Григорий Кружков - Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Кит, который был Честертоном

Гилберт Кит Честертон (1874–1936) – один из лучших английских писателей XX века, автор романов и детективных рассказов, неподражаемый эссеист и отличный поэт. Честертон был человеком консервативных, порой утопических взглядов, он сильно сомневался в прогрессе человеческого рода, с ностальгией оглядываясь на баснословные времена «доброй старой Англии». Поэзия нонсенса была для него – так же, как и для Хилэра Беллока, с которым они много лет дружили, – жанром, в котором писатель дебютировал. Сборник «Шутки седобородых» (1895), вопреки своему названию, написан двадцатилетним автором и посвящен другу юности Эдмунду Клерихью Бентли, чье «среднее имя», между прочим, стало термином для обозначения особого жанра абсурдной поэзии «клерихью», который Бентли с Честертоном изобрели и в котором немало преуспели.

Многие из самых знаменитых стихов Честертона содержатся в тексте его романа «Перелетный кабак», откуда нами взята «Песня Квудля» (напомним, что Квудль – имя собаки). Юмористические стихотворения Честертона разнообразны по жанру – комические баллады, пародии, шутки, сатира, романтическая ирония, но уклон к безудержной фантазии, к нонсенсу для него весьма характерен. Недаром У. Х. Оден, впервые прочтя «Шутки седобородых», заметил, что они относятся к «лучшим, чистейшим образцам английской поэзии нонсенса», а несколько далее высказался еще сильнее: «Я не могу назвать ни одного комического стихотворения Честертона, которое не было бы своего рода шедевром» («triumphant success»).

Гилберт Кит Честертон. Фото Е. Х. Миллса, 1909 г.

Драгоценное свойство Честертона в том, что все в нем органично, серьезное является естественным продолжением смешного, и наоборот; поэтому у него могут быть стихи, начинающиеся как чистый нонсенс, а кончающиеся как нормальные романтические стихи. Ему не нужно надевать маску – он сам стал неким цельным, неразложимым характером: облик слился с сутью.

С годами фигура Честертона приобрела некоторую солидность, даже монументальность. Не изменились лишь его моментальная реакция, юмор, неистощимость экспромтов, стихотворных шуток. Он был также прекрасным рисовальщиком, иллюстрировавшим не только собственные стихи, но и некоторые книги своих друзей (например Беллока).

Кроме стихов в подборку Честертона включен и его научный» опус под названием «Помидор в прозе и в поэзии» – нонсенс в стихах и прозе, пародирующий и ученых критиков, и якобы цитируемых в сочинении авторов.

Гилберт Кит Честертон (1874–1936)

Мы были не разлей вода,Два друга – я и он,Одну сигару мы вдвоемКурили с двух сторон.

Одну лелеяли мечту,В два размышляя лба;Все было общее у нас –И шляпа, и судьба.

Я помню жар его речей,Высокой страсти взлет,Когда сбивался галстук вбок,А фалды наперед,

Я помню яростный порывК свободе и к добру,Когда он от избытка чувствКатался по ковру.

Но бури юности прошлиДавно – увы и ах! –И вновь младенческий пушокУ нас на головах.

И вновь, хоть мы прочли с тобойНемало умных книг,Нам междометья в трудный часПриходят на язык.

Что нам до куколок пустых!Не выжать из дурехНи мысли путной, сколько имНе нажимай под вздох.

Мы постарели, наконец,Пора и в детство впасть.Пускай запишут нас в шуты –Давай пошутим всласть!

И если мир, как говорят,Раскрашенный фантом,Прельстимся яркостью даровИ краску их лизнем!

Давным-давно минули дниУнынья и тоски,Те прежние года, когдаМы были старики.

Пусть ныне шустрый вундеркиндВникает с головойВ статистику и в мистикуИ в хаос биржевой.Анаши мысли, старина,Ребячески просты;Для счастья нужен мне пустяк –Вселенная и ты.

Взгляни, как этот старый мирНеобычайно прост, –Где солнца пышный каравайИ хороводы звезд.

Смелей же в пляс – и пусть из насПосыплется песок, –В песочек славно поигратьВ последний свой часок!

Что, если завтра я умру? –Подумаешь, урон!Я слышу зов из облаков:«Малыш на свет рожден».

Единение философа с природой

Люблю я в небе крошек-звездВеселую возню;Равно и Солнце, и ЛунуЯ высоко ценю.

Ко мне являются на чайДеревья и Закат;И Ниагарский у меняНочует водопад.

Лев подтвердить со мною радИсконное родствоИ разрешает Лёвой зватьПо-дружески его.

Гиппопотам спешит в слезахПрипасть ко мне на грудь.«Крепись, дружище, – я твержу, –Былого не вернуть!»

Порой, гуляя между скал,Встречаю я Свинью –С улыбкой грустной и смешной,Похожей на мою.

Гусь на меня косит зрачком,Точь-в-точь как я глазаст.Слон позаимствовал мой носИ вряд ли уж отдаст.

Я знаю тайный сон Земли,Преданье Червяка;И дальний Зов, и первый Грех –Легенды и века.

Мне мил не меньше, чем Жираф,Проныра Кашалот,Нет для меня дурных зверейИ нет плохих погод.

Люблю я в поле загорать;А если дождь и гром,Неплохо и на Бейкер-стритСидеть под фонарем.

