Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений
100. Грани. 1951 №11. С.85. Отзываясь на очередной номер «Граней», А.Неймирок процитировал это стихотворение, заявив: «Д.Кленовский вошел в русскую зарубежную поэзию как зрелый мастер, имеющий что сказать и знающий как сказать. Он - один из немногих русских поэтов за рубежом, выносивший не только сомнение, но и преодолевающее, победное утверждение» (Неймирок А. «Грани». Номер 11 // Русская мысль. 1951. 8 июня. №352. С.5).
101. Грани. 1951 №11. С.85.
102. Новый журнал. 1951. №26. С.134.
103. Новый журнал. 1952. №29. С.188. Обозревая последние журнальные новинки, Н.Е.Андреев отметил подборку Кленовского в «Новом журнале»: «У Кленовского, поэта сосредоточенной и сияющей серьезности, новые мотивы, как бы расширяющие его диапазон представителя “христианской музы”» (Андреев Ник. Заметки о журналах: «Возрождение» XXI, XXII; «Грани» 14; «Новый журнал». Книга 29-я // Русская мысль. 1952. 10 сентября. №483. С.4–5).
104. Новый журнал. 1951. №27. С.19.
105. Новый журнал. 1952. №28. С.260.
106. Новый журнал. 1951. №26. С.135.
107. Грани. 1951. №11. С.84.
108. Грани. 1951. №11. С.86. С датировкой 1950.
110. Новый журнал. 1952. №28. С.196.
113. Грани. 1951. №11. С.87. С датировкой 1949.
115. Народная правда (Нью-Йорк). 1952. 15 марта. №1. С.6.
116. Дело (Сан-Франциско). 1951. №3. С.77.
117. Новый журнал. 1951. №27. С.19.
119. Новый журнал. 1952. №29. С.112–113. Под названием «Жизнь».
120. Дело (Сан-Франциско). 1951. №1. С.5.
121. Дело (Сан-Франциско). 1951. №4. С.77.
124. Дело (Сан-Франциско). 1951. №4. С.76.
125. Дело (Сан-Франциско). 1951. №1. С.69. С разночтением в последней строке: «Милым спутником поздних дней».
126. Новый журнал. 1951. №26. С.135.
128. Грани. 1951. №11. С.90. Вместо третьей строфы в журнальной публикации был следующий текст:
В них вещий смысл, они - учителя!Без них мертво земное наше детство!Нас только ими делает земляУчастниками своего наследства.Такая смерть животворит - губя,Разя - прекраснейшую милость дарит.Проси о ней, - в бессмертие тебяВраз опрокидывающем ударе!
129. Новый журнал. 1952. №29. С.112.
133. Дело (Сан-Франциско). 1951. №3. С.77. С разночтением в 1 и 2 строках: «Как опустело здесь! Как будто за столом / На кресле, у окна?– везде кого-то нету».
136. Грани. 1951. №11. С.88. С датировкой 1949 и разночтениями в 7–8 строках: «Казалось, вот сейчас она / Покинет этот край суровый».
137. Дело (Сан-Франциско). 1951. №2. С.38.
138. Грани. 1951. №11. С.87. С датировкой 1949.
141. Грани. 1951. №11. С.86. С датировкой 1949.
Неуловимый спутник (1956)
Спустя три года после выхода сборника «Навстречу небу» знакомые начали спрашивать у Кленовского о том, когда появится новая книга. 23 сентября 1954 года он писал Маркову: «Я еще не собираюсь издавать нового сборника стихов. Во-первых, для него не хватает еще стихов, хотя за это лето я и написал десятка полтора с моей точки зрения годных для опубликования вещей. А кроме того, совершенно отсутствует материальная возможность издания книги. Обе первые книги были изданы с помощью друзей, которая, по-видимому, не сможет повториться» (Письма Кленовского Маркову. С.610). Лишь на следующий год Кленовский счел возможным вернуться к этой теме и 30 января 1955 написал Маркову: «Для книги в 48 страниц (я против более толстых сборников) стихов почти уже хватает. Когда прибавится еще штук 5–6 - серьезно займусь этим делом» (Письма Кленовского Маркову. С.618).
