Андрей Добрынин - Сборник поэзии 5
2001
Андрей Добрынин
Коль в тебе деловитости подлинной нет, Лучше было б тебе не родиться на свет. Топоча, хохоча, пробежит молодежь Не собьют, так потом ты и сам упадешь.
Все, что ты в прежней жизни пытался создать, В новой жизни - балласт, бесполезная кладь, А полезно, похоже, уменье одно На поверхность упорно всплывать, как говно.
Никого не обманет усталый твой вид В наши дни лишь богатый вполне деловит, Ты же только скорее отъедешь в дурдом, Изнуряя себя бесполезным трудом.
Телевизор смотреть тебе там разрешат На экране счастливцы вовсю мельтешат. Хорошо им плясать на житейской волне, Ибо собственной вони не слышат оне.
Провоняешь и ты средь отверженных душ, Ведь для психов считается роскошью душ, И себя ощутишь ты простым и земным, И смиришься, и станешь спокойным больным.
2002
Андрей Добрынин
Усердная молитва ни разу не зажгла Жемчужный нежный венчик вкруг женского чела, И только состраданье к упавшему в пути Тот свет из кущей рая способно низвести.
Уборщица-гречанка в больнице городской Я знаю, что смотрел я с болезненной тоской; Ты уловила взгляд мой и тут же подошла, Поправила подушку, покушать принесла.
И враз озноб улегся и боль исчезла вдруг От ласкового взгляда и от касанья рук. Так знай же: жить ты будешь под сводами хором, Где горбиться не надо со шваброй и ведром.
Там вкусишь наконец-то отдохновенье ты Среди непреходящей прекрасной чистоты За то, что в бедном сердце, назначенном страдать, Мистическою розой взрастила Благодать.
Была ты некрасива, в летах уже была, Но знаю: будет в вышних греметь тебе хвала, И ангелы восславят Господень правый суд И одесную Бога тебя перенесут.
2002
Андрей Добрынин
Земля была застлана дымом И пушки урчали вдали, Когда мы поднялись, товарищ, И в путь свой нелегкий пошли.
Умолкла пальба во Вьетнаме, Но в мир не спустилась любовь, И вскоре в далекой Анголе Орудья залаяли вновь.
А мы все шагали, товарищ, Не мысля нигде отдохнуть, И, словно две добрых собачки, Стихами свой метили путь.
А грозный, щетинистый некто По нашему следу бежал, И метки обнюхивал наши, И рыком свой гнев выражал.
Поставил щетинистый некто На все роковую печать, Не смеет никто посторонний Угодья его помечать.
Он нас посторонними сделал, Упорно по миру гоня. Афганские пушки умолкли, Но все не смолкает Чечня.
В чаду возмущения люди Свою сокрушили тюрьму, Но некто их всех перессорил, Чтоб только царить самому.
И пусть замолчали орудья В заморских каких-то местах, Но ждет свою жертву убивец В ракитовых русских кустах.
И пусть объявили свободу, Но русская почва дрожит То грозный, щетинистый некто По нашему следу бежит.
А все шагаем, товарищ: Пока мы проворны в ходьбе, Не может щетинистый некто Всю землю присвоить себе.
2002
Андрей Добрынин
Под папоротником - как в сонных водах И в вересковой дымке розоватой Лежат лощины и холмы лесные И ходока уносят вдаль, как волны.
Но словно странной призрачной преградой Лес отделен от взора человека Смотри и восхищенно прикасайся, Но непреклонна отчужденность леса.
Вот мох пружинит под твоей ногою, Вот ты потрогал звездчатый лишайник, Все это близко и доступно чувствам, И вместе с тем в безмерном отдаленье.
У леса ты не спрашивай дорогу Он слишком далеко, он не услышит, Но ты ориентируйся по солнцу, На стук моторки вдоль речного русла.
Когда же ты на тракт проезжий выйдешь, То так приветна пыль его обочин, Как будто дорогой ковер расстелен До самого крыльца твоей избушки.
И весело идти - ведь ты же знаешь, Что ждет тебя твой домик неказистый, Который ты, так сладко уставая, С друзьями сам построил прошлым летом.
2002
Андрей Добрынин
Моя любимая живет в Китае, За мутною рекою Хуанхэ, А здесь все женщины, которых знаю, Писателя пошлют на букву "х".
Я их частенько обижал, тщеславясь, И хлебным злоупотреблял вином, И ныне я в глазах моих красавиц Не более чем безобразный гном.
Им невдомек, что брань и оплеухи Должна покорно женщина терпеть; Что, ежели самец пришел не в духе, Он может и совсем рассвирепеть,
А потому претензии, упреки И просьбы денег лучше отложить И мысленно принять его пороки, И жирной пищей монстра ублажить.
Как весело проходит час обеда С той женщиной, чья родина - Китай! Она не гложет вроде короеда, А подливает водки "Маотай".
Затем она, развеселясь от водки, Хватает лютню - и пошла чесать, И до того, что отлетят подметки, Она затем намерена плясать.
