Вячеслав Ладогин - Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник)

Былина о томе Лермон(т)е, предке Лермонтова

Выхожу один я на дорогу…

Сюжет старинного шотландского сказания о поэте Томе Лермонте был услышан мной от ленинградской хипуши по кличке Петрович в подвале Лиговского проспекта в разговорном петербуржском жанре, определяемом народом как “телега”. Основное отличие петербуржской “телеги” от московского анекдота состоит в том, что телега не имеет по существу ни начала, ни, особенно, конца. Начало “телеги” рассказчик определяет контекстом конкретного общения, конец же мелодически уходит в будущее конкретного общения. В том случае, о котором я повествую, конец истории состоял в том, что на пути Тома Лермонта кружили цветные бабочки. Другого сюжета в то время нам не требовалось.

Уже позже я прочел и саму древнюю балладу, а еще позже с бандой босоногих беспризорных детей в снегу на Машуке понял, отчего Михаил Юрьевич Лермонтов считал шотландского поэта своим предком. Так родилась эта былина. Как и все былины, она представляет собой жанр устный и не скрывает к тому же своего происхождения от поздней ленинградской “телеги”. Записана она с трудом, как с трудом записываются все произведения устного жанра. Поэтому читатель может вообразить, что автор былины – человек из народа – канул в вечность, что он – не читатель, а слушатель, и перед ним случайная и неполная магнитофонная пленка.

Пролог

Этот тип (!) был для города черным пятном:Он был больше, чем вор! и бандит!Он исчез. Ну и черт с ним! и помнит о немТолько тот – кто без дела сидит.

В одной из английских деревеньРодился (под кустом)У старой молочницы (стервы и склочницы)Мальчик по имени Том.

Молочница (старая стерва и склочница)Очень удивлена:1) Ей семьдесят лет. 2) Она старая дева.3) И денно, и нощно молилась она.

Вот как-то раз в среду (по малой нужде)Под куст примостилась она.

Бичуган

Один из «тех» лихих парней,Которым только лишь: «Налей!»Привычной (праздничной) походкойВ таверну шел – зачем? За водкой.

(За водкой – черт меня возьми!Он шел в ближайшую таверну:За водкой – говорю наверно:Поскольку вся моя мечтаО милой Англии – потухнет,Лишь только кто-то мне бубухнет,Мол: «Водки нет там ни черта», —О том, что местные верзилы,(Которых так моя душаДавно и пылко возлюбила)Не жрут там водки ни шиша,Но хлещут всякую мочу, —я слышать вовсе не хочу).

Так, в общем, шел он. По дороге.И – песню пел, а тут – о, боги! —Волынки горской дивный звукИз-за кустов раздался. Вдруг.

…………………………………………………………Такие синие озераХаныги внутреннему взоруЗвук тот из памяти являл,Что тот минуты две… стоял.

И вот, как ветер ветки сдвинул, —Так бичуган шляпёнку скинулИ крикнул дикою совой,И плавно скрылся (под горой).

Босх с вами

Что увидел там он, не смогу и сказатьБез того, чтобы друга сюда не позватьИ его умолять (выпив кофею с им):«Нарисуй иллюстрацию, Иероним.

Ну, рисуй, милый друг: как на остром сукуСтерва (старая), скорчась, лежит (на боку),И как муха ползет по ее языку……………………………

И весь зад заголен! Да раздвинувши зад,Из его – головенка – и ручки, – торчат,И – волынка – в руках у малютки дрожит.И из чрева ея «Звонко песня бежит!»

На мотив колыбельной

По небу полуночи ангел летел,

И тихую песню он пел.

Вот ночь над деревней стоит…Серая птица летит,Машет и машет крылом:Лес облетает – кругом.

Буки у ветхих ворот.Спящий в домишке народ.В серенькой хате – теплынь.А за порогом – брр – сгинь!

Маленьки деточки спят.Куры плюс уточки спят.В сарае (всю ночь напролет)Коровушка нечто жует.

А не хотелось бы вамВ полночь попасться волкам?А лохматым лесным лешакам?Лучше лежать по домам.

Хоть ты в России, брат, будь,Хоть ты, брат, в Англии будь,Даже, брат, в Турции будь,А ночью холодная жуть:

Кто-то в лесу ка-ак прой-дет! —Слышно, что носом сопит.Вот, кто-то еще, в стороне —Слышно – он лаптем скрыпит…

Если везде темнота,Чудится всякое. Мразь.Думает сразу ж любой:«Вот бы мне – в хату попасть…»

«Вот бы щас в хату б попасть!Щец, нахлебался б я всласть,Обувку бы я просушил,С хозяйкой бы – блин! – пош-шутил!

И лег бы я с ней на тулуп,И мы б с ею прыгали б так,Чтоб качался па улице дуб,Скрипя: «Скипси драк!»[16]

Так что ночью мой красавецНикого не занимал.Может, разве, тот, в таверне?Ну да он-то-ть пьяный спал.Правда, что во сне кричал.

