Всеволод Рождественский - Стихотворения
118
Посвящ, Д. С. Усову
ЗС 2 Утонул в ночную синь.
7 Иноземной легкой крови
Между 12 и 13Блудный сын любви и света,Я, последний в их роду,Сам скитальчество поэтаВыбрал, сердцу на беду,—
13–14Оттого, что всех чудеснейПал в наш род — за чьи вины?
После 24Он для песенной забавы,Для потехи кузнецаЗаложил степные травыВ книги деда и отца —
И, должно быть, по приметеЯ люблю всё горячейНа бездомном этом светеСкачку песен и ночей!
119
ЗС Между 8 и 9Ингерманландскою белесой ночью,Когда висел, как шар стеклянный, мир,Я с музами беседовал воочью,И строгий мне завещан был empire.
13–16В оврагах дней, на полевом разъезде,Средь тульских звезд блуждал я наугад,И цвел со мной в Ефремовском уездеНеповторимый Яблоновый сад.
24 На огоньки курчавой Костромы, —
34 Шел этот сад, как девушка суров,
38 Саади пел угрюмый карагач.
44 Глухой мечты отрада и затвор?
47 Отдам я жизнь бездонному покою,
53 Но всё равно — восторженней и шире,
55 В пустом как ночь и равнодушном мире
136
Загл. ЧЕРНОЕ МОРЕОвС 23 Плоскоспинный Севастополь,
28 Бухту синюю зажав.
Вместо 29–32Но, скользя в тени отвеса,Уж ловил биноклем яСлева — соты Херсонеса,Справа — грузный мыс Айя.Вновь проходят (в губках туфа,Море, пенься и кипи!)Виноградный дол ГурзуфаС Аю-Дагом на цепи,Пепельные Оделары,Мутно-сизый Чатыр-ДахИ Алушты камень старыйВ черных грушевых садах.За Алуштой — область мрака,Горы, вставшие венцам,Башни желтого Судака,В горькой пене Меганом.Дальше — гребень Киммерии,А за ним, как спелый плод,Сердце в овиди сухиеФеодосия берет,И, простой лозой украшен,Город всходит здесь и тамВ ожерелье серых башенПо оранжевым холмам,Чтоб в пустынном ветре склонаМне открыть скитаний цель:Карадаг — веков корону —И лазурный Коктебель.
163
Ладога Между 12 и 13Есть складкой скорби искривленный рот,Туман, ползущий к тяжкому надбровью(Черты, которые читает тот,Кто сам отравлен черною любовью).
Есть омуты зеленых, смутных глаз,Где всё — сплетенье тины и кувшинок.(Я знал их все, я выдержал не разИспепелявший душу поединок).
Между 20 и 21Твой карий взгляд и строгий взмах ресницИ это имя — нет его напевней —Уводят память в терема цариц,В старинные посады и деревни.
26–27Что лишь в тебе (пусть я того не стою),Живет моя бездомная душа
172
БМ 1 Сердце, сумасшедший бубенец,
4 Этому нетрудному покою.
5–12Выпивая жизнь свою до дна,Допоем и то, что недопето.На земле была мне сужденаНевеселая судьба поэта.
Но жалеть я стану в этот час —Что бы нам с тобой ни говорили —Не о том, что смерть сильнее нас,А о том, что мало мы любили.
13–24 Отсутствуют
182
Загл. ПАМЯТИ А. А. БЛОКА
Автограф (ЛА)Шел Он в мире по скалам суровымВ одиночестве гордом своем,Словно Дант, опаленный багровым,Роковым и жестоким огнем.
И, терзая бессонную совесть,Беспощадный к себе и к другим,Жизнь свою рассказал нам, как повесть,Порожденную веком глухим.
В путь далекий его провожали,Чтоб во тьме был Он светел и прост,Гамаюн, птица вещей печали,И взметенный костром Алконост.
