Теодор Крамер - Зеленый дом
Облава
Стерня почерствела на бедных покосах,жухлеют и сухо шуршат ковыли;и столб межевой, будто нищенский посох,торчит одиноко в прибитой пыли.Пичуги кричать начинают с рассвета,кустарник неспешно скудеет листвой;никак не кончается долгое лето,всё блещет в осоках густой синевой.
Еще и не пахнет осеннею стужей,но вызрел шуршащий в коробочках мак,но слышится лязг заряжаемых ружей,но лают заливисто своры собак,но ругань веселая рвется из глоток,сужаются кругом следы сапогов;взлетают дымки, и под грохот трещотоктопорщится шерсть обреченных лугов.
Над полем буреющим — тьмы перепелок,к подранкам по выстрелу мчат сеттера,и кроличий бег хоть и быстр, да недолог —для гончих в привычку такая игра.И солнце слепит, и подходит охотак концу… Вот и выстрелы смолкли вдали,и запахи пороха, крови и потасмешались с туманом вечерней земли.
Вот-вот желтизной озарятся отавы…
Вот-вот желтизной озарятся отавы,для солнца последние сроки прошли,цветы облетели, повыцвели травыи ждут возвращения в лоно земли.Солома по кромке лесов изветшала,орляк зачервивел за несколько дней,топорщится, будто гнилое мочало,на пахоте ворс пересохших корней.
Покривлены межи, затоптано всполье,в стерне шебуршит полевое зверье;угрюмо скрипит на ветру частоколье,и шершень в гнездо заползает свое.Ежи в терновище готовятся к спячке,у рытвин покрыто испариной дно;полевки по-тихому тащат в заначкистручки и забытое в поле зерно.
Еще доцветают вьюнки у калиток,но скоро и жниво, и жухнущий луг,лишая прибежища сонных улиток,распорет на комья безжалостный плуг.Налеплены соты, курятся лощины,с рассвета одета в ледок борозда;рыжеют холмы, и на выгон общинныйв недальнее время сойдут холода.
Из сборника
«ТРЯСИНАМИ ВСТРЕЧАЛА НАС ВОЛЫНЬ»
(1931)
Когда на фронт мы ехали мы ехали впервые
Когда на фронт мы ехали мы ехали впервыев вагоне для рогатого скота,нам так мешки мешали вещевые,нас так томили вонь и духота.В петлицах вяли пошлые цветочки, —попробуй-ка в теплушке не сопрей;и теребили мы поодиночкепайковые пакеты сухарей.
Мы видели меж досок временамито изгородь, то дом, то сеновал,рукой подать до воли, — но за наминадзор, понятно, не ослабевал.Хотя и был просвет обидно тонок,но с жадностью глядели мы, юнцы,на сказочные лакомства лавчонок —сухие крендельки и леденцы.
Лишь осознав, что избежать не можемдороги этой, под покровом тьмыустав и в месте облегчась отхожем,помалу успокаивались мы.Затем, свернувши валик плащ-палатки,устроившись на ледяном полу,ныряли мы, играя с жизнью в прятки,в забвение и радостную мглу.
Угрюмо сорняком обсажен черным
Угрюмо сорняком обсажен черным,дремал в долине переложный луг,неспешно заволакивался дерном,и с голоду над ним орал канюк.Дотаял снег и обнажил суглинки —все борозды, что некому полоть;как жалкий ворс, топорщились травинки,а воздух всё светлел до мая вплоть.
Пока не приключился день дождливый;для сорняков настала благодать:понаросло полыни и крапивы,да так, что даже почвы не видать.Цвела пастушья сумка, стебли спутав,грубел чертополох, и без концависел над логом крик сорокопутов,расклевывавших заросли горца.
В осиных гнездах умножались соты;неукротимо крепли сорняки,и местности обычный дух дремотынавеивали только сосняки.Осотом щеголял любой пригорок,кружили семена и мошкара,и диковато, как полночный морок,смотрели из лощинок хутора.