Весной парижское издательство «Рифма» предложило опубликовать новый сборник Кленовского, но у него тяжело заболела жена, и 26 апреля 1955 он сообщил Маркову: «Намечалось было издание моей новой, третьей, книги, но сейчас мне не до нее и дело отложено до “лучших дней” (если они вообще будут...)» (Письма Кленовского Маркову. С.622). 15 августа 1955 года Кленовский писал: «У меня идут переговоры с “Рифмой” (по ее инициативе) об издании моей третьей книги. Необходимо, однако, и мое материальное участие в этом деле, поскольку ни стандартный объем издательства (48 стр.), ни, особенно, тираж (200 экз.) меня не устраивают, а повысить эти цифры они отказываются» (Письма Кленовского Маркову. С.626). В результате от услуг «Рифмы» Кленовский решил все же отказаться и 26 сентября 1955 года сообщил Маркову: «Рукопись уже в Мюнхенской типографии и на днях должна пойти в набор. Думаю, что из печати книга выйдет недели через 3–4. Называться она будет “Неуловимый спутник” и на 48 страницах содержать 36 стихотворений, написанных в 1952–55 гг., из них 29 - нигде еще не опубликованных. <…> На новую книгу заказы превысили уже 500 экземпляров (100 берет Сан-Франциско, 300 - “Посев” и т. д.), т. ч. придется увеличить тираж до 800–850 экземпляров» (Письма Кленовского Маркову. С.627).
Через месяц, 29 октября 1955 года, Кленовский сообщал Шаховскому: «Лебедь мой давно уже ощипан, присолен и сейчас жарится на медленном огне мюнхенской типографии. Думаю, что к Рождеству до Вас доберется. Как бы только по снятии крышки с блюда, не обернулся он недожаренной баварской вороной» (Переписка с Кленовским. С.52). Еще три недели спустя был отпечатан тираж книги, на обложке которой значилось издательство «Сполохи» и дата: 1956 год. 20 ноября 1955 года Кленовский разослал экземпляры знакомым (Переписка с Кленовским. С.53; Письма Кленовского Маркову. С.628).
На новый сборник обстоятельной рецензией отозвался Г.Струве: «Поэзия Кленовского значительна и оригинальна. Он не похож ни на одного советского поэта, в нем сразу чувствуется “внутренний эмигрант”: прожив в Советской России больше 25 лет, он остался не задет ни Маяковским, ни Есениным, ни Хлебниковым, ни Пастернаком, ни Тихоновым. Можно даже сказать, что у него больше общего с некоторыми зарубежными, эмигрантскими поэтами - например, с Ходасевичем и некоторыми его парижскими учениками; но и тут различий больше, чем сходств. Очень далек он от так называемой “парижской ноты” - ему чужд всякий нигилизм. Его акмеистическая родословная, отмеченная Берберовой, несомненна, он ее и не скрывает <…> В своих стихах он не раз называет Гумилева своим учителем. Но Гумилев, к которому теперь восходит Кленовский, это не ранний, романтический Гумилев-конквистадор “Жемчугов” и “Чужого неба”, даже не Гумилев “Колчана”, а Гумилев “Костра” и особенно “Огненного столпа”. Вероятно, одно из самых близких Кленовскому стихотворений Гумилева - “Шестое чувство”. В стихах Кленовского порой очень ясно звучат гумилевские интонации <…> но все-таки Кленовского никак нельзя назвать ни учеником, ни подражателем Гумилева. У него свой голос, свои ритмы, своя тема. А рядом с акмеизмом чувствуется и общая классическая, пушкинская наследственность. И многое связывает поэзию Кленовского, к которой подходит определение “дар тайнослышания”, с Баратынским и Тютчевым <…> Кленовский - поэт зрелый, установившийся (тихая умудренность?– одна из его отличительных черт). Таким он и вошел в эмигрантскую поэзию, и ожидать от него непременно какого-то “развития”, поворота на новые тропы едва ли следует. Но это вовсе не значит, что он все уже сказал, поэтически исчерпал себя. “Неуловимый спутник” показывает, что Кленовскому действительно присуще некое “однодумство”. Но в этой книге много прекрасных отдельных стихотворений, которые порадуют тех, кто приветствовал предыдущие два сборника. Звучат в книге и новые ноты, даже если они и не создают нового направления» (Новый журнал. 1956. №47. С.265–270).
