Ури Цви Гринберг - Избранные стихотворения Ури Цви Гринберга
чтоб сыну не стонать:
"Погиб-то я напрасно..."
Я всех вас кровью сына заклинаю, —
вдруг будут Землю заново делить, —
Земля эта завещана Святая
всем павшим, сыну,
чтоб ее хранить.
Перевод Л. Слуцкой
4. «Если павший в бою мог бы встать и разжать…»
/Перевод Е. Минина/
4.
Если павший в бою мог бы встать и разжать
Рот, забитый землей, перемешанной с кровью,
Он вернулся к друзьям, и услышала мать
Ту же, сердце щемящую, клятву сыновью:
«Из могилы восстал бы, здоров и силен,
Отыскал поредевший в боях батальон,
Встал бы в строй, и сражался за каждую пядь,
И не страшно за это погибнуть опять.
Знаю, жизнь - бесценна, но выше цена
Этой древней земли, что терзает война.
Оттого, не колеблясь, мы отдали в дар
Наших жизней непрожитых юность и жар».
Перевод Е. Минина
4. «Если б мертвые говорить могли…»
/Перевод Э. Кройзер/
4.
Если б мертвые говорить могли
ртом, забитым смесью крови и земли,
если бы живые услышать могли,
как сын отвечает материнской любви.
Сквозь скалы и комья земли
гулом звучит его речь:
«Не о чем мне сожалеть.
Я поступил хорошо,
что на битву с врагами пошел.
Если бы я из могилы встал,
я б снова роту свою отыскал,
ведь землю украденную праотцов
лишь кровью возможно вернуть.
Хоть мне жизнь дорога, лучше смерть, чем позор.
Высокая честь — умереть
за мой город высокий средь гор.
Лишь немногим дано понимать,
как же юность за древность отдать.»
Перевод Э. Кройзер
4. «И если бы мертвые только могли говорить…»
/Перевод Д. Лившиц/
4.
И если бы мертвые только могли говорить
устами своими, смешавшими землю и кровь воедино;
и если бы только могли мы ответ получить —
мать и друзья от погибшего друга и сына —
речь бы такую держал
погребенный меж глыб и средь скал:
— Нет, я не тот, кто бы мненье свое поменял!
Я правильно сделал, отправясь с другими парнями
сражаться в горах с ненавистными сердцу врагами.
И если бы мог я воспрянуть и встать из могилы опять,
то снова б отправился свой батальон я искать,
чтоб вновь, не задумавшись даже, отдать свою жизнь, свою кровь
в обмен на свободу захваченной горы отцов.
И пусть моя жизнь мне безмерно была дорога,
с честью отдал ее я в родимых горах
для прорыва дороги к высочайшему из всех городов.
И тот, кто способен понять,
что дорого для человека, и что такое почет,
тот, конечно, оценит, поймет
и этот бесценный дар моей молодости городу отцов.
Перевод Д. Лившиц
4. «О, если бы сквозь прах, политый кровью…»
/Перевод М. Польского/
4.
О, если бы сквозь прах, политый кровью
проник наш слух, и мы б понять смогли
его тоску, любовь его сыновью:
«Я здесь навек. Я не отдам земли.
Теперь я прав бессмертной правотою.
Я с нею пал. Но, если б снова жить,
я б всех собрал, кто был тогда со мною,
чтоб град святой навек освободить.
Я жив, покуда этом город с вами.
Ваш путь к его вершинам — это я.
Пока вы в браке с этими горами,
Перевод М. Польского
5. «Да откроется матери, плачущей ночью порой…»
/Перевод Е. Минина/
5.
Да откроется матери, плачущей ночью порой,
То, что сын не в могиле, что сын в ипостаси иной,
Он весь в Йерусалиме, повсюду, как солнечный блик,
Никому неизвестный солдат стал внезапно велик,
Как и воины павшие, те, что привел царь Давид,
Что сражались за город, который бессмертно стоит,
На высоких холмах, солнцем залитый, юн и суров,
В нем — расплавлены жизни его защитивших бойцов.
Он — отец нам, един и единственный Йерусалим,
И не солнце — корона Давида сияет над ним.
