гад?Сиротливый одиночка,Брел я слепо, наугад.
Вправо шел по бездорожью,Влево брал наискосок, –И дрожал пугливой дрожьюМой незрелый голосок.
Нынче красной молодежиВ дядьки я уже гожусь.На ребяческие рожиВсе гляжу – не нагляжусь.
Зашумит ли резвым роемВ светлых залах новых школ,Иль пройдет военным строемПредо мною Комсомол,
Я, состарившись наружно,Юным вновь горю огнем:«Гей, ребятки! В ногу! Дружно!Враг силен. Да шут ли в нем?
Враг стоит пред грозной карой,Мы – пред заревом побед!»Юной гвардии от старойГероический привет!
Спокойствие и выдержка*
По распоряжению британских властей выход из Черного моря в Босфор закрыт.
