Валерий Брюсов - Том 3. Стихотворения 1918-1924
«В священной бездне мглы архангел мне предстал…»
В священной бездне мглы архангел мне предстал,В его зрачках сверкал карбункул и опал.И вестник вечности сказал мне строго: «Следуй!»Я встал и шел за ним. Все стало сродно бреду.Мы понеслись, как вихрь, меж огненных светил,Внизу, у ног, желтел водой священный Нил,Где ныне барка Ра уже не гнет папирус;Потом меж гибких пальм Ганг многоводный выросНо спал на берегу осмеянный факир;Мелькнул тот кругозор, где буйный триумвирБежал от Августа, в бою палим любовью;И арки, давшие мечту средневековью,Веселье, что творил свободный Рафаэль,Конкистадоров гром и вдохновенный хмель,Маркиз нарядных сон, под звуки менуэта,Когда была вся жизнь беспечностью одета;Кровавый блеск, где был нож гильотин взнесен,Твой пламенный пожар меж битв, Наполеон,Разгары новых войн и мятежей, стихии,Зажегшие векам огни Ресеферии.
Все в диком хаосе взметалось подо мной,И голос слышал я, катившийся волной:«Внемли! Изведал я все таинства Изиды,И то, как, бросив храм разящей Артемиды,Бежали эллины туда, где деял чары Вакх;Как возбуждал вражду в квиритах смелый Гракх,Как с гибеллинами боролись яро гвельфыВ лесах, где при луне играли резво эльфы;Как, океан браздя, Колумб едва не сгиб,Как молча созерцал аутодафе Филипп,И был Эскуриал весь дымами окутан,Как в яблоке закон миров провидел НьютонИ в лагере постиг сознанья смысл Декарт.Как в дождевой апрель (по-старому — был март),В светлице, где сидел недавно сторож царский,Стихам Гюго внимал с улыбкой Луначарский».
Внимая, я дрожал, а вестник мне: «Гляди!»И хартии тогда раскрылись впереди.Гласила первая: я — истина Биона,Чрез меру — ничего! вот правило закона!Вторая: не забудь — я мыслю, ergo sum[23].Но слишком много слов запутают и ум.А третья: сам Гюго сказал: мне рек Всевышний —Искусство в том, чтоб все зачеркивать, что лишне.
3 апреля 1921
«Эй, рабочие мира! ложь — все то сладкопенье!..»
Эй, рабочие мира! ложь — все то сладкопенье!Держите к ружьям примкнуты штыки!Лишь в день, когда лопнет земное терпенье,С ним цепь милитаризма разлетится в куски.
Чем орды гудели, даль тряся, при Саргоне,Чем ухали пушки под топот Аттил, —Нам вчера звенело с аппаратов Маркони,Сегодня говор газет подхватил.
И бои, где за греком стоит англичанин, —Перезвон под набатом исторических дат:Что и сотый век на земле не причаленИ к войне против войн вызван красный солдат.
Сентябрь 1922
А.К. Глазунову
Слава — властителю звуков! творцу вдохновенному — слава!Звуками нас ты прославил, мы звуками славного славим!
Стелется вольное Море;раскинулся Лес на раздольи;Веет Весна по просторам;по Волге плывет Стенька Разин;Чу! Трубадура припевы;чу! стук костяков, — Пляска Смерти;Нет, то Мазурка топочет!нет, это — Славянская Свадьба!Западный марш, честь Чикаго…Причудливость Грез о Востоке...Радостен взлет Саломеи;но Песня Судьбы беспощадна.
Звуками мир ты прославил, мы звуками славного славим!Слава — властителю звуков, творцу вдохновенному —слава!
12 октября 1922
«Странствующий рыцарь, Дон Кихот!..»
Странствующий рыцарь, Дон Кихот!Чуден был, был вдумчив твой приход.Двадцать пять столетий ждали мы;Вдруг пробил Сервантес толщу тьмы.С толстым Санчо Панса на осле,Тощий, ты поехал по землеИз родной Ламанчи вдаль и вдаль.Ты поныне едешь, и едва льЕхать перестанешь где-нибудь.Странствующий рыцарь, здесь побудь!
