Собрание произведений в 3 томах. Том 1: Стихи - Анри Гиршевич Волохонский

зримым видом знака в материи ее матери-природы.

Но в ответ лишь шуршит кустарник:

Всё ведает древо бреда,

Да и аев много

В прутьях его таится.

241. О ТОМ КАК В 211-ОМ ГОДУ НАШЕЙ ЭРЫ КАРАКАЛЛА С ГИППОТИГРИДОЙ СРАЗИЛСЯ

Кесарь Каракалла огромной державой

правил. От Тахо с Гвадалквивиром до горла Дуная

и от низовий Рейна до плоской вершины безводного Сирта

простиралась мера владений его обладаний:

сумеречное пространство, в котором он чувствовал себя

                  как дома,

им всеми силами своей души обладая.

Наедине с собою Август Каракалла —

этот благочестивейший Пий из династии Антонинов,

расцветая мыслью мака пышней и острее стрекала,

10_ задумывался о судьбах, судил о делах, уповал о деяньях

предков — и древних, и не таких старинных,

к нему ближайших, ближних, близких,

             дорогих, родных и прочих дражайших.

Между тем в Империи царило неравенство.

Сумрачное беспокойство терзало державу:

глубокие противоречия между бессодержательной

                  и пустой официальностью

и живым течением жизни, о чем знает каждый,

стали для многих суждений специальностью

и отравляли патриотическую любовь к мать-мачехе-отчизне —

                  сестре-мамаше.

20_ И во всей стране не было ни единого скифа,

и нигде не нашлось бы ни одного эфиопа,

который бы не кивал от кинокефаловых судьбищ:

«ни эфиопа — ни скифа, ни скифа — ни эфиопа»,

а Африка всё слала туда своих чудищ,

которым как прежде дивилась Европа.

Самоуглубленнейший из Аврелиев, восседая на троне предков,

окруженный юристами из числа жестоких, но справедливых

                        законоведов

и хладнокровнейшими военачальниками, собаку съевшими

на переговорах о мире,

рассуждал Каракалла об имеющихся несовершенствах,

30_ сам с собой, наедине с собой проницательно рассуждая —

воображая себя на месте угнетенных неполноправных.

Сочувственное течение мысли его

внезапно было прервано появленьем

вестника, который было вначале не сказал ничего,

выжидая удачной минуты, чтобы вставить лишнее словечко,

но под конец побуждаем высоким веленьем,

принес ему весть, произнес ему весть —

такую весть, что ни встать, ни сесть.

От вести той ни склониться, ни пасть, ни взмыть-воспарить,

40_ ни лечь пресмыкаться от такого известия — вот это новость! —

вестник разинул пасть и сказал примерно нижеследующее:

— О Кесарь, О Август, О Аврелий-Антонин, Император, О!

В Остии только что бросил якорь корабль из Африки.

Не буду называть всего, чего на борту у него,

укажу лишь на немногое, достойное изумленного упоминания.

Этот прекрасный корабль, стоящий у входа в гавань столицы,

населяют редкие звери и удивительные птицы:

симурги, сирины, аргусы, фениксы и тавасы с хвостами,

усыпанными голубыми очами,

50_ лысые акилеонты с клювом зубастым и острым,

ибисы с искривленным носом, развратным и милым —

       которые таким образом знают о себе всю правду —

и пышные как пена струфокамилы.

Грифоны, марабуты, птицы, понимающие язык нубийцев,

с виду невзрачные, но наделенные разумом перипатетика,

а также некоторые другие говорящие птицы, бродячие птицы,

вонючие птахи и даже благоуханные пернатые —

те, которые кормят нектаром своих престарелых родителей —

все они наполняют собою этот корабль, все они каркают,

                  грают, галдят,

60_ восседают рея на мачтах, часто пятная и снасти, и скатанный парус.

Над вороньим гнездом того корабля

висит Зодиак, ввысь хвосты окрыленные для,

как серебряный блик утонувшей монеты

сверкает над ним Афродита планеты

Венеры — она словно светоч звездой

синевы озаряет утром вечер седой.

А на палубе вдоль бортов

бродят стада рогатых ослов,

единорогов одинокие группы —

70_ даже с берега видны их гривы и крупы —

ихневмоны кружат промежду ног у камелопардов

и дромадеров, которых мохнатые лишь одни горбы

      выдают их бактрийское происхождение.

Какая прекрасная мирная картина!

Император благосклонно выслушал вестника

и молвил ему снисходительно: — Продолжай. Тот продолжал.

— Не скрою от тебя, о Первый из Римских Граждан, что трюм суденышка доверху набит чудовищами, плодами вымысла, сущими монстрами,

      страшно даже заглянуть в его темные недра.

Так страшно хотя бы подумать об этом, что боязно даже

                  вымолвить,

80_ поэтому я еще скажу пару слов об имеющихся человекообразных,

и лишь затем мы последуем в нижние помещения.

Итак, из лесных людей назову рыжих хвостатых и рукохвостых,

далее — бесхвостых четвероруких собакоголовых

            и пурпурноалых мозолезадых…

— Довольно! — прервал его Каракалла, — нам давно пора в трюм.

— О Каракалла! — воскликнул вестник,

— Ты сам не знаешь, куда стремится твой дух отважный!

— Хватит! — напомнил ему верховный правитель, — веди меня вниз!

— Если таково твое желанье, мне остается только повиноваться, —

возразил вестник, — однако, я весь трепещу, Государь,

90_ чуть только лишь вспомню эту кошмарную тварь.

— Какая тварь? — спросил Каракалла.

— Гиппотигрида. Она называется Гиппотигридой,

            — застенчиво промямлил посланец.

— Гиппотигридой? — переспросил Император.

— Гиппотигридой… — прошептал тот.

— Так значит Гиппотигридой? — прохрипел Кесарь,

            дрожа от еле сдерживаемого гнева.

— Да, именно так ее и зовут, — раздался робкий ответ,

которого уже никто никогда не услышал.

Над Римом трубят золотые