Сергей Орлов - Стихотворения
1961
Второй
Дорогу делает не первый,А тот, кто вслед пуститься смог.Второй.Не будь его, наверно,На свете не было б дорог.Ему трудней безмерно было —Он был не гений, не пророк —Решиться вдруг, собрать все силы,И встать, и выйти за порог.Какие в нем взрывались мысли!И рушились в короткий мигУстои все привычной жизни.Он был прекрасен и велик.Никто не стал, никто не станетВторого славить никогда.А он велик, как безымянен,Он — хаты, села, города!И первый лишь второго радиМог все снести, мог пасть в пути,Чтоб только тот поднялся сзади,Второй, чтобы за ним идти.Я сам видал, как над снегами,Когда глаза поднять невмочь,Солдат вставал перед полкамиИ делал шаг тяжелый в ночь.В настильной вьюге пулеметаОн взгляд кидал назад: «За мной!».Второй поднялся.Значит, ротаИ вся Россия за спиной.Я во второго больше верю.Я первых чту. Но лишь второйРешает в мире — а не первый, —Не бог, не царь и не герой.
1962
«А кто такой Бартоломей Диас?…»
А кто такой Бартоломей Диас?Что слышали вы нынче о Диасе?И почему Диас дошел до нас,Чем он прославился, вопрос неясен.Он Африку когда-то обогнул,Впервые обогнул ее по морю.Сто раз тонул, но гнул ее и гнулИ обогнул, навек войдя в историю.
А кто такой Бартоломей Диас?Я спрашивал, мне люди не ответили,Одни сказали — он испанец, разФамилия Диас.Да, тьма на свете их.Другие заявили — футболист.Зачем тебе он? — вопрошали третьи.Плыл в пене волн и солнц зеленый мыс,Рвал ветер паруса в пятнадцатом столетье,Жгла соль огнем бессонные глаза.
Как мир велик! Ни тронов в нем, ни клира,Под килем и над мачтами гроза,И солнце прогибает крышу мира.А в Лиссабоне где-то день за днемВ порту взлетали флаги на флагштоках,Гремели сходни, но никто о немНе вспоминал, не знал о нем, и толькоШальная девка, все забыв с тоски,Обласканная как-то ненароком,Не забывала жарких две рукиИ знала, кто такой Диас, до срока.А он о ней забыл в тот самый час,Когда вернулся, королем обласкан,И Лиссабон: «Да здравствует Диас!» —Гремел, судьбе завидуя прекрасной.(.............)Прошли века, сегодня мир гремит.От маршей тесно рациям в эфире.Волна восторга, в радугах зенит,Неслыханное совершилось в мире.Мир шире стал, чем был для всех для нас.…А кто такой Бартоломей Диас?
1962
«Далекое становится все ближе…»
Далекое становится все ближе,Уже луна и та доступна нам.Наука движется вперед и движетВесь мир навстречу новым временам,Когда близки любые станут далиИ суть вещей сокрытая ясна.Но как измерить радость и печали,Ее вершины и глубины дна.Но как приблизить, одержав победуНад бездной, разделяющей собойДалекий, как созвездье Андромеды,Мир человеческой души иной?Расчеты — чушь! И формул тоже нету.Есть лишь Гомер, Толстой, Бетховен, Дант —Искусства гениальные ракетыИ новые Ромео и Джульетта —Любви соединяющий талант.Они одни ничем не заменимы,Без них на свете через все годаНемыслимы и неосуществимыГармония и счастье никогда.
1962
Птица Сирин
На клочке пергаментных заботЯ прочел значки полуустава —Птица Сирин в уши там поет…И тревожно мне донельзя стало.
Птица Сирин в уши там поетГолосом далеких и любимых…Посреди гиперборейских водСкалы, как ножи, встают над ними.
Птица Сирин в уши там поетГолосом далеких и любимых…На пять тысяч верст зеленый лед,Солнца шар над ним в шерсти и дыме.
Птица Сирин в уши там поетГолосом далеких и любимых…Красный Марс во весь обзор встаетСо своими лунами пустыми.
Птица Сирин в уши там поет…Гаснет парус, замерзают ноги.Дюзы разрывают звездолет —Птица Сирин встала на дороге.
1962
Женский праздник
Сложились бабы по рублю,Простые бабы, деревенские,И пьют, я их не оскорблю —Мол, пить занятие не женское.
