Максим Горький - Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)

<1911>

Золото

Загуляли по ниве серпы;Желтым колосом мерно кивая,Зашепталася рожь золотая, —И уселись рядами снопы.Низко свесили кудри горячие,Словно солнцевы дети, в парче…Обливает их солнце стоячее,Разгорается сила в плече.Медвяным молоком наливноеПроливается в горсти зерно…Ох ты, солнце мое золотое!Ох ты, высь, голубое вино!

<1911>

Трава

Перепелка припала в траве,Зазвенела стрела в тетиве,И впилась между крылышек медь,А трава начинает шуметь.Ты зачем зашумела, трава?Напугала ль тебя тетива?Перепелочья ль кровь горяча,Что твоя закачалась парча?Или ветром по полю умчалось без краяНеизносное горе мое?Но не ты ли, трава, шелестя и кивая,Роковое сокрыла копье?И, как птица в тебе, золотая подругаОт татарина злого бегла.Натянулась татарская, метко и туго,И подругу догнала стрела,И приникла змеею, и в девичью спину,Закровавив, до перьев ушла.Так не с этой ли крови колышешь равнинуИ по ветру волной полегла?

<1909>

Лешак

Все-то мавы танцевалиКругом, около, у пня;Заклинали, отогналиНеуемного меня.Всю-то ночку, одинокий,Просидел я на бугре;Затянулся поволокойБурый месяц на заре.Встало солнце, и козлиныйЗагудел в крови поток.Я тропой пополз змеинойНа еще горячий ток.Под сосной трава прибита,Вянут желтые венки;Опущу мои копытаВ золотые лепестки…Берегись меня, прохожий!Смеху тихому не верь.Неуемный, непригожий,Сын я Солнца — бог и зверь.

<1911>

Из цикла «За синими реками»

Скоморохи

Из болот да лесов мы идем,Озираемся, песни поем;Нехорошие песни — бирючьи,Будто осенью мокрые сучьяРаскачала и плачется ель,В гололедицу свищет метель,Воет пес на забытом кургане,Да чернеется яма в бурьяне,Будто сына зарезала мать…Мы на свадьбу идем пировать:Пированье — браги нет,Целованье — бабы нет,И без песни пиво — квас,Принимай, хозяин, нас.Хозяину, хозяюшке — слава!Невесте да молодцу — слава!Всем бородам поклон да слава!А нам, дуракам, у порога сидеть,В бубенцы звенеть да песни петь,Песни петь, на гуслях играть,Под гуслярный звон весело́ плясать…Разговаривай звончее, бубенцы!Ходу, ходу, руки, ноги — лапотцы́…Напоил, хозяин, допьяна вином,Так покажь, где до рассвета отдохнем;Да скажи-ка, где лежит твоя казна,Чтоб ошибкою не взять ее со сна.Да укажь-ка, где точило мы найдем, —Поточить ножи булатные на нем;Нож булатный скажет сказку веселей…Наливай-ка брагу красную полней…Скоморохи, скоморохи, удальцы!Стоном стонут скоморошьи бубенцы!

<1907>

Ведьма-птица

По Волхову струги бегут,Расписаны, червленые…Валы плеснут, щиты блеснут,Звенят мечи каленые.Варяжий князь идет на ратьНа Новгород из-за моря…И алая, на горе, знать,Над Волховом горит заря.Темны леса, в водах струясь.Пустынны побережия…И держит речь дружине князь:«Сожгу леса медвежие.Мой лук на Новгород согну,И кровью город вспенится…»… А темная по мху, по днуБежит за стругом ве́дьмица.Над лесом туча — черный змей —Зарею вдоль распорота.Река кружит, и вот над нейСемь башен Нова-Города.И турий рог хватает князьЖелезной рукавицею…Но дрогнул струг, вода взвиласьПод ведьмой, девой птицею.Взлетела ведьмица на щегл,И пестрая и ясная:«Жених мой, здравствуй, князь и сокол…Тебя ль ждала напрасно я?Люби меня!..» — в глаза глядясь,Поет она, как пьяная…И мертвый пал варяжий князьВ струи реки багряные.

