Александр Новиков - Симфонии двора (сборник)
Я вырос тут, и все вокруг знакомо мне.
И стало просто дорогим.
И лишь она одна – не по моей вине –
По вечерам слоняется с другим.
Люблю ходить, в карманы руки,
не спеша,
В слепые окна посвистеть.
А ту, которая с другим – но хороша! –
Глазами, и не только, догола раздеть.
А девочке так нравится,
Когда ей вслед уставится
Хороший – не такой, как я!
Хорошим стать не выпало,
Но имя ее выколол –
И девочка осталась – как моя.
Гремел трамвай на рельсах, изводя себя.
В одном вагоне – я, она – в другом.
А с нею он. И я, опять душой скрипя,
Дурные мысли уводил бегом.
Люблю ходить, в карманы руки, не спеша,
По тротуарам тенью плыть.
А ту, которая с другим – но хороша! –
Прижать к себе или скорей забыть.
А девочке так нравится,
Когда ей вслед уставится
Хороший – не такой, как я!
Хорошим стать не выпало,
Но имя ее выколол –
И девочка осталась – как моя.
1995 год
А НА НАРАХ
Печальная мелодия
Со струн катилась, как слеза.
Который год, как в непогоде я –
То снегопады, то гроза.
От случая до случая –
Надежда – писаный портрет –
То исчезает, сердце мучая,
То появляется на свет.
А на нарах, а на нарах,
На гитарах, на гитарах
Нам сыграют про свободу
и любовь.
А на воле, а на воле
Тот мотив, как ветер в поле.
И тюрьма по той гитаре плачет
вновь.
Звенят, как струны голые,
Мне колокольчики-года.
Срываются, как голуби,
И улетают навсегда.
А что еще не выпало,
То ветер, видно, не донес,
Где неба купол выколот
Наколками из звезд.
А на нарах, а на нарах,
На гитарах, на гитарах
Нам сыграют про свободу
и любовь.
А на воле, а на воле
Тот мотив, как ветер в поле.
И тюрьма по той гитаре плачет
вновь.
1997 год
АЙ, МАМА-ДЖАН
На рынке лучше баклажан
Я торговал бы до сих пор.
Ай, мама-мама-мама-джан,
Зачем сюда я сел, как вор.
Я сел сюда не за кинжал,
Не взял чужого ни рубля.
Ай, мама-мама-мама-джан,
Будь проклят этот конопля!
Будь проклят этот анаша –
Какой, в натуре, разговор.
Ай, мама-мама-мама-джан,
Сам не курю я до сих пор.
Вчера Ахмед с тюрьма бежал,
Все у него теперь ништяк.
Ай, мама-мама-мама-джан –
Стоит на вышке наш земляк.
Мне мент-начальник угрожал,
Сказал, меня посадят в БУР.
Ай, мама-мама-мама-джан,
Там держат в клетках всех, как кур.
Я в лазарет три дня лежал,
Три пайки прятал на побег.
Ай, мама-мама-мама-джан,
Поймали суки – выпал снег.
И вот я снова – каторжан,
Мне год добавят или два.
Ай, мама-мама-мама-джан,
Болит, в натуре, голова.
И режет мне сильней ножа,
И давит мне больней петля.
Ай, мама-мама-мама-джан,
Будь проклят этот конопля!
2002 год
БАБУШКА С КОСОЙ
Непутев я с детства был –
Колот был и резан,
Комсомольских активистов
ножичком пугал.
Ах, как девочек любил,
Коль бывал нетрезвым.
Вобщем, очень видным был,
как в глазу фингал.
Дальше было так невмочь –
Сел я очень быстро,
А когда вернусь назад –
знал один лишь бог.
И от радости всю ночь
Пели активисты,
А еще желали мне,
чтоб скорее сдох.
Ах, жизнь моя – тесьма
С черной полосой.
Лучше пусть – тюрьма,
Чем бабушка с косой.
Плакала тюрьма,
А то – смеялася.
А бабушка с косой
За мной гонялася.
Будто высучили мне
На недоброй прялке
Путь, где бродят две старухи –
страшного страшней.
И играл я, как во сне,
С ними в догонялки,
И метался, как чумной,
между двух огней.
На казенные дома
Путались названья –
Год, другой, и вот опять
в новом месте я.
Получилось, что тюрьма –
Вроде, как призванье.
Ну, а бегать от нее –
профессия моя.
2003 год
БЕЗАЛКОГОЛЬНАЯ СВАДЬБА
На безалкогольной чайной свадьбе,
Помню, выдавали мы его.
Помню даже, как сказала сватья:
– Надо бы для горечи… того…
Очень предложением довольный –
Сразу видно, в этом деле хват –
Засветился антиалкогольный
Самый, самый трезвый в мире сват.
– Хватит полчаса для этикету!
Ничего, что пустим по одной!
Комсомольцев меж гостями нету,
Наливай, поехали, за мной!
