Дмитрий Мережковский - Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

Равенна

I. «Давно столица экзархата…»

Давно столица экзархатаУездным стала городком;Над ней — закат, но нет закатаВоспоминаньям о былом,

И неувядший блеск мозаикСквозь муть пятнадцати веков, —Как взлет вечерний птичьих стаек, —Все так же древен, так же нов.

В мозаиках — все неизменно, —Жизнь застеклилась на стенах, —И видит старая РавеннаБылое, как в зеркальных снах.

И в те же сны с благоговеньемЗдесь в храмах я вперяю взгляд,И византийские виденьяСо мной о прошлом говорят.

II. «Закат снижается, бледнея…»

Закат снижается, бледнея,Вдоль стен кудрявится акант,Вхожу под купол мавзолея,Где погребен бессмертный Дант.

Внутри над ветхими венкамиЗвучит стихами тишина,И так же здесь душа, как в храме,Благоговения полна, —

Здесь веет славою нетленной,Перед которой время — прах,Здесь вечность грезит вдохновенно,Заснув у Данта на руках[106].

Рим в снегу

Не яблони ли в небе отцвели?Не мотыльков ли белых кружит стая?Не лепестки ль, не крылья ли, блистая,В морозный день на старый Рим легли?

Нежданный гость полуденной земли —Везде белеет пелена густая,Покрыта ей и улица пустая,И древний храм, и пышный парк вдали.

Когда мороз под ледяным забраломШагает вдоль по улицам пустым,Покрытым серебристым покрывалом, —И чуждый мир мне кажется родным,И близок мне — в уборе небывалом —Великий город семихолмный Рим.

Три смерти

Их было трое — молодых прислужницВ известной всем таверне Азэлины, —Все три — красавицы: Сиона дочь Мария,Гречанка Эгле, Смирна из Египта.

Когда дохнул огнем Везувий на ПомпеюИ раскаленный град камней, песка и пеплаНизвергнулся на обреченный город,Веселая таверна опустела.

Все завсегдатаи мгновенно разбежались, —Кто — по домам, кто — к Сарно, кто — на взморье,И три красавицы покинули таверну,И все в один и тот же час погибли…

Прошли века. Обличье тела СмирныНашли среди других у алтаря Изиды,А тело Эгле — в парке пышной виллы —В объятиях патриция Марцелла,

У цирка в портике нашли Марии тело, —Она в земном поклоне там застылаПред камнем, на котором был изваянИз слов молитвы «Pater noster» крест.

Песчинка

Как сыплются песчинки днейВ клепсидре жизни струйкой серой!Как мало их осталось в ней,И сколько в каждой ясной веры,Что нет движению конца,Что в должный миг всегда готоваРука премудрого ТворцаПеревернуть клепсидру снова.

И, краткий вниз свершив полет,Песчинка средь других ложитсяИ ждет, когда придет чередВ движенье новое включиться,Чтоб в этом новом чередуОпять катиться — без заботыО том, в каком она ряду,Среди кого, какой по счету.

На пороге

Сжигающая боль в груди,В глазах — мельканье белых крылий,И чьи-то руки впередиИз жизни дверь мне растворили.

За нею нет земных дорог,Не знаю я, — там сон иль бденье…Как страшно перейти порог!И что за ним? — полет? паденье?..

Ответов нет. А боль острей,Метелью стали крыл мельканья…О, поскорей бы, поскорейПрервался ужас ожиданья!

Откройтесь, бездна или твердь,Коль срок настал покинуть землю! —Я принял жизнь, приму и смерть,Но страха смерти не приемлю.

«Было в комнате только одно…»

Было в комнате только одноЧуть серевшее в мраке окно,Но — луна показалась едва —Неожиданно стало их два.

Лунный луч в серебристом огнеПрилетел и прижался к стене,И раскрылась стена, и за ней —Легкий танец прозрачных теней.

За окном настоящим слышныГовор, смех, переплески волны,А за лунным окном — тишинаГлубока, безмятежна, ясна.

