Марина Цветаева - Том 1. Стихотворения 1906-1920
<Начало апреля 1920>
«А следующий раз — глухонемая…»
А следующий раз — глухонемаяПриду на свет, где всем свой стих дарю, свой слух дарю.
Ведь все равно — что говорят — не понимаю.Ведь все равно — кто разберет? — что говорю.
Бог упаси меня — опять КориннойВ сей край придти, где люди тверже льдов, а льдины — скал.
Глухонемою — и с такою длинной —— Вот — до полу — косой, чтоб не узнал!
7 апреля 1920
«Две руки, легко опущенные…»
Две руки, легко опущенныеНа младенческую голову!Были — по одной на каждую —Две головки мне дарованы.
Но обеими — зажатыми —Яростными — как могла! —Старшую у тьмы выхватывая —Младшей не уберегла.
Две руки — ласкать — разглаживатьНежные головки пышные.Две руки — и вот одна из нихЗа ночь оказалась лишняя.
Светлая — на шейке тоненькой —Одуванчик на стебле!Мной еще совсем не понято,Что дитя мое в земле.
Пасхальная неделя 1920
Сын
Так, левою рукой упершись в талью,И ногу выставив вперед,Стоишь. Глаза блистают сталью,Не улыбается твой рот.
Краснее губы и чернее бровиВстречаются, но эта масть!Светлее солнца! Час не пробилРуну — под ножницами пасть.
Все женщины тебе целуют рукиИ забывают сыновей.Весь — как струна! Славянской скукиНи тени — в красоте твоей.
Остолбеневши от такого света,Я знаю: мой последний час!И как не умереть поэту,Когда поэма удалась!
Так, выступив из черноты бессоннойКремлевских башенных вершин,Предстал мне в предрассветном сонмеТот, кто еще придет — мой сын.
Пасхальная неделя 1920
Вячеславу Иванову
«Ты пишешь перстом на песке, А я подошла и читаю…»
Ты пишешь перстом на песке,А я подошла и читаю.Уже седина на виске.Моя голова — золотая.
Как будто в песчаный сугробГлаза мне зарыли живые.Так дети сияющий лобНад Библией клонят впервые.
Уж лучше мне камень толочь!Нет, горлинкой к воронам в стаю!Над каждой песчинкою — ночь.А я все стою и читаю.
«Ты пишешь перстом на песке, А я твоя горлинка…»
Ты пишешь перстом на песке,А я твоя горлинка, Равви!Я первенец твой на листкеТвоих поминаний и здравий.
Звеню побрякушками бус,Чтоб ты оглянулся — не слышишь!О Равви, о Равви, боюсь —Читаю не то, что ты пишешь!
А сумрак крадется, как тать,Как черная рать роковая.Ты знаешь — чтоб лучше читать —О Равви — глаза закрываю…
Ты пишешь перстом на песке…
Москва, Пасхи 1920
«Не любовницей — любимицей…»
Не любовницей — любимицейЯ пришла на землю нежную.От рыданий не подыметсяГрудь мальчишая моя.
Оттого-то так и нежно мне —Не вздыхаючи, не млеючи —На малиновой скамеечкеУ подножья твоего.
Если я к руке опущеннойРтом прильну — не вздумай хмуриться!Любованье — хлеб насущный мой:Я молитву говорю.
Всех кудрей златых — дороже мнеНежный иней индевеющийНад малиновой скамеечкойУ подножья твоего.
Головой в колени добрыеУтыкаючись — все думаю:Все ли — до последней — собраныРозы для тебя в саду?
Но в одном клянусь: обобраныВсе — до одного! — царевичи —На малиновой скамеечкеУ подножья твоего.
А покамест песни пела я,Ты уснул — и вот блаженствую:Самое святое дело мне —Сонные глаза стеречь!
— Если б знал ты, как божественноМне дышать — дохнуть не смеючи —На малиновой скамеечкеУ подножья твоего!
1-е Воскресенье после Пасхи 1920
<Н.Н.B.>
«Не позволяй страстям своим
переступать порог воли твоей.
— Но Аллах мудрее…»
(Тысяча и одна ночь)«Большими тихими дорогами…»
Большими тихими дорогами,Большими тихими шагами…Душа, как камень, в воду брошенный —Все расширяющимися кругами…
Та глубока — вода, и та темна — вода…Душа на все века — схоронена в груди.И так достать ее оттуда надо мне,И так сказать я ей хочу: в мою иди!
27 апреля 1920
«Целому морю — нужно все небо…»
Целому морю — нужно все небо,Целому сердцу — нужен весь Бог.
27 апреля 1920
«Пахнуло Англией — и морем…»
«то — вопреки всему — Англия…»
Пахнýло Англией — и морем —И доблестью. — Суров и статен.— Так, связываясь с новым горем,Смеюсь, как юнга на канате
Смеется в час великой бури,Наедине с господним гневом,В блаженной, обезьяньей дуриПляша над пенящимся зевом.
Упорны эти руки, — проченКанат, — привык к морской метели!И сердце доблестно, — а впрочем,Не всем же умирать в постели!
И вот, весь холод тьмы беззвезднойВдохнув — на самой мачте — с краю —Над разверзающейся бездной— Смеясь! — ресницы опускаю…
27 апреля 1920
«Времени у нас часок…»
Времени у нас часок.Дальше — вечность друг без друга!А в песочнице — песок —Утечет!
Что меня к тебе влечет —Вовсе не твоя заслуга!Просто страх, что роза щек —Отцветет.
Ты на солнечных часахМонастырских — вызнал время?На небесных на весах —Взвесил — час?
Для созвездий и для нас —Тот же час — один — над всеми.Не хочу, чтобы зачах —Этот час!
Только маленький часокЯ у Вечности украла.Только час — на . . . . . .Всю любовь.
Мой весь грех, моя — вся кара.И обоих нас — укроет —Песок.
«Да, друг невиданный, неслыханный…»
«я в темноте ничего не чувствую: что рука — что доска…»
Да, друг невиданный, неслыханныйС тобой. — Фонарик потуши!Я знаю все ходы и выходыВ тюремной крепости души.
Вся стража — розами увенчана:Слепая, шалая толпа!— Всех ослепила — ибо женщина,Все вижу — ибо я слепа.
Закрой глаза и не оспаривайРуки в руке. — Упал засов. —Нет — то не туча и не зарево!То конь мой, ждущий седоков!
Мужайся: я твой щит и мужество!Я — страсть твоя, как в оны дни!А если голова закружится,На небо звездное взгляни!
«Мой путь не лежит мимо дому — твоего…»
— «А впрочем, Вы ведь никогда не ходите мимо моего дому…»
Мой путь не лежит мимо дому — твоего.Мой путь не лежит мимо дому — ничьего.
А все же с пути сбиваюсь,(Особо весной!)А все же по людям маюсь,Как пес под луной.
Желанная всюду гостья!Всем спать не даю!Я с дедом играю в кости,А с внуком — пою.
Ко мне не ревнуют жены:Я — голос и взгляд.И мне не один влюбленныйНе вывел палат.
Смешно от щедрот незваныхМне ваших, купцы!Сама воздвигаю зá ночь —Мосты и дворцы.
(А что говорю, не слушай!Все мелет — бабье!)Сама поутру разрушуТворенье свое.
Хоромы — как сноп соломы — ничего!Мой путь не лежит мимо дому — твоего.
27 апреля 1920