И вставала Россия за дальюВсё сжигающей в мире мечтыНезнакомкой, за синей вуальюНедоступно сокрывшей черты.
Нет, недаром в очах этих страстныхОн нашел оправданье и свет,И во тьме прочертил не напрасноОгневую орбиту комет.
Повела его в путь не тревога,А любимая с детства до слезТа же русская наша дорога,Вся в колосьях вдоль старых берез.
Сам рожденный в года роковые,Простирающий руки к весне,Сердце отдал Он гневной России,Вознесенной на алом коне.
И, роняя свинцовые слезыНа просторах родимой земли,Все великой истории грозыЧерез сердце поэта прошли.
Знал Он — вьюге пора разгуляться,Старый мир засыпая собой,И навстречу нам вышли «Двенадцать»,Чтобы с нашей сродниться судьбой.
А за то, что во тьме бездорожийЭту правду увидеть Он мог,Мне сейчас ничего нет дорожеБлагородного имени — Блок!
198
Загл. ВЕЧЕРНИЙ ЧАЙ
ЛетоЧто может быть милей и проще, —Когда еще прозрачен май,К березовой причалить рощеИ пить в тени вечерний чай!В густой траве дымятся чашки —Благоухающий огонь —И золотистые букашкиЩекочут теплую ладонь.Так нежно со стаканом чая,В струистой синеве костра,Склоняется ко мне — не знаю —Любимая или сестра.И кажется, что это СчастьеВстает, спускается к реке.А белое мелькает платьеКак облако в березняке.
205
Загл. ФЕОДОСИЯПосвящ. Худ. К. Ф. Богаевскому
Ст. 36 Перед 1Путник, кто бы ты ни был, присядь, отдыхая,Над откосом, где ходит морской купорос.Под тобой Феодосия — чаша пустая,Сохранившая запах аттических лоз.
Над рыбачьим поселком, над скудным прибоем,По колючкам оврагов ты будешь готовЦелый день пробродить, обессиленный зноем,В жидкой охре ее невысоких холмов.
День сегодняшний здесь так похож на вчерашний;Над пустеющим портом — соленая синь,Черепицы лачуг, генуэзские башни,Те же сети рыбачьи, и та же полынь.
По извилинам рва заблудилась корова,Время гложет латинские буквы ворот,И, как девушка, башня Климента VI-гоВ хороводе подруг над холмами идет…
5 Зоркой тростью слегка отогнув подорожник,
13 Но не только монеты разбойничьей расы
15–16Есть колодезь у стен караимской кенасы,Весь осыпанный листьями розовых груш.
25–36А потом мы спускались по алым ступенямЛабиринтами улицы к порту, к огням,И не мог надышаться я этим осеннимОстрым уксусом славы с вином пополам.
Итальянская улица. Сад. И у входаГромыханье оркестра. В ларьках виноград,И в порту нескончаемый рев парохода,Где у мола тяжелые волны гремят.
Ровно в полночь, качаясь на койке каютной,Я увижу, вдыхая прохладу и мрак,Как мигнет мне в окошко тревогой попутнойНад Двуякорной бухтой зеленый маяк.
После 36И останется, звездною ночью хранима,У ворот в Киммерию, страну забытья,Внучка синей Эллады, соперница Рима,Смуглоскулая Кафа, турчанка моя!
211
Автограф (ЛА) Перед 1Всё то же. Не может ветерУгомониться никак.Как будто на целом светеУстроили нам сквозняк.
И кто бы мог поверить,Что боги в упорстве своемКак распахнули двери,Так и забыли о том.
Вместо 3–10Как будто с собой в кочевьеИх манит скользящий луч.
И рвутся они — и ни с места.А листья далеко летят,И даже береза-невестаОсыпала свой наряд.
Обрывками туч косматыхЗапутанные на юру,Навытяжку, как солдаты,Одни только сосны в бору.
Стоят и скрипят угрюмо,Колючей шуршат хвоей.
20 На скошенные поля!
246