Перевод Е. Минина
5. «Ночь за ночью в слезах…»
/Перевод А. Векслер/
5.
Ночь за ночью в слезах, мать прознала сквозь тьму: ее сын
не в земле меж корней, ибо всех самых рослых мужчин
перерос, — был он мал, стал велик, — и ушел, растворим
этим городом вечным, чье имя Иерусалим.
Если будете в нем, — он для путников мира открыт, —
осторожно ступайте: в частицах песчинок Давид
и потомство Давида. А новая поросль дивит
силой и добротой — сочетанием, редким на вид.
И над юной любовью край облака утром блестит,
как блестела корона, в которой тут правил Давид.
Перевод А. Векслер
5. «Сквозь ночные рыданья…»
/Перевод М. Польского/
5.
Сквозь ночные рыданья услышала сына родная,
И вдруг стало ей ясно, что длятся сыновние дни.
Он и город одно, вот он сын её Йерушалаим,
Милый мальчик, кровиночка — Град на сыновней крови.
Мы взойдём в этот град и куда бы ни бросили взора —
Это всё царь Давид с сыновьями,
Поэтому свят и велик и сердечно любим
Ослепительный город, орошённый слезами и кровью
Безвестных солдат.
То столица Всевышнего, наша бессмертная мать.
То Давида венец, чтобы вечно над миром сиять.
6. «Ты — самый прекрасный и самый любимый на свете…»
/Перевод Е. Минина/
6.
Любовь моя — Йерусалим
Ты — самый прекрасный и самый любимый на свете.
Ты столькими предан. Сердца их не ноют в тоске,
тебя вспоминая. Но только любовь к тебе вечно,
во мне, пока тело еще не зарыто в песке.
До кончиков пальцев заполнен любовью. Случайным
нет места словам, да поверят мне на небесах.
Всё струны расскажут мелодии дивной звучаньем,
играй, моя арфа, играй, ты в умелых руках.
И те, кто проник в эту тайну мелодий твоих,
не смогут предать, так скользящих лучей золотых
по кромке прибрежной из сердца не вычеркнуть нам.
Я, Мать, потерявшая сына, молюсь за живых,
Я факелом стану прошедших времен огневых,
Зовущим заблудших вернуться в оставленный Храм.
Перевод Е. Минина
6. «Бесподобная! Как хороша!..»
/Перевод М. Польского/
6.
Свидетельство любви — столица мира
Бесподобная! Как хороша!
Ныне — предана. Осиротела.
Позабывших тебя не зови.
И моя помертвела душа,
и в сосуд беззаветной любви
превращается тело.
Память любящих так коротка,
и с уходом печали слабеет.
Ты, родная, не ею крепка.
Слышишь — тело моё
стало звонкою арфой твоею,
жилы-струны поют,
когда к ним прикоснётся рука.
Струн таинственных звон —
не измене — любови старинной,
и пророчество тем —
безмятежным на радость врагам.
Я молюсь за тебя,
твоего лучезарного сына:
да воспрянет Сарон,
как восход, озаряющий Храм.
Перевод М. Польского
Я ПРЕДСТАВИЛ... Перевод И. Винярской/
/
...Что вышит в моем Он воображеньи,
и рукой человека не повторить
этого изображенья.
Величие Его власти, сияния глубина
во мне отразились без рамок и ограничений — сполна.
Он — сама синева со знаками Зодиака за облаками,
Он сам — и эти созвездия,
Он — облака многоцветные сами:
лиловые, алые, белоснежные,
оттенки, глубоко-звучащие, словно мелодии нежные,
или шумящие волны морей,
или — образы странных зверей...
Он — видение, сущность, значенье,
в них Он и спрятан, и открыт:
Он образ, начертанный воображеньем,
Он обрисован намеком, Он исчезает, Он скрыт.
Он — шум в кронах сосновых, дубовых лесов,
Он — и сами леса в полном значении слов...
Он — все мои "Я", но сам я — не Он,
не в Нем я, и я — вне Его.
Дух, дыханье Его во мне — я орудье — Его.
Молящийся глубоко — молитвой
дорогу усердно проложит
на подъемах и спусках —
не для домашних обогащений сполна,
но — чтобы дойти до Него, войти в Него, стать Им в Нем:
