Станислав Куняев - Стихи
1965
ВЛАДИМИРСКОЕ ШОССЕ
На дорогах дежурят посты,на дорогах стоят карантины,вылезаем на снег из машины,отряхаем от снега стопы.Во Владимире нет молока —во Владимирской области ящур.Погруженный в сухие снега,белый Суздаль в тумане маячил.Тишина. Воспаленный простор.Здесь на съемках «Андрея Рублева»этим летом решил режиссер,чтобы в кадре сгорела корова,чтобы зритель смотрел трепеща…И животное взглядом безвиннымвопрошало, тоскливо мыча, —для чего обливают бензином.Хоть бы ящур — а то фестиваль,безымянная жертва искусства,первый приз. Золотая медаль…Воронье, налетевшее густо,облепило кирпичный карнизи орет над потемками улиц.В монастырь заточали цариц,а потом заточали преступниц,не достигших шестнадцати лет…Но пора, чтобы мне возразилии сказали: послушай, поэт,так легко о тревогах России!Слишком много в России чудес —иней на куполах позлащенных,почерневший от времени лес,воплощенье идей отвлеченных,белокаменный храм на Нерли,желтый холод ноябрьского небаи дорога в морозной пыли,и деревни — то справа, то слева.Снова ящур (вещает плакат).Карантин (тоже странное слово).…И в полнеба кровавый закат,и снега, как при жизни Рублёва.
1965
" Цокот копыт на дороге, "
Анатолию Передрееву
Цокот копыт на дороге,дальних колес перестук —звук довоенный, далекий,доисторический звук.Некогда в детстве рожденныйвлагой, землей, тишиной…И навсегда заглушённыйвременем, жизнью, войной.
1965
" Прогресс коснулся сердца моего. "
Прогресс коснулся сердца моего.Я в город детства робко возвратился,но где же дом, в котором я родился,где улица? — не вижу ничего.Какой-то архитектор-дилетантрешил во имя будущего благаснести мой дом и разработал план,и все стерпела белая бумага.На улице моей росла трава,кружилась паутина бабьим летом.Каким обманом до сих пор живасобачья верность памятным приметам?Какой ценой моя душа спасетостатки исчезающих явлений,провинция, единственный оплотмоих сентиментальных впечатлений!Я понимаю, здесь закон иной,он подчинен не нашим интересам.И только звезды те же надо мной,над городом, над миром, над прогрессом.
1965
" Полжизни прошло на вокзалах — "
Полжизни прошло на вокзалах —в Иркутске, в Калуге, в Москве,и несколько мыслей усталыхосело в моей голове.Немало просторов широкихя видел в течение дня,и несколько истин высокихосталось в груди у меня.А было бы проще простогобез высокомерных затейоднажды поверить на словокому&то из умных людей.Но все почему&то хотелось,чтоб ветер ломился в окно…Отчаянье? Молодость? Смелость?Не знаю. Не все ли равно.
1965
" Увидеть родину весной "
Увидеть родину весной,апрельским утром, в первый зной,с разноголосицей грачей,с последним холодком заречным,с потрескиванием свечейв ночь Пасхи, с грудой новостей,рассказанных случайным встречным.Проснуться и услышать вдруг,как заливается петух,и удивиться наблюденью,что пахнет в городе твоеми свежевымытым бельем,и сладким дымом, и сиренью…Увидеть родину, когдаОка темна и холодна,и груды огненной листвы,смешавшись с черною листвою,на иней мраморной плитылетят, и понимаешь ты,что пахнет в воздухе зимою.
1966
" Как посветлела к осени вода, "
Как посветлела к осени вода,как потемнела к осени природа!В мое лицо дохнули холода,и снегом потянуло с небосвода.Мои края, знакомые насквозь:пустынный берег, подзавалье, речка…Так кто же я — хозяин или гость?И что у нас — прощанье или встреча?От холода я задремал в стогу,как зверь, готовый погрузиться в спячку,проснулся, закурил на берегу,и бросил в воду скомканную пачку,и не решил, что ближе и родней —вчерашний шум березы отшумевшейили просторы прибранных полейи тусклый блеск травы заиндевевшей.И, затянувшись горестным дымком,спасая тело от осенней дрожи,я вдаль глядел и думал об одном:чем ближе ночь, тем родина дороже.
