Николай Глазков - Избранное
«Быт заел или сам устал…»
Быт заел или сам усталОт своих и чужих бед…И стихи писать пересталОчень хороший поэт.
Говорю: не писать трудней,Только я куда-то спешуИ поэтому целых сто днейПочти ничего не пишу.
— Только времени зря не трать, —Сам себе все время твержу.Не хочу себя повторять —И поэтому не пишу.
Не хожу ни в театр, ни в кино,Не читаю ни книг, ни брошюр.Значит, то-то оно и оно —И поэтому не пишу.
Без стихов моя жизнь петля,Только надо с ума сойти,Чтоб, как прежде, писать стихи дляОчень умных, но десяти.
1944Подсобный рабочий
Спать хочу, но мне не спится,На машине еду в склад.Денег нет, а с круга спитьсяОчень даже был бы рад.
Облака плывут по небу,Письмена ползут по почте.Всё равно, куда приеду —Я подсобный рабочий.
1944«Могу от женщин одуреть я…»
Могу от женщин одуреть яИ позабросить все дела,А женщина за все столетьяНичего не изобрела.
Всему виной один мужчина,Все делал он, а не она,И даже швейная машинаНе ею изобретена.
1944«Тáк работают: утро, день, вечер…»
Так работают: утро, день, вечер —Что едва поспевает Гознак;Заработав, бросают на ветер,Не на ветер, а на сквозняк.
И работают вновь, задыхаясьОт вседневных забот и обид,—Это есть артистический хаосИ неарифметический быт.
1944В. Хлебникову
Работаю на Поэтоград.Не разливанка — винный берег.Мой ежемесячный окладЛишь 235 копеек.
Смех невозможно запретить.Засмейтесь, смехачи, засмейтесь:Чтоб не работать, сам платитьГотов пятьсот копеек в месяц.
Пускай таскаю я мешкиИ ничего не получаю,Пусть неуместны здесь смешки,Мой стих не сменится печалью.
Мне не хватает на харчи,Но, чтоб в глупца не превратиться,Скажу: «Засмейтесь, смехачи!»,Как «Все-таки она вертится».
1944I. «Своих стихов не издавая…»
Своих стихов не издавая,Ищу работы отовсюду,Пилить дрова не уставаяМогу с рассвета до салюта.
Могу к Казанскому вокзалуДоставить чемоданов пару.Могу шататься по базаруИ загонять там что попало.
В Поэтоград моя дорога,Меня среда не понимала,Так что могу я очень многоИ в то же время очень мало.
II. «Но если путь к иным победам…»
Но если путь к иным победамЯ предпочту иным дорогам,Тогда не буду я поэтом,Тогда не буду я пророком.
Я обрету людей степенность,Я принесу немало пользы,Меня признает современность;Но обо мне забудут после.
1944Эпитафия на самого себя
Жил-был поэт. Он был обманутНесогласившимися с новым.Но все равно его помянутВеликолепным добрым словом.
Поэты завтрашнего мира!Грядущих лет!Остановитесь у могилы,Которой нет!
1944«Ветер, поле, я да Русь…»
Ветер, поле, я да РусьВ мире небывалом.Не сдаешься? Не сдаюсьНикаким шакалам.
А снежинок всех числоВелико, как горе,Все дороги замелоСнеговое море.
Я смотрю по сторонам,Месяц — что полено;Снеговое море намТоже по колено.
1944«И в этой самой жизни нашей…»
Другу из Поэтограда[1]
Э. М.
И в этой самой жизни нашей,В быту лишений и побед,Ты, милый, самый настоящийОчаровательный поэт.
Ты пишешь очень много дряни:Лишь полуфабрикат-руду,Но ты прекрасен, несмотря ниНа какую ерунду.
В рубцах твоих стихов раненья,Которые в огне атак.А те, кто лучше и ровнее,Писать не выучатся так.
У них стихи круглы и дуты,Хоть и металл, а не руда,И никакие институтыИм не помогут никогда.
1945«Мы поедем за Мытищи…»
Мы поедем за Мытищи.Что нам думать и гадать?Заработаем мы тыщиИ не будем голодать.
Люди любят все, что праздно,Но достоин труд любви.Мы работаем прекрасно,Если платятся рубли.
А металл презренный самый —Мой любимейший металл…Подружусь с огромной славой,Ей всю душу промотал.
Хорошо под гору, в гору,—Путь зачеркивает нудь.Счастье гнется, как подкова,Но не всякому согнуть.
Ну, а мы богатыреемЧуть не с каждым божьим днем.Все, что есть, — преодолеемИ подковину согнем.
«Один мечтал о жизни царской…»
Е. В.
Один мечтал о жизни царской,Другой любил считать ворон.А мы — как Минин и ПожарскийИ как Брокгауз и Ефрон.
Пусть затруднений впереди стоМиллионов гектоватт,У нас идейное единствоИ, может быть, Поэтоград.
Пойдем навстречу воскресеньямМы, а не будням.Чтоб стать могло увеселеньемХоть что-нибудь нам.
Мы мудрецы, и путь наш праведн,И свят, и солнечн,И нашим разумом не правитВсякая сволочь!
И ни тебе (таков твой жребий),Ни мне не сгинуть.И разве есть такая мебель,Чтоб нам не сдвинуть?
1945«Мы подрубим сучки…»
Ал — ру Меж — ву
Мы подрубим сучки,На которых сидим,И сожжем свои корабли…И я буду один, и ты будешь один,Словно иначе мы не могли.
И уйдем, и не выпьем стаканов до дна,И покинем праздничный пир,И ты будешь один, и будет однаТа, которую кто-то любил.
Я поссорюсь с тобой,Ты расстанешься с ней,И настанет такой денек,Что ты будешь один, но не станешь сильнейОттого, что ты одинок.
1945«А она не добрая, не злая ведь…»
А она не добрая, не злая ведь…Мы по дыму судим о Казбеке.И не надо на эпоху сваливатьПромахи свои и неуспехи.
У меня чудных стихов не кипа ли?Только жить мешает сила вражья, —И у нас нет денег, а в день гибелиДеньги были или нет — не важно.
1945Юрка-граф
Жил на Арбате Юрка-граф,Он по анкетным даннымОдной из многих строгих графПричислен был к дворянам.
Рождал гражданских битв буранАнкетные вопросы,И на потомственных дворянВ те дни смотрели косо.
А Юрка-граф с дошкольных летМог доблестью гордиться,И славой дедовской согретБыл Юрий Коновницын!
Когда беда вставала в ростИ становилось хмуро,Тогда на Бородинский мостШел Коновницын Юра!
Там честь была сохранена.На бронзовой таблицеСреди имен БородинаЗвенело: «Коновницын!»
Отважный русский генералПриветливо и громкоВ минуты грусти ободрялДалекого потомка!
Когда фашистский голиафШагал к Москве-столице,Достойный уваженья графСумел с врагом сразиться.
Герой вошел в число потерьУ энской переправы,И Коновницыны теперьДвойной достойны славы!
Баллада о Доносове
