Стихотворения и поэмы. Том 1. Изданное при жизни - Тихон Васильевич Чурилин
Интересной чертой стихотворений «Второй книги» Т. Чурилина является наличие в них эсхатологических элементов, близких как символизму, так и футуризму. Например, в стихотворениях «Орган – хору» («Саваны шейте, шеи готовь, // Топоты в тину вдавите. // – Это новь // Дети, вдовицы <…> Готовьте, готовьте святой засов // Чтоб друга и другу не слопать»), «Вывозка воза» («Воз, как кости там чёрные города. // А доро́ги, радо́гой родимец: гряяязны. // А людищщи! рогаты, грооозны» и далее: «И воз – и возец – и кости-города́: – до горы – да гори!!!»), выполненных в экспрессионистической стилистике.
В стихотворении «Орган – хору» проводится также метафорическая параллель «народ/орган», в связи с чем поэт обращается к гиперболе («О́ра, народ, органный лад – гармоник гой исчах. // Вой и вой и ваи – о́ра, ора, ора!!!»). Гиперболы, характерные как для футуризма, так и для экспрессионизма, присутствуют также в стихотворениях «Абиссинская Синь – Сыне», «Пустыня», «Вывозка воза».
Элементы экспрессионизма мы встречаем и в стихотворении «Бегство в туман», где тоже звучат символистские мотивы мора, болезни, смерти. Поэт обращается к метафоре жара-жора: «Жолтой жор, // Рож ожи́га – // Золы золотые – жар, // Ой, живо – гась!!!…», где также образы жара и жары сочетаются в гротескном описании пира («Са́го, сало, ́село – в брюхо!! // Кровь хлещи в щи, в квас…»). Далее поэт строит описание в экспрессионистском ключе: «Саго страшное – сукровицы сгустки. // Сало смрадное – с трупной утки. // ́Село смертельное – гниющее сутки – // Ух, кинь, ух кинь все во весь скак!!». Экспрессионистская стилистика присутствует также в некоторых других стихотворениях сборника («Войдём в онь», «Вывозка воза»).
В стихотворении «Вывозка воза» гротескное странствие мертвеца осуществляется в урбанистических декорациях. Причём окружающая лирического героя городская среда представлена тоже в экспрессионистских красках. Кроме того, мы вновь встречаем фонетическое описание, время от времени переходящее в звукоподражательную заумь.
В ткань стихотворного текста вплетён неологизм «холодость», некоторые слова фонетически маркированы: «гряяязны», «людищщи», «хоро – // хоррррыы». Изображение странствия «возка» обладает повышенной аффектацией. Но здесь нет характерного для Т. Чурилина противопоставления лирического героя окружающей среде, противодействующей ему. Описание героя сливается с описанием города; люди напоминают ему чертей: «А людищщи! рогаты, грооозны». Таким образом, можно предположить, что лирический герой Т. Чурилина попадает в преисподнюю, образ которой коррелирует в его сознании с образом города.
В стихотворениях этого года, не вошедших в сборник, но частично включённых в следующую книгу, мы также замечаем строки, написанные в близкой к футуристической, хлебниковской манере.
Так, например, в стихотворении 1920 года «Моцарт и Пила»[59] отчётливо присутствует звукопись, присущая стихотворениям «Второй книги стихов»: «И ласково оскаливая пыл, // Пила воздушную пыль пила. // И лай ласковый стали пел». В других стихотворениях заметно влияние символизма, которое, правда, сопряжено с футуристическими приёмами. Таким стихотворением является «Смерть от свадьбы»[60].
«Внутри русского футуризма… – пишет В. Терёхина, – главенствовали две тенденции – романтическая (содержательная, экспрессивная) и конструктивная (заумная, беспредметная, утилитарная)»[61]. В стихотворениях «Второй книги» Т. Чурилин соединяет эти две тенденции, наряду с экспрессивной образностью возникают футуристические неологизмы, заумь и т. д. В период 1917–1921 годов влияние футуризма на поэтику Т. Чурилина становится основным.
В 1920–1921 годах поэт собирает «Третью книгу стихов», которая, подобно предыдущей, полностью ориентирована на футуристическую поэтику. Книга посвящалась Б. Корвин-Каменской («Тебе, Бронислава, 5 июля 1920 года во веки аминь»). В сборник вошло 35 стихотворений.
В «Третьей книге стихов» вновь звучат эсхатологические мотивы вкупе с футуристической гиперболой. Так, в стихотворении «Рождение Серны» герой провозвещает: «Гром в гряде гробов – телег, // Телесное, но и ленное путешествие. // Рождение твое, СЕРНА, – в сердце; те, ЛЕВ, // СЕРНЕ, серпом утром шерсть свиёт». В финале этого пророчества мы встречаем характерное для стихотворений «Весны после смерти» противопоставление «живого» и «мертвого»: «И день рождения СЕРНЫ се гром, // Роды – а в гряде телег грядёт гробовой дом». Рождение Серны противопоставлено миру мёртвых, в котором вслед за её рождением «грядёт гробовой дом».
В Крыму Т. Чурилин создаёт также повесть «Конец Кикапу», посвящённую Б. Корвин-Каменской и являющуюся парафразом одноимённого стихотворения[62]. Повесть выполнена в том же ключе, что и «Последнее посещение», фрагмент которого приведён выше, но в «Конце Кикапу» выше концентрация словотворчества. Кроме того, «Конец Кикапу» – это метрическая проза, в то время как более ранние повести поэта не имеют чёткой метрической организации, т. е. метр, возникающий в них время от времени, можно рассматривать скорее как случайный, нежели как регулярный.
Годом позже Т. Чурилин пишет следующее прозаическое произведение – «Агатовый Ага», отрывок из которого вместе со стихотворением «Печальный чал» и переводами Т. Чурилина «Из татарских поэтов» (из Чабан-Заде) был опубликован в 1922 году в альманахе «Помощь».
После нескольких творчески продуктивных лет Т. Чурилин решает отказаться от написания стихов и беллетристики. В 1922 году он возвращается в Москву, сближается с Н. Асеевым, Б. Пастернаком, О. Бриком, знакомится с Вл. Маяковским. В 1927 году психическая болезнь обостряется, и поэт проводит около четырёх лет в московской Донской больнице.
В 1920-е годы Т. Чурилин, действительно, почти не пишет стихов[63]. Он занимается написанием статей[64], создаёт пьесы «Здорово, Цезари!»[65] (1926) и либретто оперы «Адыгея»[66] (1928). Он пытается приспособиться к окружающей его литературной ситуации, занимается стилизациями под фольклор. Например, пьеса-либретто «Адыгея» явилась результатом участия поэта в фольклорной экспедиции[67].
Однако и в литературно-критических статьях этого периода заметна поэтичность авторской речи, правда, крепко связанная с актуальностью выбранной тематики. В статье 1925 года «Похвала литературной неграмотности – ход к обследованию обращения с художественной литературой» Т. Чурилин рассуждает следующим образом:
«Когда одно из важнейших действий нашей современности – это ликвидация всех видов безграмотности? Ликвидируется простая, буквальная азбучная, неграмотность; борются с политнеграмотностью; насаждается грамотность техническая; прививается