Хватит тары-бары-растабары –
Завтра, может, свадьбы запретят!
Заливай горилку в самовары –
Пусть чаи гоняют, сколь хотят!
На безалкогольной чайной свадьбе,
Только пропустили по сто грамм,
Тесть сказал: «Покрепче засосать бы», –
Самовару зыркая на кран.
А жених Петруха айкал-ойкал,
Но как только выкрали жену,
После тестя с первым криком:
«Горько!» –
Присосался к этому крану.
И пошло, поехало, поплыло.
Хмель Петруху сразу одолел.
Бабу, что украденная была,
Он два раза с левой пожалел.
А потом, когда уже Петруха
С ней в законный брак вступать пошел,
Шурин зыркнул в скважину: «Там глухо.
Петька дело знает хорошо».
– Васька, ну-к, по клавишам огрей-ка,
Теща хочет «русского» на бис!
Кто желает, может сделать «брейка»
Иль ишшо какой-то «плюрализ».
– Васька, с браги только захворай мне,
Соображай, на свадьбе на какой!
Подымаешь, гад-то, как за здравие,
А лакаешь, как за упокой!
– Ну-ка, свекор, с выходом «цыганку»,
Вроде как и свадьбе ты не рад?
Вроде мы подсунули поганку
За твово беспутного Петра.
Ты упал бы лучше в ноги к свату:
Сколь огреб приданого – спроси!
Вишь, не вылезает из салату –
Радуется: выпил – закуси.
Самовар уже осилил свекор –
Из-за печки «с выходом» не смог.
– Это мой-то сын беспутный Петр!
Ну-ка, живо слазь с яё, сынок!
Выводи сюда ее, Петруха,
Я сейчас вас мигом разведу,
И чтоб в нашей хате ихним духом
Не запахло в нонешнем году!
Да я сейчас про все ее изъяны
Перечислю прямо по пальцам.
А ну-ка, марш отселе, обезьяны,
Походите, змеи, без кольца!
Забирайте с вашей малохольной
Из петровой спальни все, как есть!
Нам не надо – «антиалкогольной»!
Мы свою сыграем, честь по честь!
1989 год
БЕЛОКУРАЯ
Я влюбился в эту девочку не сразу,
Потому, что был игрив не по годам.
А как понял, оторвать не в силах глаза,
Понял, не отдам,
Понял, не отдам.
Никому ее я не отдам.
Но время мечет и тасует злые карты,
И одна из них – «казенный дом – моя.
Мы сидели с ней вдвоем за школьной
партой,
А теперь – скамья.
А теперь – скамья.
Подо мной казенная скамья.
Ах, девочка, прости,
Все б в жизни отдал я
За локон твой в горсти,
Белокурая.
И холодным долгим северным сиянием
Мне светило через ночь ее окно,
Чтобы я на дальнем расстоянье
Понял, все равно,
Понял, все равно,
Я вернусь когда-то все равно.
2004 год
БЕЛЫЙ ПАРОХОДИК
Мы с ней так ждали белый пароходик,
Что режет море вдоль и поперек,
И он уже был к пирсу на подходе,
Когда подали черный «воронок».
Он дал гудок загадочный и зычный,
Поспешностью мне душу беленя,
И капитан с кокардой неприличной
Повез на север с ветерком меня.
А океану-морю
Легко и все равно:
Я паруса отспорю
Или пойду на дно.
А дальше под гитару и голяшку
Сбивал я годовщины-каблуки.
Мне выдали по статусу «тельняшку» –
Да больно уж полоски широки.
Положено по описи. Все точно.
Носи, мол, на здоровье – все твое.
И только вот не выдали на почте
Письмишко просоленое ее.
А океану-морю
Легко и все равно:
Я паруса отспорю
Или пойду на дно.
Хрустел я от досады кулаками.
Заламывалась шапка набекрень.
Друг друга называли земляками –
Из разных городов и деревень.
Внушал себе до тошноты, до слез я,
Что матом поминать судьбу грешно.
И ждал письма. Но почтальон не нес
мне.
А я все ждал и думал – не дошло.
А океану-морю
Легко и все равно:
Я паруса отспорю
Или пойду на дно.
Вгонял в себя узоры черной тушью,
Закалывая все, чем дорожил.
И лишь сильней любил одну и ту ж я,
И, видимо, поэтому дожил.
И в час, когда терпенье на исходе,
Когда толпа бессонниц валит с ног,
Пришло письмишко – белый
пароходик,
Что завтра в аккурат закончен срок.
1986 год
ВАЛЬС ПОД ФАНФАРЫ
Хожу я нервный и смурной –
Куда ни плюнешь – там блатной,
И каждый метит научить
и преподать.
Побольше денег нагрести.
Пошире пальцы развести.
А если что – так век свободы
не видать!
Хожу-брожу – глаза блудят.
Куда ни сунься – там хотят.
И на углу опять хватают за рукав.