И развеваются шелка халата, От диких воплей стекла дребезжат, И странно думать, что я жил когда-то В Москве, где каждый скован и зажат.
И пусть китайка неказиста с виду Ее, сопя, целую я взасос, И забываются тогда обиды, Которые от женщин я понес.
2002
Андрей Добрынин
Люди боль откуда-то выносят И потом куда-то переносят, А куда потом ее девают, Почему-то их никто не спросит.
Где хранится боль в резервуаре? Ведь она же неуничтожима. Страшно, что в болезненном угаре Как-нибудь заложит в дамбу бомбу (Или же, точнее, бомбу в дамбу) Нигилист, поднаторевший в сваре, Ради изменения режима.
Чтобы не добрался злобный некто До такого важного объекта, Надо взять то место под охрану, Там поставить своего префекта.
Люди боль упорно переносят, А куда, скажите мне на милость? Пусть об этом жестко их допросят, Ведь от страха сердце истомилось.
Будут переносчики страданья И протестовать, и материться, Но заставят их разговориться Сталинские методы дознанья.
Некогда миндальничать! Ведь нам бы Главное - не допустить до взрыва, А иначе с треском рухнет дамба, Вал свирепый прыгнет на столицу, И на миг мелькнут в волнах разлива Наши перекошенные лица.
2002
Андрей Добрынин
Здоровье у меня на ять, В порядке все мои дела, Но где же мне подругу взять, Чтоб понимать меня могла?
Я верю - все случится, как В завязке телемелодрам: Моя любовь войдет в кабак, Где я сижу по вечерам.
И я, как рыба хвостокол, Шипами глаз ее пронжу, И плюхнется она за стол, Где каждый вечер я сижу.
И опишу я ей тогда В Чечне все подвиги мои И у горы Урус-Балда Ожесточенные бои.
Как я вставал, крича:"Вперед, Ура, за Путина, сынки!" И, обернувшись, видел - прет Весь батальон за мной в штыки.
Как бешеных бородачей Из автомата я косил, И знать навряд ли нужно ей, Что я от службы откосил.
Пусть что-то я присочинил, Пусть даже все - от "а" до "я", Но я героев не чернил Напротив, к ним тянулся я.
Ведь я же вижу как сейчас Всех тех, кого я уложил, Ведь я, покуда вел рассказ, И впрямь геройской жизнью жил.
Увидев взор мой огневой, С ума вдруг девушка сойдет, Поняв, что перед ней герой, И вскоре на спину падет.
И как, скажите, ей не пасть В противоборстве половом? Герой всегда имеет власть Над слабым женским естеством.
Андрей Добрынин
А те, что мучились без баб В грязи, на линии огня, Мне не засунут в глотку кляп Они как раз поймут меня.
И скажет павший ветеран, В раю услышав мой рассказ: "Для дела можно врать, пацан, Уж ты там отдуплись за нас".
Да, так сложилось в наши дни У каждого своя стезя: Урус-Балду берут одни, Другим же рисковать нельзя.
Они об ужасах войны Должны поведать за столом И женщин всей большой страны Согреть своим мужским теплом.
2002
Андрей Добрынин
Как ты смеешь свой жребий хулить, человек? Пусть в обиде ты даже на мир и людей, Но ведь есть еще мир благородных идей, И уж он-то тебя не отвергнет вовек.
А когда ты устанешь от умственных нег, То к метро выходи и в ладони своей Сосчитай с бормотаньем остатки рублей И в ларьке попроси разогреть чебурек.
А когда чебуреку в резиновый бок Ты вопьешься зубами отъев полукруг, То холодного пива запросит душа, И на пиво деньжонки отыщутся вдруг, И во рту закипит горьковатый поток, И, хрустя по ледку, подойдут кореша. Вместе с радостным смехом, с пожатием рук С моря теплого вдруг долетит ветерок: Тут-то ты и постигнешь, что жизнь - хороша.
2002
Я, поверьте, ничуть не в обиде на то, Что вы сердце мое попытались разбить И что речью, отточенной, как долото, Постарались мне также и мозг продолбить.
Для поэта все женские зверства - ничто, Из-за них он себя не намерен губить Он лишь выпьет с товарищем десять по сто, Чтобы после, как слон, о любви вострубить.
И когда его к дому товарищ ведет, Не давая хмельному поэту упасть, Сам поэт семенит, как лунатик, по льду, Но он видит вокруг не сугробы, не лед Он с любимой находится в дивном саду, Раздевает ее, извлекает елду... Такова вдохновенья великая власть.
2002
Андрей Добрынин
Как манекенщица от Гуччи, С народом я надменен был, И потому на всякий случай Мне каждый встречный морду бил.
Но я воспринимал увечья Подобно Божией росе: Казалось мне - я знаю нечто Такое, что не знают все.
Народ сворачивал мне челюсть, Давал пинки и плющил нос, Но, как таинственную ересь, Я это нечто всюду нес.
Народом, яростно сопящим, Приравнивался я к врагу, Но при раскладе подходящем Не оставался я в долгу.
