Марина Цветаева - Том 1. Стихотворения 1906-1920
1919–1920
«Между воскресеньем и субботой…»
Между воскресеньем и субботойЯ повисла, птица вербная.На одно крыло — серебряная,На другое — золотая.
Меж Забавой и ЗаботойПополам расколота, —Серебро мое — суббота!Воскресенье — золото!
Коли грусть пошла по жилушкам,Не по нраву — корочка, —Знать, из правого я крылушкаОбронила перышко.
А коль кровь опять проснулася,Подступила к щеченькам, —Значит, к миру обернуласяЯ бочком золотеньким.
Наслаждайтесь! — Скоро-скороКанет в страны дальние —Ваша птица разноперая —Вербная — сусальная.
29 декабря 1919
«В синем небе — розан пламенный…»
В синем небе — розан пламенный:Сердце вышито на знамени.Впереди — без роду-племениЗнаменосец молодой.
В синем поле — цвет садовый:Вот и дом ему, — другогоНет у знаменосца дома.Волоса его как лен.
Знаменосец, знаменосец!Ты зачем врагу выносишьВ синем поле — красный цвет?
А как грудь ему проткнули —Тут же в знамя завернули.Сердце на-сердце пришлось.
Вот и дом ему. — ДругогоНет у знаменосца дома.
29 декабря 1919
«Простите Любви — она нищая…»
Простите Любви — она нищая!У ней башмаки нечищены, —И вовсе без башмаков!
Стояла вчерась на паперти,Молилася Божьей Матери, —Ей в дар башмачок сняла.
Другой — на углу, у булочной,Сняла ребятишкам уличным:Где милый — узнать — прошел.
Босая теперь — как ангелы!Не знает, что ей сафьянныеВ раю башмачки стоят.
30 декабря 1919, Кунцево — Госпиталь
«Звезда над люлькой — и звезда над гробом…»
Звезда над люлькой — и звезда над гробом!А посредине — голубым сугробом —Большая жизнь. — Хоть я тебе и мать,Мне больше нечего тебе сказать,Звезда моя!..
4 января 1920, Кунцево — Госпиталь
«Дитя разгула и разлуки…»
Дитя разгула и разлуки,Ко всем протягиваю руки.
Тяну, ресницами плеща,Всех юношей за край плаща.
Но голос: — Мариула, в путь!И всех отталкиваю в грудь.
Январь 1920
«Править тройкой и гитарой…»
Править тройкой и гитаройЭто значит: каждой бабойПравить, это значит: старойБрагой по башкам кружить!Раскрасавчик! Полукровка!Кем крещен? В какой купели?Все цыганские метелиОттопырили поддевкуВашу, бравый гитарист!Эх, боюсь — уложат влежкуВаши струны да ухабы!Бог с тобой, ямщик Сережка!Мы с Россией — тоже бабы!
<Начало января 1920>
«У первой бабки — четыре сына…»
У первой бабки — четыре сына,Четыре сына — одна лучина,
Кожух овчинный, мешок пеньки, —Четыре сына — да две руки!
Как ни навалишь им чашку — чисто!Чай, не барчата! — Семинаристы!
А у другой — по иному трахту! —У той тоскует в ногах вся шляхта.
И вот — смеется у камелька:«Сто богомольцев — одна рука!»
И зацелованными рукамиЧудит над клавишами, шелками…
* * *Обеим бабкам я вышла — внучка:Чернорабочий — и белоручка!
Январь 1920
«Я эту книгу поручаю ветру…»
Я эту книгу поручаю ветруИ встречным журавлям.Давным-давно — перекричать разлуку —Я голос сорвала.
Я эту книгу, как бутылку в волны,Кидаю в вихрь войн.Пусть странствует она — свечой под праздник —Вот так: из длани в длань.
О ветер, ветер, верный мой свидетель,До милых донеси,Что еженощно я во сне свершаюПуть — с Севера на Юг.
