Глеб Горбовский - Сижу на нарах (из непечатного)
«А есть еще такая версия…»
А есть еще такая версия, —что лучше уж — ходить по лезвиюв обнимку с Нинкой и Егоркою —пить беспробудно с ними горькую,чем возлежать на самомнениии ждать, — когда пропустят в гении…
А есть еще такая басенка, —что не напрасно с Нинкой квасим мы,что нам за это поведениена небе будет — снисхождение,а то и вовсе — премиальные…Раз уж такие гениальные.
1969–1991
«Я двигаюсь, чужой и некрасивый…»
Я двигаюсь, чужой и некрасивый,с ноздрей моих спадают слезы-капли.Я таю на глазах, ночной и сивый,но все еще дышу и мыслю как бы.
Среди брюнетов нет мне в мире места.И девушки меня не любят вовсе,хоть где-то среди них моя невеста,которой от рожденья — семью восемь.
Я двигаюсь торжественно и хмуро,исследую карманы куцей куртки…Когда-нибудь придет ко мне культураи выметет из комнаты окурки.
1965–1991
«Все жиже кровь моя. Все гуще…»
Все жиже кровь моя. Все гуще —у жирнобедренных владык.Мой флаг беспечности приспущен:недорасцвел — уже поник.Под небом фыркают машины,как стая загнанных собак.Ножные сплющились пружиныупругих мышц. Костяк обмяк.В толпе зевак — жена и дети.Они меня не узнают.И выход только в пистолете,но мне его не выдают.Все жиже время. Явь жестока.Надежды юности — мертвы.…Глядит Всевидящее Окоравно на всех — из синевы.
1960–1991
«Стану я, как гриб морской…»
Стану я, как гриб морской, —сморщенный и кисловатый.Ты придешь ко мне с тоскойв пальтеце, подбитом ватой,У тебя ли неладыс грозным мужем — злым и южным.Чистым спиртом без водымы его помянем дружно.Тяжела ты, как земля,не снести тебя, родная.Глянь в окошко: вот — поля,вот причесочка лесная…Там — асфальт, а тут — уют:канделябры, «Антидюринг».А за стенкой — водку пьют,пьют, как будто перед бурей!
1960
«У человека голова и руки…»
У человека голова и руки,он производит формулы и звуки.Он строит башни, протыкает небо.А мне бы, граждане… приткнуться — где бы?
В пустом троллейбусе, как спичка в коробке,сквозь ночь, как белая монетка в кулаке,я пробираюсь в глубь своей мечты —туда, где на диване зябнешь ты.
1969
«Я не советую бежать…»
Я не советую бежать,хоть наш кораблик тонет.Пусть нам с тобою рожь не жать,останься, радость, в доме.
Пусть я порою, как метель,шуршащая в кварталах,играя роль, теряю цель, —останься, хоть устала.
В ночное выгляни окно —там, на скамье бульварнойя все смотрю свое кино,глотая свет фонарный…
1969–1991
«Говорят, я деградировал…»
Говорят, я деградировал —обомлел мой серый мозг…Кто же вам сие радировал?Что за сволочь? — вот вопрос.Говорят, я спился начисто,десять жен переменил.…Не в цифири суть, а в качестве,коли столько душ пленил!Говорят… А я устал уже(ухо тоже устает).Десять жен давно уж замужем,но тринадцатая — ждет!Вот сидит она тихонечко,гладит солнышко рукой…Ничего еще не кончено,даже — песня за рекой!
1970
«Ступа радио толчет…»
Ступа радио толчетхилые идейки.В ухо песенка течет —холоднее змейки.Тит пропел, Федот поет.Взялся Карп за дело.… Песня уху отдаетсобственное тело.Уху, озеру, холмухмурому — под ноги…А затем — в лесную тьмупрогоняет соки.А потом и соловьемвечер весь потела!Мы сегодня водку пьем, —грудь заиндевела.Нам с тоской — не по пути,пьем, как волчья стая!Может, к вечеру в грудипесенка оттает…
1969
Новогоднее
Какие там «Новые годы»?Веселье заткни, шпингалет…Есть праздник Любви, есть — Свободы,а праздника Старости — нет.Мороз барабанит по стенами скулам — бомбит бомбовоз!Пожалуй, подспудные гены —и те ощущают мороз.Бутылка шампанского шпокнет,и снова в висках тишина…Как будто в окопе глубоком,сижу я в бокале вина.Какие там Новые Годы, —заботы, запреты, завал…А друг выдавал анекдоты,и я его — в лоб целовал.
31 декабря 1969
«Когда я Нюшу полюбил…»
Когда я Нюшу полюбил,а полюбил ее не сразу,я по утрам кагорец пил,а не какую-то заразу.
Когда я Нюшу целовал —и в рот, и в око, и в сопатку,я тот кагорец наливалв себя, как в рюмочку-лампадку.
Как хорошо, что я затих,так удивительно, что бьется,что бьется сердце на двоих,как это где-то там поется.
1960
«Лежит раздавленная кошка…»
Лежит раздавленная кошка,ее мне жалко, но… немножко.Лежит кургузый пиджачок,а в нем — душистый мужичок.Сорвало с крыши лист железа.Кулак не пукнет из обреза.Ползут к себе, издалека,две половинки червяка.Попал автобус под трамвай,грузин сказал печально: «Вай!»Лежит расплющенная ложка,лежит, растоптана, дорожка,лежит заводик — хвост трубой!А я хочу лежать с тобой.
1964–1991
Арифметик
— «Здравствуй. Я тебя не виделвосемнадцать лет».Глянул я — чуть глаз не вытек:— «Ты ли это, — дед?!»— «Я-то, я. Но скоро сороки тебе и мне.»Я ему: — «Послушай, Жора,может, выпьем?»— «Не!Ни граммульки, ни полкапливот уж десять лет.»И протягивает грабли,говоря: — «Привет.»Скоро сорок. Скоро двести.Скоро — миллион!А когда-то пели вместепесни. Я и он.
1969
«Сижу, потому что стоять не могу…»
Сижу, потому что стоять не могу.Я выпить желаю. Разрушить тоску.Как вдруг — прилетел под окно голубоки сразу нагадил. А я — занемог.А я, оскорбленно взирая на мир,отнес голубка в коммунальный сортир,в котором чугунный стоит унитаз,с тех пор как лишили Романовых — нас.
1961–1991
«Как это серенькое небо…»
Как это серенькое небовчера грустило и рыдало!Как будто я в объятьях склепа —на дне кирпичного квартала.
О, мне, как человеку почвы,как человеку агрегатов,казалось все это нарочными несколько витиеватым.
Я очень пиво обожаю,его отрыжку роковую.Проблему я не столь решаю,а сколь, — решив ее, — ликую.
Но в сердце чаще — ватно, утло,по мелочам да и по сути…Какое серенькое утро,какие втоптанные люди.
1961–1991
«Рассвет сквозь иглы сосен…»
Рассвет сквозь иглы сосен.Туман съедает снег.Весна, а в сердце осень.И деревянный смех.
Идем. Куда? Не знаю.Ведут. Молчит конвой.Россия, мать роднаяс патлатой головой.
Явь источает запах,тоску — не аромат.Плывет, как дым, на Западвеликорусский мат.
1992
Домой
До чего же дикона пустом шоссе.Дождик. В сердце тихо.И поля — в овсе.Где я жил до этихморосящих дней?Где я пил? В буфете.И не с ним, а — с ней!…Горбится автобус,производит шум.Надо только, чтобыне сдавался ум.Надо непременношевелить мозгой.А не то — коленом —и под зад ногой!
1967