Зову я снег! – но если вдругУвесистый снежок,С какого неба он упал,Ребятам невдомек.

Зову я морось и туман:Меня не огорчит,Что кончик носа моегоВ дали туманной скрыт.

Скорей сюда, огонь и гром,И дождь, и снег, и мрак:Сфотографируемся всеВ обнимочку – вот так!

Песня Квудля[136]

О люди-чело веки,Несчастный, жалкий род!У вас носы – калеки,Они глухи навеки,Вам даже вонь аптекиНосов не прошибет.

Вас выперли из рая,И, видно, потомуВам не понять, гуляя,Как пахнет ночь сырая,Когда из-за сараяТы внюхаешься в тьму

Прохладный запах влаги,Грозы летучей знак,Следы чужой дворнягиИ косточки, в оврагеЗарытой, – вам, бедняги,Не различить никак.

Дыханье зимней чащи,Любви укромный вздох,И запах зла грозящий,И утра дух пьянящий, –Все это, к славе вящей,Лишь нам дарует Бог.

На том кончает КвудльПеречисленье благ.О люди, вам не худо ль?На что вам ваша удаль –

На что вам ваша удальБезносых бедолаг?

Баллада журналистская

Средь вечных льдов, где царствует Борей,И в сумерках саванн, под вой шакала,На островах тропических морейСреди скучающего персонала,Куда б нога британца не ступала,В хибаре сельской и во храме муз,Под сводами таверны и вокзалаЧитают «Иллюстрейтед Лондон Ньюс».[137]

Так с незапамятных ведется дней:Еще Бенгалия не восставала,Еще не вышел в Ротшильды еврейИ Патти на театре не блистала,А уж почтенный предок наш, бывало,Закурит трубку да закрутит усИ, погружаясь в новости Непала,Читает «Иллюстрейтед Лондон Ньюс».

Так что же я сижу как дуралейИ жду, ворочая мозгами вяло?Ведь мне необходимо поскорейЕще одну заметку для журналаПридумать. За задержку матерьялаМеня уволят – вот какой конфуз!А там найдут другого зубоскалаПисать для «Иллюстрейтед Лондон Ньюс».

Посылка

Принц! Если вдруг хандра на вас напала,Бегите в кресло от пустых обуз,И запалив «гавану» для начала,Читайте «Иллюстрейтед Лондон Ньюс».

Вступление к роману Честертона «Человек, который был четвергом»

Другу[138]

Клубились тучи, ветер выл,и мир дышал распадомВ те дни, когда мы вышли в путьс неомраченным взглядом.Наука славила свой нуль,искусством правил бред;Лишь мы смеялись, как могли,по молодости лет.Уродливый пророков балнас окружал тогда –Распутство без весельяи трусость без стыда.Казался проблеском во тьмелишь Уистлера вихор,Мужчины, как берет с пером,носили свой позор.Как осень, чахла жизнь, а смертьжужжала, как комар;Воистину был этот мирнепоправимо стар.Они сумели исказитьи самый скромный грех,Честь оказалась не в чести, –но, к счастью, не для всех.Пусть были мы глупы, слабыперед напором тьмы –Но черному Ваалуне поклонились мы,Ребячеством увлечены,мы строили с тобойВалы и башни из песка,чтоб задержать прибой.Мы скоморошили вовсюи, видно, неспроста:Когда молчат колокола,звенит колпак шута.Но мы сражались не одни,подняв на башне флаг,Гиганты брезжили меж тучи разгоняли мрак.Я вновь беру заветный том,я слышу дальний зов,Летящий с Поманокабурливых берегов;«Зеленая гвоздика»увяла вмиг, увы! –Когда пронесся ураганнад листьями травы;И благодатно, и свежо,как в дождь синичья трель,Песнь Тузиталы разнесласьза тридевять земель.Так в сумерках синичья трельзвенит издалека,В которой правда и мечта,отрада и тоска.Мы были юны, и Господьеще сподобил насУзреть Республики триумфи обновленья час,И обретенный Град Души,в котором рабства нет, –Блаженны те, что в темнотеуверовали в свет.То повесть миновавших дней,лишь ты поймешь один,Какой зиял пред нами ад,таивший яд и сплин,Каких он идолов рождал,давно разбитых в прах,Какие дьяволы на наснагнать хотели страх.Кто это знает, как не ты,кто так меня поймет?Горяч был наших споров пыл,тяжел сомнений гнет,Сомненья гнали нас во тьмупо улицам ночным;И лишь с рассветом в головахрассеивался дым.Мы, слава Богу, наконецпришли к простым вещам,Пустили корни – и старетьуже не страшно нам.Есть вера в жизни, есть семья,привычные труды;Нам есть о чем потолковать,но спорить нет нужды.

Хилэр Беллок (1870–1953) – сын француза и англичанки, родился во Франции, учился в Бирмингеме и Оксфорде. Он написал около ста пятидесяти книг – исторических, географических, биографических, беллетристических, но остался в английской литературе, прежде всего, как поэт, точнее, как автор нескольких сборников абсурдных стихов, написанных в стиле черного юмора и вредных советов. «В жилу» он попал уже в самом первом из них, называемом «Книга зверей для несносных детей» (1896). Вместе с продолжением, изданным четырьмя годами позже, «Еще одной книгой зверей для совсем никудышных детей», она стала классикой английской поэзии нонсенса.