Собрание произведений в 3 томах. Том 1: Стихи - Анри Гиршевич Волохонский
Глупость разума месит ногами гранит
20_ Бродит плещет скалистая жижа
Вот он вместе летает плывет и стоит
Уходя, он становится ближе
Воспарив, он внутри — и как камень нырнет
В неширокой Атлантики плес-водомет
Из-под юбки до устья Гудзона
Где чугунное небо — решетчатый зонт
Убегающий в лифт горизонта
Где пути сквозь туннели вскружив переплет
Дикий ствол вьют в железные клетки
30_ Где Восточной Реки заколоченных вод
Серый гравий ползет к статуэтке
И вертикальные словно колени стальные мосты
Не таят безобразья своей красоты.
О еде
О питье
О любви
О красотах окрестных пейзажей
Увы,
Поговорить тут не с кем. И даже
40_ В миг когда пламена синтетических лун до луны
Хлынут в окна, и видишь: Столица!
Темны желты черны и смуглы и белы
Подлецов оскорбленные лица
А премудрые наши как было плетут
Самоварами в Крайнюю Тулу и тут.
Ты на груди нечаянно пригрел
Организацию Объединенных Наций
Гори-термит в термитнике горел
В огне термических реакций!
50_ Катит сферы морской грозовой исполин —
Шита молнией Дева-невеста
Здесь сферичность всего очевидна как блин
И прозрачна как общее место
Изливающееся в тесто цементных дрожжей.
О, это строительство не для ханжей!
Ах куда там «вчера» тектонических пневм
Смелых духом на бабушку слазать!
Тут пришельцу страдальцу не выдалось флегм
Тусклый факел по чреву размазать —
60_ Не таскай за собой пенопластовый бюст,
Спой, а сердце из уст — канарейкою в куст.
Я пою Юг Манхеттена трезвый как бард
В ореоле стеклянного лавра:
Юг Манхеттена, ты — топоры алебард
Нa горбу молодом стегозавра —
Блещут зданья создания гвозди в шипах
Неудержимы как мысль в черепах черепах…
Океанским смятеньем и пеною тверд
Вейся, винт, словно парусник гордый
70_ Тут поникла держава Империи орд
Азиатскою хитромордой
Задувая в трубу, наполняя свой дом
Дымом домн, бредом догм и бесчестным трудом.
Таков Нью-Йорк.
Не город, а вымысел антропософский
на окраине гидросферы
и я не разделяю благородного негодованья провинциалов
по поводу изобилующих здесь мелких грабителей
филологов суеверов наркоманов и педерастов:
80_ возмущаться поляризацией общественных отношений
уместней на Полюсе.
240. АЙ, ИЛИ ПОРТРЕТ ПОЭТА В ПЕРЕЗРЕЛЫХ ЛЕТАХ
Ленивец Ай в еде разборчив был
Он ничего не ел помимо листьев коки —
и пусть это чистая правда,
но редкою рябью ямбических правил описывать Ая
навряд ли может быть названо осмысленным предприятием.
Вон закатив свои кислые вежды в нирвану кустарника,
откинувши куцую шею
и приспустив никому не нужное бремя на ней,
Ай виснет на ветви упругой
10_ рыхлому зданию дерева округлым противовесом.
Низкий лоб, приплюснутый нос, вывороченные губы,
глумливая морда, совершенный дегенерат —
вся лесистая волость реки-воительницы
хохотала над привередливым обормотом.
Вцепившись тремя когтями в который-то из суков,
проводит на дереве коки взыскательный Ай время ливней
Шерсть кожи с него уже слезла давно:
едва пришла дождливая пора,
взамен ей выросли волосатые водоросли
20_ влажного тропического сыр-бора,
не говоря уже о разных мелких тварях,
а именно: медведках с майскими жуками, личинками стрекоз
и саранчи,
кишмя кишащими в его червивой шкуре.
И только два мутных бессмысленных глаза,
не поставленные как у иных вбок, по краям головы,
но устремленные внутрь, вперед
выдавали в нем существо необыкновенное.
Все брезгуют Аем.
Его прогорклым мясом гнушается голодный ягуар.
30_ От него отворачивается с отвращеньем
даже кровожадная рыба-пиранья
Дикого вампира не искусит та тухлая флегма,
которая вяло струится
по отравленным венам занюханной твари
по скрюченным одеревянелым артериям
развороченным трактом аорты
в изможденное думами коки горькое аево сердце.
Живое опровержение выживания наиболее
изворотливых в лабиринтах жизни,
40_ защищенный одним живейшим омерзеньем,
которое только способна внушить к себе сама мерзость,
Вечно гниющий на корню кустарника,
идущего ему же в пищу
Ай висит, впиваясь в гибкий сук тремя ногтями,
а порывистый ветер
знай раскачивает его как веер —
словно перезрелый плод ленивец Ай
висит на извилистых выступах измельчавшего
древа познанья добра и зла.
50_ А ведь предок Ая был в своем роде гигантом.
Огромный как медлительный слон неполнозубый ублюдок
бродил аев пращур между кокиевых баобабов,
сгребал дерн листвы и опухшей коры
рылом с надтреснутыми клыками зубами, ногами и лбом
ел его, мял и жевал.
Hо всё живое со временем утрачивает былое величие,
и вот, та же судьба ныне постигла и Ая.
Не превосходящий размерами жалкой макаки,
не выше ростом, чем заурядный зеленый лори,
60_ повиснул на черных крючьях мой хилый хиреющий выродок,
внушая простое брезгливое чувство каждому,
кто бы ни увидал его —
и так — истлевая, но не увядая,
словно бывалая ягода он пребывает.
Подобные таковым виды роятся в черепе Ая
одурманенном терпким ядом
его духовного и вещественного яства.
— Да чем, — так и вьется в рассудке Ая —
чем самому извиваться,
70_ преодолевая злокачественный предрассудок,
я лучше поставлю когтем по мелкой отдельной букве
на каждом единственном и неповторимом
листике моей вечной коки,
дабы