<1909>

Мавка

Пусть покойник мирно спит;Есть монаху тихий скит;Птице нужен сок плода,Древу — ветер да вода.Я ж гляжу на дно ручья,Я пою — и я ничья.Что мне ветер! Я быстрей!Рот мой ягоды алей!День уйдет, а ночь глуха,Жду я песни пастуха!Ты, пастух, играй в трубу,Ты найди свою судьбу,В сизых травах у ручья,Я лежу — и я ничья.

<1909>

БОРИС ПАСТЕРНАК[359]

«Февраль. Достать чернил и плакать!..»

Февраль. Достать чернил и плакать!Писать о феврале навзрыд,Пока грохочущая слякотьВесною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривен,Чрез благовест, чрез клик колес,Перенестись туда, где ливеньЕще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,С деревьев тысячи грачейСорвутся в лужи и обрушатСухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,И ветер криками изрыт,И чем случайней, тем вернееСлагаются стихи навзрыд.

<1912>

«Как бронзовой золой жаровевь…»

Как бронзовой золой жаровевь,Жуками сыплет сонный сад.Со мной, с моей свечою вровеньМиры расцветшие висят.

И, как в неслыханную веру,Я в эту ночь перехожу,Где тополь обветшало-серыйЗавесил лунную межу,

Где пруд, как явленная тайна,Где шепчет яблони прибой,Где сад висит постройкой свайнойИ держит небо пред собой.

<1912>

Петербург

Как в пулю сажают вторую пулюИли бьют на пари по свечке,Так этот раскат берегов и улицПетром разряжен без осечки.

О, как он велик был! Как сеткой конвульсийПокрылись железные щеки,Когда на Петровы глаза навернулись,Слезя их, заливы в осоке!

И к горлу балтийские волны, как комьяТоски, подкатали: когда имЗабвенье владело; когда он знакомилС империей царство, край — с краем.

Нет времени у вдохновенья. Болото,Земля ли, иль море, иль лужа, —Мне здесь сновиденье явилось, и счетыСведу с ним сейчас же и тут же.

Он тучами был, как делами, завален.В ненастья натянутый парусЧертежной щетиною ста готоваленВрезалася царская ярость.

В дверях, над Невой, на часах, гайдуками,Века пожирая, стоялиШпалеры бессонниц в горячечном гамеРубанков, снастей и пищалей.

И знали: не будет приема. Ни мамок,Ни дядек, ни бар, ни холопей,Пока у него на чертежный подрамокНадеты таежные топи.

Волны толкутся. Мостки для ходьбы.Облачно. Небо над буем, залитымМутью, мешает с толченым графитомУзких свистков паровые клубы.

Пасмурный день растерял катера.Снасти крепки, как раскуренный кнастер[360].Дегтем и доками пахнет ненастьеИ огурцами — баркасов кора.

С мартовской тучи летят парусаНаоткось, мокрыми хлопьями в слякоть,Тают в каналах балтийского шлака,Тлеют по черным следам колеса.

Облачко. Щелкает лодочный блок.Пристани бьют в ледяные ладоши.Гулко булыжник обрушивши, лошадьГлухо въезжает на мокрый песок.

Чертежный рейсфедерВсадника медногоОт всадника — ветерМорей унаследовал.

Каналы на прибыли,Нева прибывает.Он северным грифелемНаносит трамваи.

Попробуйте лягте-каПод тучею серой,Здесь скачут на практикеПоверх барьеров.

И видят окраинцы:За Нарвской, на Охте,Туман продираетсяОтодранным ногтем.

Петр машет им шляпою,И плещет, как прапор[361],Пурги расцарапанный,Надорванный рапорт.

Сограждане, кто этоИ нем на терзаньеРаспущены по́ ветруПолотнища зданий?

Как план, как ландкартуНа плотном папирусе,Он город над мартомРаскинул и выбросил.

Тучи, как волосы, встали дыбомНад дымной, бледной Невой.Кто ты? О, кто ты? Кто бы ты ни был,Город — вымысел твой.

Улицы рвутся, как мысли, к гаваниЧерной рекой манифестов.Нет, и в могиле глухой и в саванеТы не нашел себе места.

Волн наводненья не сдержишь сваями.Речь их, как кисти слепых повитух.Это ведь бредишь ты, невменяемый,Быстро бормочешь вслух.

<1915>