<1922>
«Быть может, у египетских жрецов…»
Быть может, у египетских жрецовУчился ты; кой-что познал, быть может,Из тайн халдейских; споры в синагогахТы слушал; в строки Библии вникалИ много думал о вопросах вечных.Твой ум был остр, но тесен кругозорИ замкнут гранью тесной Палестины.Тир и Сидон, с их роскошью увядшей,Тебе казались образцом богатств,Лишь по бродячим греческим купцамТы знал Элладу, глух к стихам Гомера,К виденьям Фидия, к мечтам Платона;Рим — по солдатам, что привел Пилат,Да по монетам, где представлен «Кесарь».Шел грозный век, империя творилась,В горниле римском плавились культуры,А ты в глуши своих родных пустынь,Сын плотника, в затишьи Назарета,Мечтал восстать учителем земли…
Земли?.. быть может… может быть, и нет.Как разгадать мечты твои в пустыне,Где Дьяволом ты искушаем был!Ты вышел как соперник Иоанна,Чтоб скромно поучать родной народ.Но рыбаки со скал Генисаретских, —Простой и грубый, неученый люд, —Твоим словам восторженно дивилисьИ ужасались мудрости твоей.Ты их учил — и представал пророком;Ты исцелял — казался чудотворцем,И вот, успехом легким опьянен, —Сначала тайно, после все открытей,Ты дерзко объявлял себя Мессией,И рыбаки поверили тебе…Свою мечту запечатлел ты смертью,Как тысячи пророков, и пошлаМолва глухая о тебе по свету…И все бы кончилось глухой молвой.
<1922>
«Люблю в закатном замираньи…»
Люблю в закатном замираньиЛуча, над блестками зыбей,На миг немое трепетаньеПугливых, сизых голубей;
Они в предчувствии утратыДня, осенявшего их дрожь,Скользят, — и вот уже трикратыЯ прошептал: «Снов не тревожь!»
Те сны! как паутинной нитьюОни над памятью давно,Кружась, легли, и по наитьюЯ сам вертел веретено.
Вот черный волос, вот багряный,Зеленый, синий… света сны!В клубке дыханья нитей пряны,И ими полночи пьяны.
Но здесь, у плахи солнца! в силахЕще я крикнуть вслух: убей!Чтоб глубь дрожанья отразилаПугливых сизых голубей.
17 января 1923
Ультиматум весны
Каждогодно все так же, из миллионолетия в новые,В срочный день объявляет весна ультиматум,Под широтами дальними на время основываяЦарство, где оборона отдана ароматам.
И поэты все так же, новаторы и старые,Клянутся, что не могут «устоять при встрече»,И церемониймейстер, с мебели бархат снега спарывая,Расстилает парчу зелени вдоль поречий.
Каждое эхо, напролет не сутки ли,Слушает клятвы возобновленных влюбленных,Даже, глядя на город, в каменной сутолокеОко синего неба становится ослепленным.
В этот век — черед мой; по жребию назначенный,Должен я отмечать маятник мая,{Повторять} в строфах, где переиначены,Может быть, славословья Атлантиды и Майи.
Служить не стыдясь Весне, ее величеству,Слагаю вновь, мимоходом, в миллионолетиях — году,С травами, зеленью, небом, со всем, что приличествуетПридворному поэту, — очередную оду.
28 марта 1923
Республика последних снов
Республика последних снов на грани,Где шелест нив и шум лесной к пустынеПриносят гул надбрежных обмираний!
Предельные, где скат песков, святыни!Убогий храм, прямь пальмовой колонны,И нить бойниц, в простом, но тесном тыне.
Там, на крыльце, твой светлый лик, наклонныйК окну, где свет от светочей Кибелы;Чу! хоры жриц — мне омен благосклонный!
Там, сзади, край, где, в битвах огрубелы,Ввысь вызов мечут журавлям пигмеи,Где склоны гор костями странных — белы;
Там тяжек путь, пустых ночей немее,Самумов зов, за сушью сдвиг миража, —А здесь, а здесь! твой взор, — черты камеи!
Был долог срок — искать возврат. Пора жеВ тень памяти швырнуть Край Носорогов.Слышней наш топот; копья взносит стража.
Миг, разве миг? Я, пыльный, на порогах,Мечта, стой здесь! Мечта, в день не гляди ты!Что, кроме влажных губ к губам! С отрогов
Последних снов диск ранней Афродиты.
11 июня 1923