А.Кашин в статье «Смерть и бессмертие» был более лаконичен и более восторжен: «По этой маленькой книжечке можно писать философскую диссертацию, но основное, как нам кажется, определяется не трудно: ощущение того, что конец неизбежен и уверенность в том, что конца нет. <…> Смерть? Да, конечно. Но кто знает, вопрошал некогда Еврипид, - может быть смерть это жизнь, а жизнь это смерть? Вот и тут постоянно то же, - только уже не вопросом, а утверждением. Смерть, побежденная смертью: “смертью смерть поправ!” В этом муза Кленовского?– христианка, хотя ей не чужды и языческие мотивы. Но вопрошания ее всегда христианские, потому что цель ее такая, какой вне христианства нет. Греки верили: человек умирает, душа его бессмертна, но от такого бессмертия, грубо говоря, “держись подальше!”. Греки не знали рая, у них был только ад. А вот Кленовский и Муза его, конечно, вместе с ним, знают другое: ада нет, есть только рай!» (Грани. 1955. №27–28. С.255. Подп.: А.К.).
Юрий Терапиано попытался установить причины популярности поэзии Кленовского в эмиграции: «Д.Кленовский выступил в зарубежной поэзии после войны и за эти годы составил себе хорошую поэтическую репутацию. Бывают поэты, которые с самого начала оказываются в разладе с духом своего века и с настроениями своих читателей, другие же, наоборот, приходят вовремя, отвечают как раз той “ноте”, которая в тот момент наиболее актуальна. Примеры указать не трудно, вспомним Боратынского и Тютчева, Некрасова и Блока. Д.Кленовский, в отличие от большинства довоенных зарубежных поэтов, пришел вовремя. <…> среди поэтов новой эмиграции в те годы поэзия Кленовского оказалась той почти единственной, в которой звучала и традиционная преемственность (Кленовский - царскосел, в свое время знал Гумилева и акмеистов), и серьезность, и уважение к духовным ценностям, и, наконец, прежний культурный уровень. В общем хоре тогдашних голосов голос Кленовского, вполне по заслугам, должен был выделиться. <…> “Неуловимый спутник”, четвертая книга Д.Кленовского, находится на уровне его прежних книг, в ней поэзия Кленовского сохраняет все свои прежние сильные и слабые стороны. Отметим, прежде всего, спокойную и четкую композицию стихотворений Кленовского, его умение находить верные сравнения, красивые образы <…> Лирика Кленовского держится как раз на этой ясности и стройности, - порой несколько сухой, даже слегка рассудительной. Кленовский, по своей натуре, поэт дневного сознания, даже тогда, когда говорит о потустороннем, об иных мирах, ему была бы чужда бесконтрольная отдача себя музыкальной стихии или сновидческой иррациональной логике образов. Именно поэтому вкус и слух являются необходимыми для поэта. Малейшая погрешность против меры - не то слово, или слово не так поставленное, плохой эпитет или спотыкающаяся, тяжелая фонетически строфа - способна разрушить очарование целого стихотворения» (Терапиано Ю. О новых сборниках стихов // Русская мысль. 1956. 4 февраля. № 856. С.4–5).
