Данте Алигьери - Божественная комедия

Богословское и философско-этическое содержание «Рая» в его буквальном и прямом образном выявлении приучило отстранять при чтении этой заключительной части поэмы ее конкретный и исторический смысл, столь правомерно и последовательно присутствующий здесь, где поэт после хождений по кругам ада и уступам чистилища, достигнув земного рая, возносится в сопровождении любимой Беатриче, сменившей мудрого язычника Вергилия, к созерцанию небесных сфер. Упомянутый рассказ о счастливой в чистоте своих нравов и рыцарственном благородстве Флоренции является ключом к пониманию политической проблематики зрелища райских экстазов и добродетелей как аллегорической утопии и несбыточной мечты об идеальном царстве добра, справедливости и гармонии в стране, терзаемой кровавыми распрями и лишившейся надежд на свое национальное обьединение. Мысль поэта в этой утопии от трагических переживаний разрыва с «малой» родиной — Флоренцией и от развеянных иллюзий большого национального государства — единой Италии приходит, под покровом христианско-религиозной аллегории, к обращенному в прошлое идеализированному представлению о «золотом веке» человеческого существования. Это представление было характерно для ранних социально-мистических утопий средневековья. Мистические утопии весьма часто перемежены в поэме реакционными представлениями, порожденными богословскими религиозно-католическими догмами.

Бессмертие «Божественной Комедии» и значение ее как одного из величайших творений мировой литературы определилось не ее сложной, требующей кропотливого изучения и детального комментария системой символов и аллегорий и не ее, наконец, полнотой отображения и воплощения средневековой культуры и средневекового строя мысли, а тем новым и творчески смелым, что сказал Данте о своих видениях и о самом себе, и тем, как он это сказал. Личность поэта, этого первого поэта нового времени, в своем глубоком и исторически конкретном содержании возвысилась над схемами схоластической мысли, и живое, поэтическое осознание действительности подчинило себе эстетические нормы, продиктованные традициями средневековой литературы. Заявляющий о себе уже в «Новой Жизни» «сладостный стиль», со всеми теми обогащениями, которые привнес в него гений Данте, сочетается в терцинах «Божественной Комедии» с невиданной до появления первых списков «Ада» силой материально-чувственных воплощений поэтических образов, с могучим и суровым реализмом страстей, скульптурной выразительностью портретов и новой взволнованностью таких лирических и эпических шедевров, как рассказ о роковой любви Франчески да Римини и Паоло или мрачная повесть об изменнике Уголино.

Присутствие в «Божественной Комедии» подвижного и красочного народного говора флорентийских улиц, рынков и площадей; величавая и оправданная огромным опытом мысли и чувства сентенциозность поэмы, отдельные стихи-афоризмы которой утвердились в живом обиходе итальянского языка; наконец, широкая, несмотря на весь груз ее аллегорий, доступность «Божественной Комедии» в своих наиболее крупных поэтических ценностях многовековым читателям и на родине Данте, и далеко за ее пределами обусловили наряду со всем прочим то первенствующее место, которое она заняла в итальянской национальной культуре.

Трудности поэтического перевода, усугубляемые в данном случае историческими и творческими особенностями текста «Божественной Комедии», воздвигали, конечно, свои серьезные препятствия к знакомству с этим исключительным литературным памятником, в частности и перед русскими его истолкователями. Несколько имевшихся в нашем распоряжении старых переводов дантовского творения, в том числе переводы Д. Мина, Д. Минаева, О. Чюминой и других, были далеки или относительно далеки от достойной передачи и подлинного содержания и сложной стилистики оригинала.

Огромный труд воссоздания великого творения Данте на русском языке был ответственно и вдохновенно осуществлен только в советскую эпоху крупнейшим мастером поэтического перевода М.Л.Лозинским. Удостоенный в 1946 году Государственной премии I степени, труд этот имеет полное право на признание его выдающимся явлением в истории русской поэзии.

«Божественная Комедия» явилась крупнейшим достижением творческой биографии русского переводчика-поэта. Именно в работе над этим творением в особенности сказались основные достоинства советской переводческой школы: взыскательность требований к поэтической технике перевода и глубина понимания идейного содержания оригинала, точно, художественно и с истинным вдохновением воссоздаваемого средствами богатейшей русской речи.

