Льюис Кэрролл - Фантасмагория и другие стихотворения
Второй голос
Изъели волны брег в мочало,Она прелестно поучала,А он молил, как и сначала.
Она смягчала «сладкий» тон,И монолог был оживлен,Как трутень неуклюж был он.
«Из мела не удастся намСыр получить», — слова к словамАккомпанируют шагам.
Но голос звучен был, бесспорно,Она спросила вдруг: «Который?» —То высший миг был разговора.
В тупик поставивший ответС пещерным эхом слившись, следУтратил в волнах — без примет.
Он сам не знал, что отвечал ей,Как лук, стреляющий случайно,Но мимо слуха — от отчаянья.
Ответа ей его — не надо,С опущенным свинцовым взглядом,Шла, словно нет его с ней рядом —
И били больно, как кулак,Ее вопросы «Что?» и «Как?»И силлогизмов дикий мрак.
Когда ж, устав зря, бестолково,Просил он объяснить два слова,Она все повторила снова.
Пренебрегая явно Смыслом,Сказал он, ведь, вскипая, кисли —В агонии ужасной — мысли:
«Ум — роковая нам награда,Абстракций, совпадений чадо,Такое ж, как и мы! Не правда?»
Тут ее щеки запылалиУста надменно замолчали,Но даже молча подавляли.
Теперь ответ — её — не нужен,Взгляд словно камнем перегружен,Умчаться бы! — Но он недужен.
Она слова его бичуетБез промаха, как кошка, чуя,Где птичка в темноте ночует.
Его ум бросив на лопатки,Разоблачив до кости гладкой,Мысль излагала по порядку:
«Но люди ль люди? И прильнутК потоку ль дум — взять ту одну,Росе подобную, вину?
И лихорадочный глаз нашСумеет ли узреть сквозь кряжТщеты — мучительный мираж?
Услышим ли немые крики,Им полон воздух, ведь великойВновь кровью налились все блики?
Как дышит луг янтарным светом,И как парит в тьме беспросветной,В граните ночи — шлейф кометы?
Среди ровесников, став сед,Ты, человек, сквозь толщу бедУзришь ли молодости след?
Нам прошлое приносит звук —То подолов шуршащий круг,И пальцем в дверь легчайший стук.
Но в час мечты, в полета часУнылый призрак зрит на насИз глубины стеклянных глаз.
То призрак суеты сует,Ведущий в лес дремучих лет,И стынет кровь — и жизни нет».
У фактов вырвала из губ, —С восторгом зверя, а он груб, —Святую правду, словно зуб.
Круг мельниц встанет, как немой,Когда всю речку выпьет зной,Так и она молчит. — Покой.
Так после тряски, шума, гвалтаШел пассажир, ища прохладу,Когда домчался, куда надо:
Средь суматохи — сбой моторовЛишь слышен, но по коридоруНосильщик бархат топчет скоро.
Со взглядом, ищущим преград,Беззвучно губы мысль твердят,И вечно хмурен ее взгляд.
Он радостно смотрел: полнаПокоя даль, и спит волнаВ молчанье мертвом, а она
Клочок пространства созерцала,И словно эхо повторялаКруг мысли стертой — все сначала.
Но он не мог расслышать ухом,Хоть оно чутко, а не глухо,Что говорила она сухо,
На береге волны печать,Как принялась рукой качать, —Вот все, что он сумел понять.
Он видел зал — как бы сквозь сон —С гостями в мрак был погружен,Все ждут… — Кого ждут, знает он.
Они, поникнув, не уснули,Но каждый съежился на стуле,Глаза отчаяньем блеснули!
Не разговорчивей креветок,Мозг сух от скорби беззаветной,Вы не дождетесь их ответа —
«Ждем три часа! Довольно, Джон! —Один издал все ж вопль и стон:Скажи, накроют пусть на стол!»
Виденье, гости, — все пропало,Одна лишь дама среди залаБлагоговейно причитала.
Ушел он, сев на брег морскойСледить за мчащейся волнойС приливом на берег сухой.
Бродил он возле кромки чистойВоды, и ветер пел речистоНа ухо, шли валы игристы.
Зачем он слушал ее сноваИ замирал над каждым словом:«Ах, жизнь, увы, абсурд неновый!»
Третий голос
Лишь миг недвижна колесницаЕго слезы была — стремится,Печаль излить его ресница.
А ужас прямо в сердце дышит,Глас ни вдали, ни рядом — выше —Казалось, слышен, — но не слышен:
«Но нет в слезах ни утешеньяНи искры сладкого сомненья,Все тонет в мрачной тьме томленья».
«От слов ее открылась рана,Они мудрей, чем океанаБыл вой невнятный постоянно, —
Сказал, — мудрее, чем потокаОт запада и до востокаПевучий диалект глубокий».
А голос сердца тих, суров,Словами образов — не слов,Сказал, как путник, тяжело:
«Ты стал сейчас глупей, чем прежде?Так почему глас знанья нежныйНе слушаешь, живя надеждой?»
«О, только бы не это! — Ужас!Уйти к вампиру лучше — глубжеВ пещеру, плоть отдав ему же!»
«Будь тверд, ведь мыслей мудрых тьма, —Безбрежна и теснит самаКоросту скудного ума».
«Не это! Лишь не одинокимОстаться. В голосе глубокомЕе был странный хлад жестокий.
Эпитеты ее чудны,И не было ведь глубиныВ ее словах, что так ясны.
Ответы были величавы,И я не мог не верить, право,Что не мудра она на славу.
Не оставлял ее, пока,Запутав мысли, как шелка,Она не стала далека».
Но шепот проскользнул дремотно:«Лишь в правде — правда. Знать охотаСуть дел всем», — подмигнул вдруг кто-то
Благоговейный ужас смертьВнушает, голову как плетьОн свесил — жив едва — на треть.
Растаял шепот, — так густоюВетр поглощается листвою,Не дав ни тени нам покою.
И с каждым мигом все страшнейОтчаянья пучина — в нейОн стиснул голову сильней.
Когда узрел, как сведенаБровь скал, алея от винаЗари, — спросил: «Так в чем вина?»
Когда же от слепящих грозОслепло небо, как от слез, —Надела траур роза роз.
Когда в преддверье РождестваЗатмилась солнца голова,Всплакнул: «Душа, в чем не права?»
Когда пейзаж был полон страхов,Ночь бросила его с размахуНа землю и пригнула к праху.
Стон тех, кто мучим и покинут,Ужасней гроз, что вдруг нахлынут, —Ведь те сладки, как звук волынок.
«Что? Даже здесь в кругу истерик,Боль с Тайною, клыки ощерив,За мной — подобием ищеек?
Стыдом и жаждой удручен,Как знать, к чему приговорен,Какой нарушил я закон?»
На ухо шепот чуть шуршитКак эхо зыби, что молчит,И тень восторга, что забыт.
Играет шепот с ветром всласть:«Ее судьба с твоей сплелась, —Так внутренний вещает глас, —
Ведь каждый — роковых звезд россыпь,Он дарит их подобно оспе.Так отойди подальше просто.
Враги друг другу — вечно в споре:Ты ей — мычащее подспорье,ОНА ТЕБЕ — ЛАВИНА ГОРЯ».
Перевод С. ГоловойТема с вариациями
