Наум Коржавин - Приобщение
1964
* * *
Ты летишь, и мне летится.Правлю прямо, курс держа.Только ты летишь, как птица,Я — как толстый дирижабль.
Не угнаться за тобою,Не избыть своих границ.Вот ты движешься с толпоюЛегких птиц, бездомных птиц.
Мне б сейчас к тебе спуститься:Вот вам сердце, вот и дом.Только я — увы! — не птица,Тут не сесть мне нипочем.
И гудят моторы резко.Я скрываюсь в облаках…А внизу, свернув на Невский,Ты летишь на каблуках.
1964
ТЫ ИДЁШЬ
Взгляд счастливый и смущённый.В нем испуг и радость в нём:Ты — мой ангел с обожжённымОт неловкости крылом.
Тихий ангел… Людный городСмотрит нагло вслед тебе.Вслед неловкости, с которойТы скользишь в густой толпе.
Он в асфальт тебя вминает, —Нет в нём жалости ничуть,Он как будто понимаетВпрямь, — куда ты держишь путь.
Он лишь тем и озабочен —Убедиться в том вполне.Ты идёшь и очень хочешь,Чтоб казалось — не ко мне.
А навстречу — взгляды, взгляды,Каждый взгляд — скажи, скажи.Трудно, ангел… Лгать нам надоДля спасения души.
Чтоб хоть час побыть нам вместе(Равен жизни каждый час),Ладно, ангел… Нет бесчестьяВ этой лжи. Пусть судят нас.
Ты идёшь — вся жизнь на грани,Всё закрыто: радость, боль.Но опять придёшь и станешьЗдесь, при мне, сама собой.
Расцветёшь, как эта осень,Золотая благодать.И покажется, что вовсеНам с тобой не надо лгать.
Что скрывать, от всех спасаясь?Радость? Счастье? Боль в груди?Тихий ангел, храбрый заяц.Жду тебя. Иди. Иди.
1964
* * *
Слепая осень. Город грязь топтал.Давило небо низкое, и дажеПодчас казалось: воздух черным стал,И все вдыхают смесь воды и сажи.
Давило так, как будто, взяв разбегК бессмысленной, жестокой, стыдной цели,Всё это нам наслал наш хитрый век,Чтоб мы о жизни слишком не жалели.
А вечером мороз сковал легкоГустую грязь… И вдруг просторно стало.И небо снова где-то высокоВ своей дали прозрачно заблистало.
И отделился мир от мутных вод,Пришел в себя. Отбросил грязь и скверну.И я иду. Давлю ногами лёд.А лёд трещит. Как в детстве. Достоверно.
1964
* * *
Освободите женщину от мук.И от забот, что сушат, — их немало.И от страстей, что превращают вдругВ рабыню ту, что всех сама пленяла.
А потому — от выбора судьбы:Не вышло так — что ж!.. Можно жить иначе.От тяжести бессмысленной борьбыИ щедрости хмельной самоотдачи.
От обаянья смелости — с какойОна себя, рискуя счастьем, тратит.Какая смелость может быть у той,Что всё равно за смелость не заплатит?
Откуда трепет в ней возьмётся вдруг?Какою силой в бездну нас потянет?Освободите женщину от мук.И от судьбы. И женщины — не станет.
1964
ТЕМ, КОГО Я ЛЮБИЛ В ЮНОСТИ
Я вас любил, как я умел один.А вы любили роковых мужчин.
Они всегда смотрели сверху вниз,Они внушать умели: «Подчинись!».
Они считали: по заслугам честь,И вам казалось: в этом что-то есть.
Да, что-то есть, что ясно не вполне…Ведь вам казалось — пали вы в цене,
Вас удивлял мой восхищенный взгляд,Вы знали: так на женщин не глядят.
Взгляд снизу вверх… На вас!.. Да это бред!Вы ж были для меня легки, как свет.
И это понимали вы подчас.Но вам казалось, я похож на вас,
Поскольку от любви не защищён,А это значит — мужества лишён.
И шли в объятья подлинных мужчин,И снова оставался я один.
Век мужества! Дела пошли всерьёз.И трудно я своё сквозь жизнь пронёс.
И вот я жив… Но словно нет в живыхМужчин бывалых ваших роковых.
Их рок поблек, сегодня рок иной.Всё чаще вы, грустя, гордитесь мной.
А, впрочем, что же — суета, дела…Виню вас? Нет. Но просто жизнь прошла.
Себя виню… Понятно мне давно,Что снизу вверх на вас смотреть грешно.
О, этот взгляд! Он вам и дал пропасть.Я верю, как в маяк, в мужскую власть.
Но лишь найдёт, и вновь — пусть это грех,Смотрю на вас, как прежде — снизу вверх.
И униженья сердцу в этом нет…Я знаю — вы и впрямь легки, как свет.