От редакции

В настоящем издании мы помещаем поэму Данте в лучшем из всех существующих русских переводов — переводе Михаила Лозинского.

Полные переводы «Божественной Комедии» на русский язык начали появляться в России с середины прошлого века. Первое переложение «Ада» было сделано в прозе Е.В. Кологривовой, писавшей под  псевдонимом Ф. Фан-Дим, в 1842 г. Также прозой (ритмической) перевел всю поэму Горбов (1898). Терцинами и пятистопным ямбом, соответствующим  итальянскому endecasillabo, были сделаны переводы Д. Мина (1855, 1902—1906) и Н. Голованова (1899—1902). Мин и Голованов знали итальянский язык; мы отмечаем это потому, что в начале XX в. появились переводы не с  оригинала, а с французского, например, получивший большое  распространение довольно «гладкий» перевод О. Чюминой.

Наиболее долголетним из всех упомянутых переводов оказался перевод профессора Медицинской академии Д. Мина, в полном виде изданный посмертно. В нем встречаются, хотя и не слишком часто, удачно  переведенные терцины. Перевод Мина бесчисленное количество раз  перепечатывали в разных учебных пособиях и хрестоматиях, и до конца 30-х годов он оставался главным источником для ознакомления русского читателя с произведением великого итальянского поэта.

Между тем разительное несоответствие уровня переводов Данте уровню русской поэтической культуры ощущалось уже в начале XX в. В конце 1904 г. В.Я. Брюсов получил от издательства Брокгауза и Эфрона  предложение принять участие в новом издании «Божественной Комедии». Брюсов с радостью согласился сначала на перевод «Ада», а затем всей поэмы. К сожалению, начатые им труды не завершились; в бумагах Брюсова сохранился лишь перевод первой песни «Ада», опубликованный впервые в 1955 г.

В 1932 г. А.М. Горький, принимавший участие в работе издательства «Academia», счел необходимым заказать новый перевод «Божественной Комедии». Однако до М.Л. Лозинского никто не решался принять это сложное и трудное задание. Более десяти лет продолжалась напряженная работа Лозинского над текстом Данте — работа, которую поистине следует назвать подвигом. Одаренный поэт, человек высокой культуры,  искушенный мастер поэтического перевода, он тем не менее осознавал всю  трудность воссоздания «русского Данте». Лозинский писал: «По грандиозности замысла, по архитектурной стройности его воплощений, по многообразию выразительности образов, по страстной силе своего реализма поэма Данте не знает себе равных среди европейских литератур»[7]. В архиве Лозинского[8] сохранилось множество выписок, свидетельствующих о  тщательнейшей подготовке переводчика. Он изучил разные случаи enjambements, рифмы итальянского оригинала, фонетику дантова стиха. В русских стихах он стремился сохранить максимальное разнообразие рифм в пределах одной и той же песни и определенную закономерность в чередовании  звуков, свойственные оригиналу. Уясняя объем значения слов в поэме, Лозинский пытался находить их соотношения с русской лексикой. Весьма интересны его этюды о том, как следует переводить такие многосмысленные итальянские слова, как virtuoso и animo. Лозинский, по его  собственным словам, «научился мыслить терцинами». Само завершение его  огромного труда объясняется непоколебимым убеждением переводчика в том, «что для русской речи и для русского стиха препятствий не существует»[9]. Если у лучшего переводчика XIX в. Д. Мина поэтический язык был как бы на одном уровне, стиль Лозинского многообразен, отражает  лексическое разнообразие самого Данте. Просторечие, высокий торжественный стиль, повседневная фразеология,— все богатство русского языка  Лозинский использовал для того, чтобы найти выразительность,  соответствующую силе дантова стиха. Он понял высокую риторику автора «Комедии», чьи ритмы и рифмы то резки и жестки, то сладостны и нежны.  Лозинский не упрощает синтаксиса Данте, не боится сложности его построений и в той степени, в какой возможно, передает ее в структуре другого языка. Как единодушно отмечала критика, труд Лозинского явился как бы  вторым рождением оригинала, воссозданного средствами русского языка. Конечно, в переводе поэмы, насчитывающей 14 233 стиха (99 542 слова), не могут не быть менее удачные места (особенно во второй и третьей частях), однако они редки и следует удивляться замечательной точности передачи итальянского текста.