Александр Артёмов - Имена на поверке
Ноябрь 1936 г.
«Треть пути за кормой…»
Треть пути за кормой,и борта поседели от пены.Словно море, бескрайнагустого настоя вода.В ноябре уходил,как Парис в старину за Еленой,через год я нашел,чтоб теперь потерять навсегда…Ты стоишь побледневшая,моя золотая Елена,через несколько летты, как чайка, растаешь вдали…я, твой атом ничтожный,тебя принимаю, вселенная,от последней звездыдо условностей грешной Земли.Ничего, что потеряно (я находил,значит, стоитуставать и грестии опять уставать и грести)…За любовь настоящую,за тоску голубого настоя,если хочешь еще,если можешь еще,то прости!..Подымай паруса!Берега затянуло печалью…Отлегает заря,замирая, как голоса.Подымай паруса!Тишина пролетает, как чайка…Светит имя твоена разодранных парусах!
14–15 декабря 1937 г.
«Мы с тобою сядем близко-близко…»
Мы с тобою сядем близко-близко.Ветер тронул кофточку твою.И по привкусу тоски и риска,По тому, что лишь в твоих записках,Я его, родная, узнаю.Оттепель. И за окошком таютИ отходят в дальние краяТучи, им не видно края.Может, ты мне скажешь, дорогая,Где же она, родина моя?Эта ли, где кружат по неделе,Закружившись вдребезги, метели,Где такие синие снега,Где такие весны голубые,Где такие песни горевые,Эта ли, что так мне дорога?Может быть, не эта, а другая?Слишком уж неласкова со мной.Что же ты качаешь, дорогая,Золотой своею головой?
1936 г.
«Нам лечь, где лечь…»
Нам лечь, где лечь,И там не встать, где лечь.……………И, задохнувшись «Интернационалом»,Упасть лицом на высохшие травы,И уж не встать, и не попасть в анналы,И даже близким славы не сыскать.
Апрель 1941 г.
«Мы сами не заметили, как сразу…»
Мы сами не заметили, как сразуСукном армейским начинался год,Как на лету обугливалась фразаИ черствая романтика работ.Когда кончается твое искусство,Романтики падучая звезда,По всем канонам письменно и устноТебе тоскою принято воздать.Еще и строчки пахнут сукровицей,Еще и вдохновляться нам дано.Еще ночами нам, как прежде, снитсяДо осязанья явное Оно.О пафос дней, не ведавших причалов,Когда, еще не выдумав судьбы,Мы сами, не распутавшись в началах,Вершили скоротечные суды!
1937 г.
Девушке
Мальчишкой я дарил на память рогатки,Как мужество, мужскую честь и верность.И друзья мои колотили окна,И мне приходилось за них краснеть.Но сердце, свое гордое сердцеУличного забияки и атамана,Я носил нетронутым и чистым,Как флаг романтическая бригантина!Но прошли года,И из моего сердцаПытаются сделать милую пудреницу.А мужествоУ меня забирают,Как милиционер рогатку.
1936 г.
Григорий Корешов
Первый рейс
Вспоминаю иногдаДень веселого отхода.Шумно пенилась водаЗа кормою парохода.
Судно то летело вниз,То взлетало вверх куда-то.Ветер горсти звонких брызгЗло швырял в иллюминатор.
Посинелый, мокрый весь,Я смотрел на волны косо:Это был мой первый рейс,Первый день я был матросом.
Если новая волнаСудно выше поднимала,То казалась мне онаНе волной — девятым валом.
И казалось мне, что я —Волк морской, моряк хороший,Что, беснуясь, океанБьет восторженно в ладоши.
Штиль
Словно лист осенний, вянетПарус судна: ветра нет.В заштилевшем океанеГолубой встает рассвет.
На бочонке возле рубкиДремлет вахтенный моряк;Остывает пепел в трубке,Туго втиснутой в кулак.
Шкипер вышел из каюты,Хмуро глянул на восток,Сплюнул, выругался крутоИ поднес к губам свисток.
Это верная примета —Свистом ветер вызывать.Шкипер плавал вокруг света —Как же этого не знать!
Скрывшись от беды за рубку,Обжигая спичкой нос,Раскурить пустую трубкуХочет вахтенный матрос.
Он спросонья жадно тянетЖар из трубки — дыма нет.…В заштилевшем океанеГолубой встает рассвет.
Шкипер
Был вечер холоден, угрюмВзбивал валы соленый ветер.У нас был полон рыбой трюм,И на борту лежали сети.
Пять Пальцев — пять гранитных скал,Их обойти при ветре трудно.И может быть, девятый валО них распорет днище судна.
Замысловатый вьют узорНа лбу у шкипера морщины,Не в первый раз ведет он спорС морской взлохмаченной пучиной.
Но, зная, что не быть беде,Сжимает шкипер крепче румпель,И судно держит он на румбеНазло и ветру и воде,
И только в сгорбленных плечахВидны упорство и усталость.…Я вижу каменный причал;Опасность за спиной осталась!
Бьют в колокол на берегу,И шкипер, как всегда, спокоен.С причала дружеской рукоюДевчонка машет рыбаку.
Чудо-плаванье
Ах, какое будет чудо-плаванье У потомков наших моряков!Все для них родными будут гавани, И чужих не будет берегов.Без морского паспорта и визы, Выбрав цепи грозных якорей,Поплывут они с попутным бризом В даль и ширь лазоревых морей.Будут штили, будут ураганы, За кормой крутиться будет лаг,А на клотике над океаном Будет реять краснозвездный флаг.И в порту, где день стоянки прожит, Другу Васе скажет черный Джим: — Видишь дом? Здесь был кабак. Быть может,В нем тянул отец мой с горя джин. —Скажет честный Том, сверкнув глазами:— Мы о прошлом память бережем.Мой отец убит в ИокогамеНа молу приятельским ножом. —И вздохнет их друг, Сато раскосый: — Посмотрите, братья, где стою,Чайный домик был. И здесь матросыПокупали на ночь мать мою. —И пойдут четыре друга к гавани, Окруженной зарослью садов.…Ах, какое будет чудо-плаванье У потомков наших моряков!
Весна
Я утром вышел на веранду,Все окна настежь растворив.Входили грузные шаландыС ночной добычею в залив.
За желтой отмелью СкрыплеваГудел медлительный прибор.Там, обгоняя краболовы,Плыл в море смелый китобой.
На свежем бризе ванты пели,И понял я, что так всегдаБывает в марте и апреле:На север движутся суда,
В тайге с богатством соболинымБредет охотник сетью троп,И в Приханкайскую долинуВыходит первый рисороб.
Грохочет где-то гром весенний,И, распластавшись на бегу,Вдали пятнистые олениСтрелою мчатся сквозь тайгу.
Вот замелькали на опушкеИх припотелые бока,Как будто пестрые веснушкиТебя осыпали, тайга!
Мы молодеем все весною,Нежней становимся, мой друг,
И я тропинкою лесноюБежать хочу куда-то вдруг.
Свой путь на карте не отмечу,Приду к зеленому ручьюИ там, у ивы, верно, встречу,Как в сказке, девушку ничью…
Легенда о кедре
