Василий Каменский - Весеннее контрагентство муз

Воронеж 1914

«Звуки на а широки и просторны…»

Звуки на а широки и просторны,Звуки на и высоки и проворны,Звуки на у, как пустая труба,Звуки на о, как округлость горба,Звуки на е, как приплюснутость мель,Гласных семейство смеясь просмотрел.

«Взрасти взрасти свои сады…»

Взрасти взрасти свои садыВесенняя Семирамида.

Дактилоскопия ветров

Синий вечер соперничал оранжевым цветком лампы. Темнота вила свои шелка.

Он — (обводя лучистыми взорами) ночь отпечатлевается на морозных стеклах рисунками невиданно прекрасными. Формы флоры — зрительные — брошены на стекла. Ночь подобна садовнику — он грезит лишь о растительном мире. Деревья парка шумящие своей разновидной листвой; травы лугов, спутавшие свои волосы нереид — ах все, все выткано нежными пальцами ветра. Растение всегда стоит на дороге ветра. Растение покорно пробивается сквозь воздушную грудь ветра. Везде в растительном мире работа тепленьких заботливых пальчиков. Когда же коченеют ночи морозном угаре, оранжевому цветку лампы, красным макам камина тянутся пальчики ветра, окоченевшие бедные полночные пальчики ветров и…. касаются стекол оконных рам. Мертвая бездыханная на утро тает на стеклах Душа Ветра.

1901–1915 г.

Hilaea

Петроград.

Сухопутье

Н.И. Кульбину

Темнеет бор… песок зыбучий…Направо, влево-болота;Притропный свист, свинцовость тучи,Тоска, проклятья пустота.Далекий стон лесного храмаШирокий жест креста на лоб:Картина темная и рамаДосок нарезанных на гроб!..

«Бредут тропой, ползут лесною…»

1

Бредут тропой, ползут лесноюКлюкой руках, огнем очахВнимая стаи волчьей воюИ ночи коротая рвах

2

Проскачет звякающий конник,Обгонит пешеходов прытьИ женщина на подоконникИглу уронит, бросит нить…

3

Иль колымагою влекомаКнягиня смотрится лорнет,Не встретится ль пути знакомыйУслада рощицы корнет.

4

Но устаревший паровозикНо рельсохилые путиЗаботливо бросали оси кПросторам слабенький верти.Ползут селенья еле елеПолян закабаленный край,Подъем и парный храп тяжелеУют — вагончик синий рай!..

5

Теперь же бешеным моторомСредь рельс и сталь и прямизныДорожниц укрощенный норовСтолиц капризные сыны.  Полях по прежнему все пусто,  А может больше нищета.  Но ты взалкав, взревешь стоусто,  Бросая утлые места.Деревня мимо, снова мимо,Экспресс одетище столицПроносит даль неудержимоПарами сотканные птиц.

Казань, 1914

«Поля черны, поля темны…»

Поля черны, поля темныВлеки влеки шипящим паром.Прижмись доскам гробовым нарам —Часы протяжны и грустны.  Какой угрюмый полустанок  Проклятый остров средь морей,  Несчастный каторжник приманок,  Бегущий зоркости дверей.Плывет коптящий стеарин,Вокруг безмерная Россия,Необозначенный МессияЕще не созданных годин.

1912 г.

«Ведь только шесть часов…»

Марии Петровне Лентуловой

Ведь только шесть часов.Пустынно, холодно, туман.Едва звонки доносятся из мглыИ гулы грубые рабочих голосов

  Еще не смяты складки ночи ран,  Улыбки утренни так некрасиво злы —  Ведь только шесть часов.

Вы нежная в постели,Зажавши ручку беленьких колен,Благоуханный свой лелеете альковДевичьих снов лазури райской мелиСнеговых простыней закрепощенный пленВедь только шесть часовНеужто Вы!.. и эту пору здесь……?!..      Оснежились туманПрозрачные глаза ресниц пушистых лес,Несущие непозабытость снов,Слегка продрогший и смятенный стан.Да!.. Утренний всему виной экспресс.

  Мотор на рельсах высится громадой.  Хрип содрогает членов тонких сталь.  А!.. это он Вас пробудил так рано,  Я понял все: его свирепости вы телом хрупким рады,

Он увлечет Эвропу Века дальСреди рассветного тумана.

Железнодорожный свисток

Вы живете днем и ночьюНет покоя, нет покоя.Вспоминая долю волчьюМчитесь мимо воя воя.

  Ваша жизнь проходит беге  Мимо дали, люди мимо  Где приюты, где ночлеги?  Ваша жизнь неутомима…

Чтя одну суровость стрелку,Поклоняясь станций чинуКолесе играйте белкуМчите женщине мужчину

Поля, Снега, Столбы и СтруныГромадных телеграфных скрипокНочной омлечены туман

  Жестокохладный Океан  Взметает белые буруны  Извивноугловат и липок

Взмахнула медь мечом три разаПрищуренных огней сединах.Ползем вперед. Змея. Осел.

  Мы животе часов приказа  На января покойных льдинах  Среди российских скудных сел.

Единая эстетическая Россия

Сезон художественной жизни — под гром военной живительной непогоды — ознаменовался небывалыми явлениями.

Мы посетили выставки на которых «зубры» мирно висели на радость «крепких» художественных критиков, — и тут же рядом раскинулись доски-озонаторы-«натюрморты» и разная другая «бесшабашь», — «крикунов» и «отвергателей» — тех, имя кому футуристы — и кто, казалось, не мыслим был никогда не только смотреться, но даже «висеть» рядом — так таки вплотную — с изделиями, мудро написанными со всем знанием не только школы — прежних «веков» (!), но и вкусов и аппетитов быстро текущей толпы.

Вот вам указание на факт. Но не для этого я взобрался на изломанный лафет австрийской гаубицы— не для сего звучит мой хриплый голос.

Слово мое, мало заинтересованное успехом конечного результата, имеет целью показать перемену в настроениях и мыслях отчаянных голов — футуристов, главным образом, конечно, моей. Много пройдет времени (другое помешает), а на некоторых и надежды нет никакой — они никогда не сообразят почему их старые бутылки приклеенный к холсту, озонатор прибитый к доске — зависели вдруг рядом с куинджико-крыжицко-вершино-лукоморьевской мануфактурой.

3 предшествовавших войне последних года мы пережили бурную, в искусствах наших, революцию.

Дерзновенные временщики захватывали власть. Толпа бежала покинув старых. к подножью новых кумиров.

Цитадель старых вкусов держалась крепко в руках публики и худож. критики — но, памятуя. что в осажденных крепостях месяц идет за год службы (а в Севастополе — чуть не за пят лет), мы не сколько не поражаемся: Прошло 3 года… и что же: наша внимательная широкая публика, если не постигла, поняла, — то приняла и кубизм и футуризм и Свободу творчества.

Двери цитадели широко раскрыты.

Теперь бесноваться, проповедовать, стучать кулаком в лоб слушателя, значит ломиться в открытый ход!

Нас приняли — нас соглашаются и согласились слушать — Настало время творчества — для этого поколение, кое выступило с таким шумом вслед за символистами и было им так враждебно и непримиримо.

На днях вышла книжка «Стрелец» — футуристы торчат в ней как тараканы меж солидно отсыревших (климат такой) бревен символизма.

Под мышкой у каждого символиста зажато по футуристу.

Трогательное единение — лишний раз подкрепляющее мою мысль, что в стае авторов всех искусств приняты, насколько возможно, любовно, равноправно дикие новопришельцы.