Антология - Поэзия Латинской Америки
ДЕМЕТРИО КОРСИ[221]
Перевод С. Гончаренко
Ку́мбия
По нутру индейцу и метису-чомбомузыка в трактире у Панчá Манчá.Здесь мешая звуки ти́мбы[222] и килóмбо[223],ку́мбия ликует, сердце горяча.
Изобрел когда-то прадед-африканецэту полупляску, полуворожбу.Но никто не пляшет этот знойный танецлучше, чем Хуана, дочка Каламбу.
Кумбию[224] умеют станцевать здесь всяко:так, как в Чепигáнге или как в Чокó.Весело в таверне у Манча… Однакоплачет барабанщик. Плачет Чимбомбо.
Чимбомбо пленила Мéме не на шутку.Чимбомбо удалый черен, смел и прям.Старый шрам на горле багровеет жутко —значит, кровь взыграла с хмелем пополам.
Барабан грохочет! Кумбия в разгаре!Меме пляшет с гринго[225] уж который раз!И, скрипя зубами, Чимбомбо в ударе —хочет вызвать гринго он на смертный пляс.
Клин своей печали вышибая клином,в барабан он лупит, яростен и пьян…И чем злее сердце жжет ему кручина,тем грозней грохочет буйный барабан.
Но когда вдруг гринго покидает танец,взяв под ручку Меме, что-то ей шепча,и уходит с нею, наглый иностранец,прямо в спальный номер у Панча Манча, —
Чимбомбо с кинжалом, жаждуя расплаты,настигает эту парочку, как вихрь…И в душе ликуют негры и мулаты:Чимбомбо отважный отомстил за них.
Барабанщик скрылся… Кумбия в тавернес той поры уныла и не горяча…Никогда отныне не бывать, наверно,кумбии бывалой у Панча Манча.
Нет мулатки Меме, пылкой Меме нету…И не тот, что раньше, барабанный бой…Пусть танцуют пары и звенит монета —нет веселья, если нету Чимбомбо!
Виды Панамы
Негры, негры, негры… Гринго, гринго, гринго…Магазин. Витрина. Вывеска. Отель.Чолы[226] и мулатки. Видно, не в новинкувыходить им каждый вечер на панель.
Солдатня. Матросы. Янки-пехотинцы.Европейцы. Гринго. Радость — через край!Кабаре. Бордели. Пьяные девицыпрямо в панталонах… Вот кому здесь рай!
Все тут продается. Все тут очень просто.Щедрая Панама! Нет дешевле цен.Не столица — рынок. Бойкий перекресток.Лишь Канал осталось провести сквозь центр!
Кажется порою: все автомашины,кабаре, фокстроты, вся на свете грязь,гринго, проститутки, прощелыги, вина —все это свалилось, господи, на нас!
Иностранцы… Чеки… В хмеле круговертидоживем до третьей, третьей мировой!Пляшут миллионы черный танец смерти…Гринго, негры, гринго… Бедный город мой…
ДЕМЕТРИО ЭРРЕРА СЕВИЛЬЯНО[227]
Перевод Б. Дубина
Углы
В мареведушной мглыуглы теснятся.Углы…Углы…
Углы ребят босоногихи вечных бед и забот.Углы, где не видят солнца:оно — из важных господ.
Полощет свои лохмотьяво дворике беднота.Вопит из холодных печекквадратная немота.
Углы, где кашель и корчипредсмертного забытья.Углы, где серые лица.Углы — вернисаж тряпья.
Чахоточная у двери…Чахоточная у двериГорланит, пьяным-пьяна.А в доме и горя мало:кому там нужна она?
Ив мареведушной мглыуглы теснятся.Углы…Углы…
Углы ребят босоногихи вечных бед и забот.Углы, где не видят солнца:оно — из важных господ.
Ты на все отвечаешь «да»
Собрат мой по крови,панамец,твердишь свое вечное «да».Понурился, не прекословяи, что ни велят господа,собрат мой по крови,панамец,твердишь свое вечное «да».
В ответ на гроши за работу —да, да, да.В ответ беспросветному гнету —да, да, да.Собрат мой по крови,панамец,твердишь свое вечное «да».
Скажи, наконец, свое «нет»,скажи, наконец, свое «нет»в замену всегдашнего «да».
Но не говори это «нет»,когда вырывается «да».А скажешь ты «да» вместо «нет»и «нет» вместо должного «да»,и «да» твое станет как «нет»,а «нет» твое — попросту «да».А ну!
И пускай не судачат,что чести в тебе ни на грош.Нет! Нет! Нет!Что сколько не думаешь «нет»,а скажешь опять только «да».Что ты все издевки снесешь.Нет! Нет! Нет!Что, мол, по заслугам нужда…
Но не говори свое «нет»,когда вырывается «да».А скажешь ты «да» вместо «нет»и «нет» вместо должного «да»,и «да» твое станет как «нет»,а «нет» твое — попросту «да».
Твердишь свое вечное «да»,собрат мой по крови,панамец,твердишь свое вечное «да».Киваешь в ответ на злословье,а топчут тебя господа —собрат мой по крови,панамец,твердишь свое вечное «да»…
КАРЛОС ФРАНСИСКО ЧАНГМАРИН[228]
Грязь заводская въелась в эти руки
Перевод М. Самаева
Грязь заводская въелась в эти руки,пропитанные потом и смолою.Кователи народов эти руки,творцы основ непобедимой жизни:воды и хлеба, ласки и стрелы.Они плоды душистые взрастили,высокие костры зажгли во мраке,они сумели в землю заронитьзерно, они продели нить в иголкуи, мудрые, построили корабль.
На каждой тропке и на каждом камнедворца, завода, храма или фермыследы разумных пальцев, тонких нервови капли крови, пролитой когда-то.
Мозолистые, в шрамах, руки деда,которые смешали землю с кровьюсвоей, чтоб вырастить зеленый рис.Шершавые, коряжливые пальцы,такие добрые для струн гитарыили во время жалобных прощаний.Тяжелые запястья, кулаки,как десять ловчих, бредящих о чем-тои под вечер однажды — без мачетеи без гитары ласковой — сраженныхи умерших, подобно орхидеяму изгороди преступлений.Я помню руки матери, которымбыла родной земля гвоздик и роз.Чтоб хлеб добыть на завтрак, эти рукиработают с рассвета до закатаи раздвигают горизонты дня.Они безропотны и терпеливы,всегда добры, всегда нежны и пахнутмелисой, альбаакой, теплым хлебом.Простые героини — эти руки.Со временем их кожа зарастаетморщинками, как нежными ветвями.
Я воспеваю руки кустарей,крестьян, рабочих, — руки подневольных,те, что взрывают вековые стены,те, что придумали так много песен, —они мудры, умелы и могучи.Они открыли землю, сквозь гранитпрорыли шахты, горные тоннели, —рабочих руки, моряков, солдат,ткачей искусных и ловцов жемчужин.
Вас, руки современников моих,я воспеваю; сжатые в кулак,вы точно молоты в лучах рассвета.Вы боритесь, творите; вы — моторы,которые приводят жизнь в движенье.Вы, руки масс, стальные кулаки,вы, грубые, несущие рассвет,разбейте ненавистные оковыв Америке и в Азии, в Европеи в Африке; воспряньте, сбросьте иго,чтоб в будущем в одном рукопожатьеслились все руки добрые землисреди веселых песен и колосьев,среди гвоздик и роз, среди голубок!
ПАРАГВАЙ
ЭРИБ КАМПОС СЕРВЕРА[229]