Разоренные земли
Проделав марш средь сосняков на кручах,мы очутились в выжженной стране,где в проволоках рваных и колючихторчала головня на головне.Лишь очень редко стебелек пшеничкивдали качал метелкою простой;и как-то неохотно с непривычкимы приходили в хаты на постой.
Там жили полнотелые русинкик одним в придачу дряхлым старикам,война, однако, провела морщинкипо женским лбам, и шеям, и щекам.И если кто из нас до икр дебелыхоказывался чересчур охоч,то видел, как ряды цепочек белых,гирлянды вшей, в траву сбегали прочь.
Нелегкий путь безропотно протопав,в палатках засыпали мы вповал,а свет луны тянулся до окопови никаких границ не признавал.Лишь не спалось в хлевах голодным козам,они до рани блеяли с тоски,покуда легким утренним морозомнам ветер не прихватывал виски.
Трясинами встречала нас Волынь
Трясинами встречала нас Волынь,пузырчатыми топями; кудани ткни лопатой, взгляд куда ни кинь —везде сплошная цвелая вода.Порою тяжко ухал миномет,тогда вставал кочкарник на дыбы,из глубины разбуженных болотвздымались к небу пенные столбы.
Угрюмый профиль вязовой грядыстволами оголенными темнелу нас в тылу, и черный блеск водыорудиям чужим сбивал прицел.Позиция была почти ясна.Грязь — по колено; яростно дрожа,сжирала черной пастью глубинавсе робкие начатки дренажа.
В нее, как в прорву, падали мешки,набитые песком; и отступил,покуда кровь стучала нам в виски,кавалерийский полк в глубокий тыл.Мы пролежали до утра плашмя,держась над черной топью навесу,и до утра, волнуя и томя,пел ветер в изувеченном лесу.
Мы улеглись на каменной брусчатке
Мы улеглись на каменной брусчаткев потемках очень тесного двора,где фуры громоздились в беспорядке.Вдали угрюмо ухали с утраорудия, — но сколько там ни ухай,однако нас на отдыхе не тронь;и мы лежали, с вечера под мухой,вдыхая застоявшуюся вонь.
А в лоджиях, со сна еще не в духе,лишь наскоро перестирнув белье,почти что нагишом сновали шлюхии напевали каждая свое.И лишь одна — на самом деле пела,да так, что хмель бродящего винавыветривался напрочь; то и делопокачивала туфелькой она.
И, чем-то в песне, видимо, волнуем,пусть ко всему привыкший на войне,вдруг встал один из нас и поцелуемпочтительно прильнул к ее ступне;гром пушек нарастал, но, встав с брусчатки,мы тот же самый повторили жест,смеясь, и вновь легли на плащ-палаткив потемках, растекавшихся окрест.
Винтовки в дыму
В конце дневного переходапо склону вышли мы к селу;на виноградню с небосводаночную нагоняло мглу.Зачем не провести ночевкисредь шелковиц и старых лоз?И пирамидами винтовкипоставил в темноте обоз.
И, отгоняя горный морок,костер сложили мы одиниз лоз, из листьев, из подпорок,из обломившихся жердин.Рыдая глухо, как с досады,на пламя ветер злобно дул,почти лизавшее прикладыи достававшее до дул.
Одну усталость чуя в теле,сейчас от родины вдали,уже не думать мы умелио горестях чужой земли.Мы грелись им, необходимымтеплом обуглившихся лоз,и веки разъедало дымом —конечно, только им — до слез.
Ночь в лагере
Часовой штыком колышет,с хрустом шествуя во мраке;нездоровьем вечер пышет,наползая на бараки.Приближая час полночный,тени древние маячат;у канавы непроточнойс голодухи крысы плачут.
Полночь проволоку ржавит,шебурша ночным напилком;и патрульный не отравитжизни мошкам и кобылкам.Ну не странно ли, что травызеленеют с нами рядом,там, где грозные державыпозабыли счет снарядам!
Слушай, как трещат семянки!Чтоб рука не горевала,тронь винтовку и с изнанкипроведи вдоль одеяла!Чуток будь к земному чуду!Память о добре вчерашнемдорога равно повсюдуи созвездиям, и пашням.
Лошади под Деллахом
