Всеволод Рождественский - Стихотворения
211
Автограф (ЛА) Перед 1Всё то же. Не может ветерУгомониться никак.Как будто на целом светеУстроили нам сквозняк.
И кто бы мог поверить,Что боги в упорстве своемКак распахнули двери,Так и забыли о том.
Вместо 3–10Как будто с собой в кочевьеИх манит скользящий луч.
И рвутся они — и ни с места.А листья далеко летят,И даже береза-невестаОсыпала свой наряд.
Обрывками туч косматыхЗапутанные на юру,Навытяжку, как солдаты,Одни только сосны в бору.
Стоят и скрипят угрюмо,Колючей шуршат хвоей.
20 На скошенные поля!
246
Автограф (ЛА) Вместо 1–4
Всю ночь березы да болота,Разлив апрельских сизых вод,Косящий дождь — и с поворота,Как семга розовый, восход.
Мой Новгород! Навоз в соломе,Заборы, яблоки, грачи,Герань на окнах в каждом доме,И каша пшенная в печи.
По дымным улицам церквушки,Проваливаясь в грязный снег,Как на пригорок побирушки,Бредут в одиннадцатый век.
Еще и холодно и раноЗдесь, на Софийской стороне,Но Волхов блещет сквозь туманыИ гонит зайчиков в окне.
11–12Не сложен рабьими руками,А дивно вырос из земли.
14Он белой схимою покрыт,
21–36Пчелиный разум ВизантииЛепил апсиды и притвор,Чтоб грозным именем СофииОстановил он праздный взор,
Но я — задумчив и беспечен —Иду сегодня, сам не свой,Как утро прост, как дым не вечен,По крутолобой мостовой.
А день восходит ясноликий,А Ильмень-Озеро светло.Но терпким привкусом брусникиМне всё же сердце обожгло.
Над потонувшею РоссиейСтою в каком-то смутном сне, —И сизый шлем святой СофииМне ясно виден в глубине…
289
БМ 3–36Чаще вспоминает ЭвридикаЛедяное озеро, кувшинкиИ бежит босая по тропинкеК желтой пене мельничных колес.
В соскользнувшем облаке рубашкиВся она как стебель. А глаза —Желтые мохнатые ромашки.Сзади поле с пегим жеребенком,На плече, слепительном и тонком,Синяя сквозная стрекоза.
Вот таким в зеленом детстве мира(Разве мы напрасно видим сны?)Это тело, голубая лира,Билось, пело в злых руках ОрфеяНа лугах бессмертного шалфеяВ горький час стигийской тишины.
Эвридика! Ты пришла на север.Я благословляю эти дни.Белый клевер, вся ты белый клевер!Дай мне петь, дай на одно мгновеньеУгадать в песке напечатленьеЗолотой девической ступни.
Дрогнут валуны, взревут медведи,Всей травой вздохнет косматый луг,Облако в доспехе ратной медиОстановится над вечным склоном,Если вместе с жизнью, с пленным стоном,Лира выпадет из рук.
323
Загл. ЗАЗДРАВНЫЙ ТОСТЛадога 3–4От дружеских пиров и гордых восклицаний,Я пью, высокий тост со дружеством деля.
Вместо 6–40Всё пережитое встает костром высоко!Я — сверстник Октября и соименник Блока —В его лицо взглянуть хочу в последний раз.
Да, молодость была глупа и хороша!Но есть всему черед, времен круговращенье,И холод поздних лет нам обостряет зренье,И словно старый сад растет у нас душа.
Иные, лучшие даны нам времена…Сквозь стужу, голод, смерть звучал нам чести голос,Когда за жизнь свою родимая странаВ неистовых боях мужала и боролась.
Мы знаем жар огня, нам ведом хлеба вкус,И что такое жизнь — на ощупь слышат руки,Мы дом свой пронесли сквозь холода разлуки,И солнца наших встреч не влить в пределы чувств.
