Стихи. 1964–1984 - Виктор Борисович Кривулин
войсками Киева
кипел и бушевал разбуженный белок
белила не выдерживали жара
пузырились текли – и лопнул мир
и страшная тоска меня прижала
к настилу из неструганых досок
«послушай, ты – услышал я – сержант
избегший смерти подо Ржевом,
кто спас тебя тогда?
кто после госпиталя твой ничтожный дар
тебе вручил?»
Я поднял голову: на высоте стропил
парила в воздухе икона
теперь узнал бы этого святого
явился Власий
хранитель Божьего скота
нас было трое в мастерской
но я один и чувствовал и слышал:
«не по гресем твоим но по любви
молитвами Заступницы ты призван
солдатом Господа».
мне было сказано постричься в монастырь
я стал монахом – я теперь наместник
в обители Печерской и достиг
наверное полковничьего чина
в духовных, разумеется, войсках…
его неровного но бойкого письма
Спас-на-Фаворе Спас Нерукотворный
Георгий на коне со змием
и Власий с табунами лошадей
висят в надвратной церкви
и только Богоматерь Всех Скорбей
исполнена молчанием сердечным
«я живопись люблю – он говорил –
дар живописца – высочайший дар
из данных Богом»
«нашего чтения жалко до слез…»
нашего чтения жалко до слез
того что читали тайком
под угрожающий говор берез
тронутых ветерком
переломясь, вырываясь из рук
хрупкий слепой экземпляр
перечнем зон, истязаний, разлук
захлебывался – ослеплял
смыслы смывая тактильным дождем
энергетический ливень лился
в кончики пальцев печатавших Том
Жизни какую представить нельзя
о машинисток бесплатных пора!
лихорадочный треск по ночам –
умалишенная наша игра
скоро обрыдшая нам
нынче встречая былых героинь
в очередях ли в метро
за руку схватишь… а заговорим –
каждое слово мертво
болью мгновенной пройдя по лицу
прежний огонь промелькнет…
как вы? как дерево в сером лесу
в ольшанике среди болот
«помнишь Алеша дороги смоленщины…»
помнишь Алеша дороги смоленщины
серый худой полушалок? –
это хлебников шепчет
обратясь к алексею крученыху
помнишь пули шальные
пели
пели в полях и отбрасывал ветер
полы шинели
жаль это было не с нами
как во сне оседала пыль водяная
мелкий бисер сидел на лице
мелкий ветер в овсах
Бог осенний в пасмурном небе
в сердце у всех
пуля шальная – слово –
полет крученый визгливый
полевая сумка суркова
газетной набитая глиной
пробита навылет
выстрелом велимира
дыра от земли до неба
сквозная
игра в аду
крови с водою
Алеша ты помнишь?
III. Стихи подряд 1964–1984
1960-е
Наташа Ростова
Стереги ночное счастье
от морозной перебранки бубенцов –
голубые кони мчатся
мимо каменных дворцов,
мимо каменно-колонных,
по морозной мостовой –
это едут,
это едут за тобой.
Впереди – снежно и пусто:
«Прикажите, прикажите поскорей!» –
Видишь? (он еще не узнан)
Князь Андрей.
Знаешь? (он еще не начат)
тот роман.
Голубые кони скачут
и рокочет, и рокочет барабан:
«Ты отстанешь, ты отстанешь,
ты останешься одна» –
и рокочет барабан Бородина.
Не вернуться, не угнаться –
в белом пламени балов
голубые тройки мчатся
под трезвон колоколов!
1964
«Воспитанные в годы послабленья…»
Воспитанные в годы послабленья,
мы выросли естественным путем
в узорчатые странные растенья,
в осенний сад с разрушенным дворцом.
И я люблю свободное барокко
за легкость бесполезных завитков,
за яркий свод, подброшенный высоко,
за грустный сад, за хитрых стариков,
что на скамейке возле Эрмитажа,
мичуринские войны пережив,
с великим удовольствием расскажут
о прошлых временах – разворошив
податливую старческую память…
И я люблю их тягостный рассказ
и небо, наклоненное над нами,
дождем объединяющее нас.
1966
Горожане
Прошла война, и кончилась блокада,
и скверики разбиты на местах,
где до войны – дома, обычные с фасада,
где люди, обитавшие в домах,
таинственной породы существа –
кто с голоду, кто сдуру, кто с бомбежки…
Так вот они – деревья и трава,
твой воздух, Ленинград, насыщен ими, –
мы состоим из них, мы носим их же имя
в пластмассовом футляре наготове.
И до сих пор с конца второй войны
повсюду к нам относятся особо,
как будто мы с блокады голодны,
как будто мы – восставшие из гроба, –
и равнодушие, стяжательство и злоба
для нас не существуют, не должны
существовать…
1967
«От фабричного запаха серый…»
От фабричного запаха серый
влажный воздух – улыбка твоя…
Посреди полукруглого сквера
изогнулась над чашей змея.
Две скамейки и символ дурацкий
сквозь больничный туман ленинградский,
где с блокады еще и войны
даже стены заражены.
Мы приходим сюда на свиданья, –
за оградой – больничное зданье,
и в улыбке твоей виноватой
тот же голод и хлеб сыроватый,
слабый хлеб на ладони и ветер,
тот же голос – и год сорок третий.
1967
Два стихотворения на фоне осеннего пейзажа в Ленинграде
1. Тучкова набережная
Вот и вскрылась Нева. (Мне