У баб на то причина есть,Особая, всемирно веская —По радио промчалась весть,И озарилась доля женская.
Вся вдруг до донышка виднаС поры далекой, незапамятной,На целый белый свет одна,Горя своим горючим пламенем.
Три полбутылки на столеПлодовой, ягодной и выгодной,Пьют бабы у себя в селе,Румяные от водки выпитой.
Их не зовут домой мужья:«Валюта, Валя, Валентина!».Судьба не песня соловья,Не все вернулись из Берлина.
Пахали бабы, жали хлеб,Леса рубили, сенокóсили,Век прожили в своем селе,И слыхом не слыхав о космосе.
А над землей уж третий час,Быстрей, чем шар земной наш кружится,Вокруг него в который разЛетит сестренка, дочь, подруженька!
Над щами, стиркой и страдой,Над песнями, от слез солеными,Летит над старыми законами,Муж по которым — бог земной.
Гремит над всей землей эфир,И марши, марши в честь них, марши,В честь них, потрясших целый мир,Обыкновенных женщин наших.
А здесь, в деревне, стол накрыт,Пластинка кружится любимая.И день, как колокол, гудитНад придорожными рябинами.
1963
В автобусе
Косматый, рыжий, словно солнце, яОптимистичен до конца.Душа моя — огнепоклонница,Язычница из-под венца.Чем дело кончилось с татарами?Как мартом сарафан белен!Вдрызг реактивными фанфарамиИсполосован небосклон.Летят дюралевые каплиПо небу синему, свистя.Не так ли хлынет вниз, не так лиЛивнь реактивного дождя?Но вальсы, вальсы, только вальсы,Кружа, в динамике дрожат.Белеют на баранке пальцы,Темнеет у шофера взгляд.Весь голубой, как будто глобус,В никелированной росеЛетит размашистый автобусПо пригородному шоссе.Он в солнце, в первых лужах, в глине…Творится на земле весна,Как при Микуле и Добрыне,Как при Владимире, красна.И Лель сидит на косогореС кленовой дудочкой в зубах,И витязи торчат в дозоре,Щитами заслепясь в лучах.Мосты над реками толпятся,В бензинном дыме провода…И ничего не может статьсяС весной и Русью никогда.
1963
Два монолога
1Нет расстоянья, нет пространства,И городов далеких нет.Нет гор, морей и ветра странствий,Есть стюардесса в цвете лет.Есть аэрон, бетон, динамик,Орущий джазом в вашу честь,Трап на пневматике, громамиНочь потрясенная окрест.Век, ты устроился неплохоИ позабыл, что час назадБыла перекладных эпоха,Карет, фрегатов и баллад.В цветной бетон и сталь закован,Неоном ледяным омыт,Исчислен, взвешен, зашифрован,И крайне замкнут, и открыт.Мой брат, мой враг, мой собеседникНад пластикатовым столомИ чашечкой «эспрессо» бледнымВ часу, неведомо каком,В глуши неведомой вокзальной,Откуда всё рукой подать:Березы, ледники и пальмы, —Что хочешь ты еще сказать?И знаки мудрости газетнойВосходят над твоим лицомС похожею на сказку сплетней,Как за щекою с леденцом.А синие глаза пустынны,И прядь сиреневых волос,Как дым весны и Хиросимы,Ответ рождает и вопрос.Век, я хочу с тобою споритьО смысле злобы и добра,Дышать зеленой солью моря,Пить спирт из фляги у костраИ быть еще сентиментальным,Как в дни фрегатов и карет,Медлительным необычайноСредь молний, стюардесс, ракет.
2Чужие старые столицыВ рекламных ливнях слюдяныхЯ вспоминаю, словно лица,Пытаясь разобраться в них.Стеклом, бетоном, сталью, светомРазрублен мрак ночной и смят.Зимой, весной, в разгаре летаОни сверкают и горят.Но есть в их праздничности броскойТревога знобкая и грусть,Которую понять не просто,Но есть которая как груз.А в чем она, не скажешь сразу:В девчонках юных на углахИль в блеске бешеном показаВ самом уже запрятан страх?А может быть, всё это вкупеЗаключено в том и другом.Забудут, не наймут, не купятИли поверят, но с трудом?Гремят, ликуют и хохочут.Надменны, праведны, грешныИ на исходе жаркой ночиСосредоточенно грустныЧужие старые столицыУ синих рек и белых льдин,Большие памятные лицаДержав, столетий и равнин.
1963