Всё, что утрачено, мы возвратили вновьИ в мужестве боев себе добыли право:Как знамя развернуть святое имя «Слава»,Сквозь ненависть пройдя, произнести «Любовь».
Потомки с гордостью помянут песней нас,И тот, кто с нами был в походах хоть однажды,Тому уж не уйти от негасимой жажды:Пусть миг один, но жить, вот в эти дни, сейчас!
338
Ст. 361–8 Отсутствуют
9 Снились мне взгорья и рощи, где солнце запутало косы,
12–15Села ползли по оврагам, и яблонь цвела на краю.
Шел я по звонким дорогам, — было мне двадцать — не больше,Песня бродила по жилам, темный боярышник цвел,Прямо в лицо мне смеялась голубоглазая Польша,
18 Ласточки резали воздух, тихо дымилась река.
Вместо Сердце — Марыся — Марина! Имя твое неизменно,
21–40Свежий ковер маргариток, дедовский пенистый мед,Шум кринолинного шелка в разбеге мазурок Шопена,Звезды и пламя повстанцев в сугробах медвежьих охот.
Ты — это снег на Карпатах, дубовые срубы в камине,Шелест девичьих светелок, отцовский закрученный ус,Цоканье четок и речи, звонкая льдинка латыни,Хлопья росистого сада, белого яблока хруст.
Может быть, это — судьба моя — пена и пламя, Марыся!По снегу пели полозья, вспыхивал синий зрачок.Сыпался порох на полку, жгла меня оторопь рысья,Ты рукавичку роняла — и было лишь мне невдомек.
Что ж! Скорей на коня! Стисни сердце и шпоры,Плетью воздух резнув, ляг на луку, гони,Тысячу гончих спусти с туго натянутой своры —Пусть они рвут и клубят в лес уходящие дни!
Пусть, обезумев, гнедой в лунные вломится буки,Оземь ударив тебя, вырвет из памяти день, —Алую струйку со лба вытрут прохладные руки,Очи затянет туман — белая девичья тень.
357
БМ Посвящ. Бор. ЛавреневуГС 6 Гусарский пунш. Былой мазуркойБМ ГС 18 И душит голову похмелье,
34 И день, и ночь в хандре тревожной,
БМ Вместо 37–52Храпит денщик. Плывет свеча…Забыться, что ль, тетрадку вынув,Пока не поднял сгорячаСтволов какой-нибудь Мартынов?
Мой Лермонтов, мой мальчик злой,Платил ты горькою ценоюПрогоны жизни почтовой,Скача к запретному покою.
Ты мучил женщин, ты искалЗабвения, любил деревьяИ ни на что б не променялТревог военного кочевья.
Здесь, возле черных деревеньВсю жизнь отдать казалось малоЗа грозовой короткий день,Зажатый в трещине Дарьяла.
ГС Вместо 37–52Храпит денщик, плывет свеча…Забыться, что ль, тетрадку вынув,Пока не поднял, сгоряча,Стволов… какой-нибудь Мартынов!
390–403
12Посвящ. Анне АхматовойАвтограф (ЛА) Вместо 5–8Стихам — широкие пути,Дыханье счастья и простора,Но суждено ли им найтиЛесные тихие озера?
Подстерегают лебедейВ судьбе крутой и неминучейКосые полчища дождей,Огнем грохочущие тучи.
Но, прорываясь за чертуРазбушевавшейся стихии,Они выносят КрасотуВ лазурь сияющей России.
И там, над тучами — смотри!Где тает птичья эскадрилья,Ложатся отблески зариНа их раскинутые крылья.
ПРИМЕЧАНИЯ
Настоящее издание является наиболее полным научно подготовленным собранием стихотворений и переводов В. А. Рождественского. Свою задачу составители видели в том, чтобы представить наиболее характерные образцы творчества Рождественского, отражающие основные этапы становления его как поэта.