А ночь была обледенелой;Искрометный месяц белыйСыпал иней на кустыС жуткой, черной высоты…

Одинокие не спали:Звук бесовский – все слыхали.Чертовщины страсть пугались;И глаза не закрывались.

Ну а ты прикинь вниматель-Но: вот ты улегся спать, иВдалеке – вдруг звук (ужасный)Всю бы ночь тебе звучал,Задуряя ум твой ясный.Хорошо бы ты поспал?

Без названия

Спи младенец мой прекрасный,Баюшки-баю,Тихо светит месяц ясныйВ колыбель твою.

Утро долго подходило,Долго, все вокруг студило,Источало волчий вой, —

Все леса покрылись коркой.Смотрит женщина, под горкой:«Ба! с о-огромной головой

На деревню кто-то страшныйТо ль идет, то ли ползет,Ну – она как заорет —……………………………………………………Сразу ж выбежал народ.

Именины

Печально я гляжу на наше поколенье…

И вот каков ползет урод:Огромный горб, огромный рот,Огромный, выпуклый живот,И громкий звук наружу прет.

…и перепуган сельский люд,Он (люд) забыл про сон и труд.Вот некто закричал: «Убьют!»Вот кто-то прыгнул в прорубь, в пруд.

Собрался всяк и был таков.Но где народ без удальцовИ – бесшабашных храбрецов?..

Они – поднявши топоры,Бегом спускаются с горы;Глаза – пылают, как костры.И злые лезвия остры!

И что ж тут видят пред собойОтважные безумцы наши!?

С огромной, как чугун для каши,Обледенелой головой

Ползет младенец: весь – в снегу…В крови… И в слизи.На бегуОни – ругнулись (ближе – краше):

Меж ног какое-то гнилье,А может, сгнившее белье?В волынку дует и ползет.Один изрек: «Вот ё моё».

Сказал другой: «От этим в рот…»И третий: «Тем и этим в зад!»…И … не спеша, пошли назад.

Будь ты бандюга, будь вор, будь пропойца,Пусть ты всю правду, всю честь позабыл,

Двери могилки тебе не откроются —Если ты женщин (своих) не любил!

Да. Ты хитер был – как зверь кровожадный.Да. Прожил жизнь – невиновных губя.Рухнет наш мир. Весь. В Тартар. Агромадный. —Если они не жалели тебя.Если они не любили тебя![17]

Вон: напугал всю деревню младенец,Что был нечисто и странно рожден.Вот он – укутан горой полотенец.А вот отнесен он в чудеснейший дом.

Лед с головенки тихохонько сняли(Лед за деревней в лесу закопали).Сам-то малютка очнулся в тепле.Только, вишь, был изуродован шибкоИ улыбался ужасной улыбкой.

Так что младенчика спрятали в зыбку(Чтоб не пугал никого на селе).

Вот каково Том Лермонта рожденье,Дале, слышь, – краше (а счас, брат, прости —Что-нибудь больше, чем умное мненье,Мне за рассказец, любезный, плати!).

Отступление

(Сказитель)

Во, опять: народ собрался.Видно, чтобы я трепался,Видно, чтоб с уделом свыксяБултыхать по водам СтиксаЛегкое свое весло,

Во чего народ собрался,И чего кричит: «Попался».Я бы, ясно, отказался…Так ведь брюхо подвело!

Брысь, «спецы», певца не троньте:Я ж не «Повесть о Довмонте»,Не-а – о Томе ЛермонтеЛюдям стану говорить,Чтоб народу послужить.И покушать (и попить).

Было, чтоб я сдох на месте,Здесь вчера персон, так, двести, —Всех свидетелем возьму —Я трепался чин по чину:Как и кто нашел детину,И боялись почему.

Ну, а кто (пардон) не слышал,Повторю: был день, и вышелИз терпения Господь.И тогда одна старухаРодила в кусточках плоть,Разъязви ее проруха.

И да ладно б – мальчугана,А ведь просто хулигана,И с волынкою в руках,И играет. Поглядела —Да душа и отлетела(Вот чего наделал страх!)

Тою ж ночкою холоднойТак подмерз певец народный,Аж казался глыбью льда…

И в таком-то «чуде-юде»Выполз, прям в деревню. К людям.Что вы скажете – беда.

Ну и ладно; приютили —Лед тихохонько срубилиС темени – глядят – урод.Нос кривой. Огромен рот;

Плюс волынка: мразь и диво!В морду зырк. Хвать торопливо,В зыбку плюх: «Лежи! Шельмец».(Больно. Тяжко ж для сердецВзращивать такую нечисть).

Ах! Мон шер! Ты в ходе речи-сВспомнил чтой-то (сморщил нос):«За морями, за лесами,

За высокими горами»,Да? Певца пробрал понос.Эпигонство-с – стиль дешев.Вот вам Бог. Порог. Ершов.

Детство поэта