Где мой мир? За каким он окном?В надоедливом шуме земномИли в светлом молчаньи луныНа холодном экране стены?

Пусть стена преграждает мой взгляд, —Для мечты не бывает преград,И купаюсь я в лунной тиши,Как в стихии, родной для души.

Сказка с конца

Памяти Е. Ф. Шмурло

В темнице сыро. Ладога туманна,Туманен узника бездумный взгляд…Из люльки — мимо трона — в каземат, —Таков удел шестого Иоанна[107].

Он здесь давно живет под кличкой браннойЗабавой для тюремщиков-солдат,Без мысли и без чувства автомат,Полумертвец с улыбкой постоянной.

Здесь жизнью сказка начата с конца, —Здесь не Иван-дурак до царского венцаДостиг путем удачи иль обмана,

Судьбы неотвратимая рукаЗдесь превратила в куклу, в дуракаНесчастного Царевича Ивана.

Прозрачная тьма

Яснее вижу в темнотеВсё, что когда-то видел в свете,Но впечатления не теТеперь дают картины эти.

Как будто был я близорук,И мне теперь очки надели, —Всё так отчетливо вокруг,Всё так, как есть на самом деле,

И даже больше, — суть идейИ чувств теперь я глубже вижу,Кого любил — люблю сильнейИ никого не ненавижу.

Первое гнездо

Кн. Е. Н. Сумбатовой[108]

Помнишь дом времен Елизаветы, —Прихотливо выгнутый фасад,Временем как будто не задетый,Хоть построен двести лет назад?

Помнишь толщу крепких стен старинных,Старых комнат горделивый вид?В полутемных переходах длинных —Помнишь коридор — «аппендицит»?

Помнишь — в этой путанице сложной —Памятник давно отцветших лет,Пережиток роскоши вельможной —На алтарь похожий кабинет?

Только крюк от веницейской люстрыСохранил там купол-потолок,И, в окно влетая, ветер шустрыйХрусталем звенеть уже не мог,

Там колонны стройные попарноРазошлись по четырем углам,Пахло былью там высокопарной,Несозвучной нашим временам.

Но для нас уютно и красивоБыло там, — мы жили там вдвоем,Жили просто, ласково, счастливо,Хоть в отчизне ширился разгром…

Пусть года промчались, но донынеПомним мы так ясно, как вчера,Как часы стучали на камине,Как текли в беседах вечера,

Как огонь в камине, вечно весел,Исполнял свой танец боевой,Как в объятьях мастодонтов-креселТак уютно было нам с тобой,

Как колонны мрамор глянцевитыйЗолотило солнце по утрам,Как отец — насмешник сановитый —Заходил побалагурить к нам,

Как кипел кофейник на спиртовке,Как вдвоем… да нужно ль говорить?Наш алтарь в хоромах на ПокровкеНам с тобой до гроба не забыть!

Жизнь

Владимиру Смоленскому

Жить — видеть, слышать и любитьИ думать о любимом,Хотя б горела жизни нитьИ становилась дымом.

И ничего не позабыть, —Заставить разум сноваВить из кудели дыма нитьСгоревшего былого.

Град Петра

Рождавшейся Империи столица —Санкт-Петербург — Петрополь — Петроград —Лишь при Империи Ты мог родитьсяИ вместе с ней Ты встретил свой закат.

Два века роста, пышного цветенья, —Архитектуры праздник над Невой,Расцвет искусств, науки, просвещенья,Поэзии и чести боевой!

Два века славы, блеска и покоя,Немногих перемен, недолгих гроз!Жизнь, как Нева, не ведала застоя,Ты, град Петра, все украшаясь, рос.

Но славы вековой умолкли хоры,Империя приблизилась к концу,И прогремели выстрелы с «Авроры» —Салют прощальный Зимнему дворцу…

Ты имени лишен, но Всадник МедныйРуки не опустил, — придет пора, —Разгонит он рукой туман зловредныйИ впишет вновь на картах: Град Петра.

Дмитрий Кленовский