Москва, февраль 1920
«Доброй ночи чужестранцу в новой келье…»
Доброй ночи чужестранцу в новой келье!Пусть привидится ему на новосельеСтарый мир гербов и эполет.Вольное, высокое весельеНас — что были, нас — которых нет!
Камердинер расстилает плед.Пунш пылает. — В памяти балетРозовой взметается метелью.
Сколько лепестков в ней — столько летРоскоши, разгула и бездельяВам желаю, чужестранец и сосед!
Начало марта 1920
Психея
Пунш и полночь. Пунш — и Пушкин,Пунш — и пенковая трубкаПышущая. Пунш — и лепетБальных башмачков по хриплымПоловицам. И — как призрак —В полукруге арки — птицей —Бабочкой ночной — Психея!Шепот: «Вы еще не спите?Я — проститься…» Взор потуплен.(Может быть, прощенья проситЗа грядущие проказыЭтой ночи?) Каждый пальчикРучек, павших Вам на плечи,Каждый перл на шейке плавнойПо сто раз перецелован.И на цыпочках — как пери! —Пируэтом — привиденьем —Выпорхнула.Пунш — и полночь.Вновь впорхнула: «Что за память!Позабыла опахало!Опоздаю… В первой пареПолонеза…»Плащ накинувНа одно плечо — покорно —Под руку поэт — ПсихеюПо трепещущим ступенькамПровожает. Лапки в плед ейСам укутал, волчью полостьСам запахивает… — «С Богом!»
А Психея,К спутнице припав — слепомуПугалу в чепце — трепещет:Не прожег ли ей перчаткуПылкий поцелуй арапа…
* * *Пунш и полночь. Пунш и пеплаНиспаденье на персидскийПалевый халат — и платьяБального пустая пенаВ пыльном зеркале…
Начало марта 1920
«Малиновый и бирюзовый…»
Малиновый и бирюзовыйХалат — и перстень талисманныйНа пальце — и такой туманныйВ веках теряющийся взгляд,
Влачащийся за каждым валомИз розовой хрустальной трубки.А рядом — распластавши юбки,Как роза распускает цвет —
Под полами его халата,Припав к плечам его, как змеи,Две — с ожерельями на шее —Над шахматами клонят лоб.
Одна — малиновой полоюПрикрылась, эта — бирюзовой.Глаза опущены. — Ни слова. —Ресницами ведется спор.
И только челночков узорныхНосок — порой, как хвост змеиный,Шевелится из-под павлиньейШирокой юбки игроков.
А тот — игры упорной ставка —Дымит себе с улыбкой детской.И Месяц, как кинжал турецкий,Коварствует в окно дворца.
19 марта 1920
«Она подкрадётся неслышно…»
Она подкрадётся неслышно —Как полночь в дремучем лесу.Я знаю: в передничке пышномЯ голубя Вам принесу.
Так: встану в дверях — и ни с места!Свинцовыми гирями — стыд.Но птице в переднике — тесно,И птица — сама полетит!
19 марта 1920
Старинное благоговенье
Двух нежных рук оттолкновенье —В ответ на ангельские плутни.У нежных ног отдохновенье,Перебирая струны лютни.
Где звонкий говорок бассейна,В цветочной чаше откровенье,Где перед робостью весеннейСтаринное благоговенье?
Окно, светящееся долго,И гаснущий фонарь дорожный…Вздох торжествующего долгаГде непреложное: «не можно»…
В последний раз — из мглы осенней —Любезной ручки мановенье…Где перед крепостью кисейнойСтаринное благоговенье?
Он пишет кратко — и не часто…Она, Психеи бестелесней,Читает стих ЭкклезиастаИ не читает Песни Песней.
А песнь все та же, без сомненья,Но, — в Боге все мое именье —Где перед Библией семейнойСтаринное благоговенье?
Между 19 марта и 2 апреля 1920