Я знаю, это так — я вновь богат…Но снова память гасит этот взгляд.
И потухает взгляд, хоть, может, онТеперь вам вовсе не был бы смешон.
1964
ПОДОНКИ
Вошли и сели за столом.Им грош цена, но мы не пьём.Веселье наше вмиг скосило.Юнцы, молодчики, шпана,Тут знают все: им грош цена.Но все молчат: за ними — сила.
Какая сила, в чем она.Я ж говорю: им грош цена.Да, видно, жизнь подобна бреду.Пусть презираем мы таких,Но всё ж мы думаем о них,А это тоже — их победа.
Они уселись и сидят.Хоть знают, как на них глядятВокруг и всюду все другие.Их очень много стало вдруг.Они средь муз и средь наук,Везде, где бьётся мысль России.
Они бездарны, как беда.Зато уверены всегда,Несут бездарность, словно Знамя.У нас в идеях разнобой,Они ж всегда верны однойПростой и ясной — править нами.
1964
ИЗ СТИХОВ О МОЛДАВИИ
Языки романской группы,Юность древняя Земли!Ставить памятник вам глупо —Вы со сцены не сошли.
И пускай в быту правительствИ учёных знатоковНынче в моде деловитостьВсяких новых языков, —Будут люди обращатьсяК вам и дальше — вновь и вновь.Вы и самых чуждых нацийВтайне гордость и любовь.
Есть в вас с самого началаТо, что нужно всем другим.То, пред чем склонились галлы,Разгромив уставший Рим, —Нечто самое такое,Без чего вокруг темно.Что навек с мечтой людскоюВ звуке слова сплетено.Отзвук вечной литургии,Гармоничность без прикрас.Здесь, в Молдавии, впервыеПоражает это нас.
И смущён ты чем-то вроде,И чудно тебе сперваСлышать в сельском обиходеВдруг ученые слова.
Но войдя во всё охотно,Понимаешь суть основ, —Этот первый, обиходный,Древний смысл высоких слов.
Неужели всё так грустно,И навек уйдут с землиЯсность мысли, ясность чувства,Всё, что вы в себе несли, —
Звучность памяти и чести,Благородство не на час?..Лучше сгинуть с вами вместе,Чем на свете жить без вас!
Пусть звучит всё это глупо, —Не хочу, чтоб вы прошли,Языки романской группы,Мудрость нежная Земли.
1965
* * *
В Кишинёве снег в апреле,Неожиданный для всех…Вы чего, Господь, хотели,Насылая этот снег?
Он от Вас весь день слетает,Сыплет с серых облаков,Неприятно охлаждаетТёплый город Кишинёв.
И пускай он тут же тает,Он сгущает серость дня…Чем, конечно, угнетаетВсех на свете и — меня.
Очень странно видеть это —Снег без счастья, без игры, —После солнца, после лета,После света и жары.
Холодов терпеть не можетЭтот город летних снов.Как в ущелье, расположенОн на склонах двух холмов.
А сегодня снег в ущельеИ туман на лицах всех…Вы нам что сказать хотели,Напуская этот снег?
Что пора забыть про ересь?Вспомнить вновь, как Вы нужны?Всё смешалось. Давит серость,Скука давит в дни весны.
Всё во мне с тем снегом спорит.Скука? Серость? — Чепуха!Я ведь помню — этот город —Город светлого греха.
Здесь — два месяца уж будет —Без венца (о чем скорблю)Я живу — простите, люди, —С той, которую люблю.
С той веселой и капризной,Смех вносящей на порог,Без которой счастья в жизниЯ не знал и знать не мог.
С той, что может быть серьёзной,Но непрочь и чушь молоть.С той, к кому Вы сами поздноПривели меня, Господь.
В Кишинёве снег в апрелеСыплет мрачно, давит всех.Что напомнить Вы хотели,Напуская этот снег?
Возбуждая эти мысли?Что у страсти дух в плену?Что права я все превысил?Лямку честно не тяну?
Зря. И так ознобом бродитЭто всё в крови моей,От себя меня уводитИ от Вас, и от людей…
От всего, чем жил сурово,Что вдруг стало ни к чему.И от слова. Даже словуЯ не верю своему…
В Кишинёве снег в апрелеНи за что терзает всех.Ах, зачем Вам в самом делеНынче нужен этот снег?
Разве честно мстить за страсти?Не от Вас ли Дух и Плоть?Не от Вас ли это счастье,Что открылось мне, Господь?
Так за что вконец измученЯ лишением души?Что Вам — вправду было б лучше,Чтоб и впредь я жил во лжи?
Иль случайный приступ злости —Снег, что с неба к нам слетел?..Часто кажется, что простоУдалились Вы от дел,
И внезапной власти рады,С упоением ребятНебо Ваши бюрократы —Ваши ангелы — мутят.
1965