1966
" Еще осталась тишина "
Еще осталась тишинав домах, где облупились ставни,где тлеет огонек геранив проеме низкого окна.Еще осталась тишина,ушедшая в сады, в заборы,в калитки, в ржавые запоры,в полуживые времена.Была веселая пора:от голубятни, со двора,трехпалый посвист разливался,и у колонки звон ведрана всю округу раздавался.А если траурный оркестрвдруг нарушал покой округи,сходились жители окрести молча провожали звуки.Печаль светилась торжеством,у лошадей лоснились крупы.Плыл катафалк. Звенели трубы,сверкающие серебром.
1966
" Я приеду, "
Я приеду,в гостинице номер сниму,выйду в город,пройдусь, ни о чём не жалея,но взгляну — Золотая аллея в снегу! —и опомнюсь: в снегу Золотая аллея,где когда-то под музыку липы цвели,распускались пионысозвездьям навстречу,и мелькали огни сигарет,как шмели,а какие, какие тут слышались речи!А теперь тишина,неожиданный снегдо весны завалил Золотую аллею,где давно потерялся мой голос, мой смех,тот, которым смеяться уже не умею.А под осень —под осень шепталась листва,и внезапно взлетала, как жёлтая стая,в час, когда вдоль аллеи свистели ветра…Потому и прозвали её — Золотая.
1966
" Не земля, а всего лишь страна, "
Не земля, а всего лишь страна,не страна, а всего только город,только улица, клен у окна…Надоело! Я весел и молод.Я устал от родимых примет,от причуд материнского нрава,и лежит предо мною весь свет —и любовь, и работа, и слава!…Так я думал. И вот, исчерпавэту юную страсть к переменам,понимаю, что все-таки прав,возвратившись к отеческим стенам.Слава Богу, что я не бедняк,что остались навек за душоюэтот берег и этот овраг,и поэтому что-то я стою.
1967
" Я услышал, как воды шумят, "
Я услышал, как воды шумят,то под снег забираясь глубоко,то обрушиваясь с водостока…Как тяжелые тучи летят…Значит, вновь на реке потемнели,изможденные старые льды,и грачи наконец прилетели,чтоб напиться апрельской воды.Что еще? Разве то, что залитыэтой пенистой талой водой,оседают надгробные плитыпо ночам под зеленой звездой.Слава Богу — грядут перемены,и всю ночь будоражат мой умшорох льдин, бормотание пены —что ни час нарастающий шум…
1967
" Листья мечутся между машин, "
Листья мечутся между машин,на колючем ветру коченеют.Понимаю, как холодно им,на глазах золотые чернеют.Слава Богу, я снова один,словно в этом какое-то благо!И смотрю, как из серых глубинтихо сыплется серая влага.Я наутро поймаю такси,подниму воротник от прохладыи шоферу скажу — отвезина погосты Великой блокады.Потому что в одной из могилмой отец похоронен когда-то.Неизвестно ни места, ни даты —устанавливать не было сил.А недавно в рязанском селебыли праздники в честь Руставели.Гости прибыли навеселе,отобедали, песню запели.Вечерело. Накрапывал дождьна разбитую сельскую церковь,на Оку, на есенинский дом…И, совсем в непогоду померкнув,любопытные бабы в платках,зябко пряча тяжелые руки,с удивленьем в усталых глазахмолча слушали чудные звуки…Как смогли вы, друзья, уберечьза полуторатысячелетьеэту древнегрузинскую речь, —что ни время, ни пламя, ни мечне развеяли в пепел наследье!Что за песни! Какая судьбадонесла их до нашего края!Репродуктор с вершины столбачто&то бодрое нес, не смолкая.Я впадал окончательно в грусть,на душе становилось постыло,потому что беспечная Русьстолько песен своих позабыла!Издал ’ и от низины пустой,рассеченной осенней Окою,тянет холодом и широтойи последним движеньем к покою.Над равниной плывут журавли,улетают в горячие дали…Вам спасибо, что вы сберегли,нам спасибо, что мы растеряли.Но зато на просторах полей,на своей беспредельной равнинеполюбили свободу потерьи терпенье, что пуще гордыни.
1967
